В госпитале, вспомнила я. После боя. Кобб отправил меня провериться. Мне предписали сон и обследование.
Я смутно вспомнила, как возражала, но медсестра заставила переодеться в больничную пижаму и лечь в кровать в пустой комнатке. Я слишком оцепенела, чтобы возражать. Даже не помнила, как легла, все было как в тумане.
Зато я отчетливо помнила взрыв, когда корабль Рвоты рухнул на землю. Я легла обратно на чересчур мягкую подушку и зажмурилась. Рвоты больше нет.
В конце концов я заставила себя встать с постели. Мои вещи лежали на табурете: выстиранный комбинезон, поверх него браслет-светолиния. Рядом на полу рюкзак и мигающая рация. Скад… что, если кто-то ответил на вызов? Додумался ли М-Бот держать язык за зубами?
Внезапно мои секреты показались неважными. Перед лицом того, что происходило… ужаса, оттого что наше звено медленно сокращается, один человек за другим. Ну и что? Ну и что, если мои секреты раскрыли?
Рвота погибла.
Я посмотрела на часы: 5:45. Нашла уборную, умылась. Вернувшись в комнату, оделась и вышла в приемную. Медсестра окинула меня оценивающим взглядом и протянула красную карточку.
Больничный для восстановления при утрате. На неделю. С моим именем, печатью и подписью.
— Я не могу, — сказала я. — Адмирал вышвырнет меня…
— Все твое звено отправлено на принудительный больничный, — перебила женщина. — По распоряжению доктора Тиор, главы медчасти. Курсант, ниоткуда тебя не вышвырнут. Тебе нужен отдых.
Я уставилась на карточку.
— Отправляйся домой, — продолжала медсестра. — Проведи неделю с семьей и приди в себя. Звезды небесные, ну вас, курсантов, и гоняют.
Постояв немного, я вышла из медчасти и вяло побрела к учебному корпусу. Я выбрала кружной путь, мимо наших «Поко». В строю осталось четыре истребителя. Корабль Артуро отогнали в маленький ремонтный ангар, на земле остались обгоревшие ошметки.
«Отправляйся домой». Куда? В пещеру? Или к маме? Она не одобряет АОН, и я могу окончательно сорваться.
Скомкав в кармане больничный, я направилась в наш класс и в одиночестве села на свое место. Я правда просто хотела подумать, поговорить с Коббом, разобраться во всем. Рвота сказала: «Храбро сражаться до конца». И она храбро сражалась.
Скад, Рвоты больше нет. В сказках Бабули герои пировали в честь павших. Но мне не хотелось пировать. Хотелось забиться в темную дыру и свернуться клубочком.
Как ни странно, к началу занятий дверь приоткрылась, и остальные курсанты, за исключением Йоргена, вошли тихой и мрачной группой. Медсестра ведь сказала, что все на больничном? Наверное, они, как и я, не захотели с этим мириться.
Киммалин остановилась рядом со мной и обняла. Я не хотела обниматься, но не противилась. Мне это нужно.
Даже Йорген пришел через десять минут после обычного времени начала занятий.
— Я подумал, что вы все здесь, — сказал он.
Я была готова к тому, что он потребует, чтобы мы разошлись. Что решит придерживаться официальных правил и скажет, что занятия отменяются, так как мы все принудительно отправлены на больничный.
Вместо этого он осмотрел нас и одобрительно кивнул.
— Звено «Ввысь», стройся, — произнес он негромко.
Он не пытался построить нас с первого дня, когда мы его проигнорировали. Сегодня же это казалось правильным. Все четверо встали и выстроились в шеренгу.
Йорген подошел к интеркому и нажал кнопку.
— Джакс, отправь, пожалуйста, кого-нибудь к капитану Коббу, пусть сообщит ему, что звено ждет в том же классе, что и обычно. Спасибо.
После этого Йорген тоже встал в строй. Мы ждали вместе. Пятнадцать минут. Двадцать. На часах было 7:29, когда Кобб распахнул дверь и проковылял внутрь.
Мы вытянулись в струнку и отдали честь.
Он бросил на нас взгляд и рявкнул:
— Садитесь!!!
Я вздрогнула. Такого я не ожидала, но тем не менее, как и остальные, поспешила выполнить приказ.
— В случае неуправляемого снижения, — заорал он на нас, и его лицо побагровело, — вы катапультируетесь! Слышите меня?! Скад побери, вы катапультируетесь!!!
Он был зол. Реально зол. Иногда он притворялся, что злится, но такого не случалось никогда: покрасневший, он брызгал слюной и орал.
— Сколько раз я повторял? Сколько раз приказывал? И вы все еще покупаетесь на их чушь? — Он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелось высокое здание командования АОН. — Единственная причина, по которой у нас процветает эта идиотская культура мученичества, заключается в том, что кое-кто считает, что нужно как-то оправдывать потери. Сделать так, чтобы они казались благородными, праведными. Но в них нет ни того, ни другого. И вы дураки, если их слушаете. Не разбрасывайтесь своими жизнями. Не смейте поступать так, как эта дура вчера. Не…
— Не называйте ее дурой, — перебила я. — Она пыталась выполнить жесткую посадку. Она пыталась спасти истребитель.
— Она боялась, что ее назовут трусихой! — проревел Кобб. — Никакого отношения к истребителю это не имело!
— Рвота — Гудия — поступила, как герой. — Я одарила его злым взглядом.
— Она поступила, как…
Я вскочила.
— Если вы ищете оправданий собственной трусости из-за того, что катапультировались, мы не обязаны делать так же!
Кобб застыл. А потом будто сдулся и опустился в свое кресло у стола. Он не казался ни мудрым, ни даже опытным. Просто… старым, усталым и грустным.
Мне сразу стало стыдно. Кобб этого не заслужил. Катапультировавшись, он не сделал ничего дурного, и даже в АОН его не винили. А Рвота… ну, я же крикнула ей катапультироваться. Практически умоляла об этом.
Но она не стала. И мы должны уважать ее выбор, так ведь?
— У всех вас больничный на неделю, — сказал Кобб. — Доктор Тиор давно продвигала идею, чтобы пилотам, потерявшим товарищей по звену, предоставляли больше отпусков, и, похоже, она начинает добиваться своего. — Он встал и уперся взглядом в меня. — Я надеюсь, вы насладитесь ролью героев, когда ваши разлагающиеся трупы, как и труп вашей подруги, будут одиноко гнить посреди пустоши, забытые и никому не нужные.
— Ее похоронят с подобающими пилоту почестями, — возразила я. — А имя будут воспевать грядущие поколения.
Он фыркнул.
— Если бы мы воспевали имя каждого глупого курсанта, который погиб, не успев стать пилотом, у нас бы не осталось времени ни на что другое. А за трупом Рвоты никто не отправится как минимум ближайшие несколько недель: разведчики подтвердили, что подъемное кольцо уничтожено в крушении и восстановлению не подлежит. На этом «Поко» нет ничего ценного, что стоило бы извлечь в первую очередь, даже если не брать в расчет ту огромную кучу обломков, которую мы до сих пор разбираем. Так что ваша героическая подруга останется лежать там — еще один пилот, погребенный под обломками собственного истребителя. Скад, мне придется написать ее родителям и объяснить, почему так. Айванс я это доверить не могу.
Он заковылял к двери, но остановился, повернувшись к Киммалин. Я не заметила, как она встала. Она отсалютовала ему со слезами на глазах, а потом уронила что-то на свое кресло.
Значок курсанта.
Кобб кивнул.
— Оставь значок себе, Бзик, — сказал он. — Ты отчислена со всеми причитающимися привилегиями.
Он повернулся и ушел.
Отчислена? Отчислена?
— Он не может так с тобой поступить! — Я требовательно повернулась к Киммалин.
Та сникла.
— Я сама попросила об этом после боя. Он сказал мне подумать до утра. И я подумала.
— Но… ты не можешь…
Подошел Йорген и встал рядом со мной перед Киммалин.
— Штопор права, Бзик. Ты важная часть звена.
— Слабейшая часть. Сколько раз каждому из вас приходилось отвлекаться от боя, чтобы спасти меня? Я всех вас подвергаю опасности.
Не послушавшись Кобба, она оставила значок на кресле и направилась к двери.
— Киммалин. — Я почувствовала себя беспомощной. Ринулась за ней, схватила за руку. — Пожалуйста.
— Я ее убила, Штопор, — прошептала она. — Ты это знаешь не хуже меня.
— Она сама себя убила.
— Тот выстрел, он мог все изменить. И я промазала.
— У нее на хвосте было два крелла. Одного выстрела, даже поразившего цель, могло и не хватить.
Улыбнувшись, она сжала мою ладонь и ушла.
Мой мир рушился. Сначала Рвота, теперь Киммалин. Я бросила взгляд на Йоргена. Наверняка он может это остановить. Ведь может?
Он стоял неподвижно — высокий, с этим его слишком красивым лицом. Он смотрел прямо перед собой, и мне показалось, что я вижу что-то в его глазах. Вину? Боль?
Он тоже видел, что его звено разваливается.
Нужно что-то сделать. Найти хоть какой-нибудь смысл в этой катастрофе и в моей боли. Но нет, я не должна — и не стану — останавливать Киммалин. Так хотя бы… она будет в безопасности.
А вот Рвота…
— Артуро, по твоим прикидкам, насколько далеко шел бой? — спросила я, поднимая рюкзак.
— Достаточно близко к нашей начальной позиции за зенитками. Я бы сказал, километрах в восьмидесяти.
Я закинула рюкзак на плечо.
— Отлично. Увидимся через неделю.
— Куда ты собираешься? — спросила ФМ.
— Я собираюсь найти Рвоту, — ответила я, — и похоронить ее, как подобает пилоту.
34
Я тащилась по сухой, пыльной земле. За направлением помогал следить компас, что было немаловажно — тут, на поверхности, все выглядело одинаково.
Я старалась не думать. Думать опасно. Я почти не знала Бима и Зарю, но после их смерти меня трясло не одну неделю. Рвота же была моей напарницей.
Более того, она была такой же, как я, — по крайней мере, какой я притворялась. Обычно она оказывалась на шаг впереди, на острие атаки.
И в ее смерти я увидела себя.
Нет. Не думать.
Разве избавишься от эмоций? От дыры внутри, от боли в растревоженной ране? Теперь ничто не будет прежним. Вчерашний день отмечен не только смертью подруги. Еще он ознаменовал конец моей способности притворяться, что эта война хоть в каком-нибудь отношении славная.
Замигала рация. Я нажала кнопку.
— Спенса? — позвал М-Бот. — Вы уверены, что предпринимать подобное путешествие разумно? Напоминаю, я не способен беспокоиться, но…
— Я бы хотела побыть одна. Вызову тебя завтра или типа того.
Я выключила рацию и засунула ее в рюкзак, где было немного крысиного мяса и воды для похода. Если не хватит, всегда можно поохотиться. Может, я исчезну в пещерах, чтобы никогда не вернуться. Буду странствовать, как мой клан до основания «Альты».
И никогда больше не поднимусь в небо?
«Спенса, просто иди, — сказала я себе. — Прекрати думать и иди».
Это просто.
Это я могу.
Я была примерно в двух часах ходьбы от «Альты», когда тишину нарушил звук. Обернувшись, я увидела, что ко мне в трех метрах над землей приближается ховеркар. За ним тянулся шлейф пыли. Кто-то донес адмиралу? И она отправила за мной полицейских с какой-нибудь надуманной причиной, из-за которой мне нельзя тут находиться?
Нет… Когда автомобиль подлетел ближе, я узнала этот голубой цвет. Машина Йоргена. Должно быть, ему установили новую силовую матрицу.
Фыркнув, я отвернулась и продолжила путь. Он поравнялся со мной и снизился так, чтобы его голова возвышалась над моей не более чем на метр.
— Штопор? Ты что, действительно собираешься пройти восемьдесят километров?
Я не ответила.
— Ты же понимаешь, что тут опасно. По идее, я должен приказать тебе вернуться. Что, если ты попадешь под дождь обломков?
Я пожала плечами. Я жила у поверхности уже не первый месяц, и по-настоящему опасно было лишь раз — когда я нашла пещеру М-Бота.
— Спенса, во имя Полярной звезды, садись в машину. Я тебя отвезу.
— А ты не должен почтить своим присутствием какое-нибудь шикарное мероприятие для богатеньких?
— Родители еще не знают, что я на больничном. Так что я ненадолго свободен, как ты.
Я? Свободна? Мне захотелось рассмеяться ему в лицо.
И все же у Йоргена есть машина. Многодневное путешествие превратится в поездку на пару часов. Я вознегодовала на него за такую возможность, потому что мне хотелось побыть одной. Наверное, чтобы предаться скорби. Однако в глубине души я знала, что не доберусь до тела Рвоты с тем, что у меня в рюкзаке. Придется возвращаться уже на следующий день.
— Я хочу поехать с тобой, — сказал Йорген. — Идея хорошая. Рвота… это заслужила. Я привез топливо для погребального костра.
«Как же ты достал со своей правотой», — подумала я. Но обошла машину и забралась на пассажирское сиденье. Я была в пыли почти по пояс и вымазала весь салон, но Йорген, похоже, не заметил.
Он выжал газ, и мы понеслись над пустошью. В автомобиле имелось небольшое подъемное кольцо, ускорителя не было — только стандартные маневровые двигатели, но так близко от земли казалось, что мы летим быстрее, чем на самом деле. Особенно если учесть, что крыши тоже не было, и ветер свободно трепал мои волосы.
Я позволила монотонности движения завладеть мной.
— Хочешь поговорить? — спросил Йорген.
Я не ответила. Мне нечего было сказать.
— Хороший командир должен уметь помогать своим пилотам справляться с проблемами, — добавил он. — Ты не могла ее спасти, Штопор. Ты ничего не могла сделать.
— Ты считаешь, ей следовало отступить.
— Я… теперь это не имеет значения.
— Ты считаешь, что ей не стоило гнаться за тем креллом. Что она нарушила протокол и не должна была лететь одна. Ты думаешь об этом. Я знаю, думаешь. Ты ее осуждаешь.
— То есть теперь ты злишься на меня из-за того, о чем я предположительно думаю?
— А ты думаешь об этом? Ты ее осуждаешь?
Йорген ничего не ответил. Ветер теребил его слишком аккуратную, слишком идеальную прическу.
— Почему ты всегда такой зануда? — спросила я. — Почему твои попытки «помочь» всегда выглядят так, будто ты цитируешь какое-то руководство? Ты что, какая-то думающая машина? Тебе хоть что-то небезразлично?
Он поморщился, и я зажмурилась. Я знала, что ему небезразлично. Видела его тем утром в классе, когда он пытался найти способ спасти Зарю в симуляции. Вновь и вновь.
Мои слова были глупыми. Опрометчивыми.
Вот что выходит, когда ляпнешь не подумав.
— Как ты вообще меня терпишь? — Я открыла глаза и, откинувшись на спинку, стала смотреть на пояс обломков высоко над головой. — Почему не сдал меня, когда я испортила твою машину, напала на тебя, или в куче других случаев?
— Ты спасла жизнь Недду.
Я чуть наклонила голову и посмотрела на Йоргена. Он вел машину, неотрывно глядя прямо перед собой.
— Ты отправилась за моим другом прямо во чрево чудовища и за шкирку вытащила его из опасности. Да и до этого я понимал. Ты недисциплинированная, с чересчур длинным языком и… просто невыносимая. Но, Штопор, когда ты летаешь, ты — часть команды, и ты бережешь моих ребят.
Он поймал мой взгляд.
— Можешь ругаться на меня сколько влезет, угрожать мне, что угодно. Пока ты летаешь, как вчера, защищая их, я хочу, чтобы ты была в моей команде.
— Все равно Рвота погибла, а Киммалин ушла.
— Рвота погибла из-за собственного безрассудства. Бзик ушла, потому что чувствовала свою несостоятельность. Эти проблемы, как и твоя недисциплинированность, моя вина. Это моя работа — держать звено в строю.
— Ну, раз уж тебе поручают невыполнимую работу, почему бы тогда не попросить тебя победить креллов в одиночку? Это примерно так же вероятно, как то, что ты справишься с нами.
Йорген напрягся, уставившись вперед, и я поняла, что он воспринял мои слова как оскорбление. Скад.
Мы наконец добрались до зенитной батареи. Йорген позвонил туда на подлете, чтобы случайно не сработали их дистанционные датчики. Его пропустили без вопросов, стоило лишь упомянуть, что он сын Первого гражданина.
После того как мы миновали зенитки, найти место крушения Рвоты оказалось неожиданно легко. Она пропахала не меньше сотни метров, оставив за собой на земле широкий шрам. Корабль разорвало натрое. Задняя часть фюзеляжа вместе с ускорителем, похоже, отвалилась первой. Пролетев дальше, мы нашли середину — то, что от нее осталось — и большую черную отметину на земле. Силовая матрица взорвалась, ударившись о камни и уничтожив подъемное кольцо. Эту вспышку я и видела.