Утром, в половине девятого, Герман Иванович пошел в комнату, чтобы взять из чемодана бритву. Он открыл дверь и замер на пороге. Из его спального мешка торчали четыре головы. Справа виднелся аккуратный Петькин чубчик, за ним темный взлохмаченный затылок Тоника, Тимкин белобрысый ежик и стриженная под машинку круглая голова Кляксы.
А в раскладушке, удобно расположившись на чистой простыне, спал Барс. Он морщил нос и беззвучно рычал. Барсу снились белые медведи.
МИНУТА СОЛНЦА
У забора, где растут большие лопухи и высокий репейник, есть скамейка. Это даже не настоящая скамейка, а старая доска на столбиках из обломков кирпичей. Столбики сложили ребята. А доску они оторвали от забора, чтобы получилась лазейка. Теперь хорошо: и дорога к реке стала короче, и скамейка есть. Можно здесь посидеть и поговорить о разных вещах.
Но сейчас говорить не с кем. Тоник сидит один. Тимка все еще купается, а Петька с Кляксой и Римка ушли обедать. Только на самом конце скамейки греется на солнышке тощий кот Аркашка. Он дремлет, но один глаз у кота все равно приоткрыт. Аркашка и во сне следит этим глазом, нельзя ли поймать бабочку или даже воробья, чтобы сожрать. Серый Аркашка еще не совсем взрослый кот, но бандит и обжора.
С другого конца двора слышен голос:
— Тоник, иди же, наконец, обедать!
Это мама зовет его. Но уходить Тонику не хочется. Солнце пригревает голые плечи, маленький ветер трогает волосы, которые уже высохли после купания. Иногда хорошо посидеть просто так, глядя, как качаются листья травы.
— Щас, — говорит Тоник. Это значит «сейчас».
— Никаких «щас»! Все остынет. Через минуту чтобы был дома!
Минута — это много или мало? Тоник не раз сидел здесь и знает, что за минуту тень от забора должна переползти с рыжего кирпичного обломка примерно вон до того клочка бумаги в траве. Чтобы ветер не сдвинул бумажку с места, Тоник вытягивает ногу и прижимает клочок пяткой.
Тень движется почти незаметно для глаза. Но зато очень даже заметно для глаза выползает из травяных джунглей черный жук с усиками. Жук блестящий и круглый. Величиной он с копейку. Жук карабкается, как по канату, по шнурку от тапочки и взбирается на ногу к Тонику. Тоник вздрагивает и хочет сбросить усатого гостя. Только тут же спохватывается, потому что надо воспитывать в себе смелость. А как быть смелым, если пугаешься какого-то жучка?
Тоник решает сидеть и не шевелиться. Жук очень быстро ползет вверх по ноге. Даже совсем его не чувствуешь, такой он легкий. Но хоть легкий и маленький он, а все равно страшновато: вдруг возьмет, да как цапнет! Но жук не цапает, а мирно продолжает свой путь. Добрался почти до колена. Здесь он останавливается и начинает шевелить усами. «Зачем полез на такую высоту?» — думает Тоник. Наверное, это очень любопытный жук. А может быть, это даже великий путешественник из Страны насекомых. Он бродил сейчас в незнакомом лесу из гигантских репейников, среди кирпичных скал под лопухами, громадными, как зеленое небо. Когда-нибудь путешественник вернется домой, и на радостях насекомые устроят бал. Божьи коровки будут водить на широких листьях медленный хоровод, разноцветные бабочки примутся танцевать «Вальс цветов» под оркестр веселых кузнечиков. А знаменитый жук сядет в кругу усатых родственников и соседей и начнет рассказ про чужие края, приключения и встречи с чудовищами…
Тоник подумал о чудовищах и покосился на кота. Вовремя вспомнил. Аркашка открыл оба глаза. Полосатый хвост его тихо вздрагивал от охотничьего азарта. Аркашка увидел жука!
Тоник пальцем сбросил «путешественника» в траву, а коту показал язык. Аркашка с досады зажмурил оба глаза А жук скрылся в траве. Наверное, сидел под лопухами и думал о непонятной силе, которая швырнула его с высокой горы. Будет о чем рассказать друзьям-насекомым!..
Край тени, пока Тоник наблюдал за жуком, сполз с кирпичного обломка и почти коснулся бумажного обрывка. Тень делалась все короче, освобождая место для солнца. И вдруг самый храбрый луч, который дальше других забрался в траву, заблестел на чем-то серебристом.
Тоник не успел даже заинтересоваться, что это там загорелось под солнцем. Он сразу вспомнил, как увидел такой же серебряный блеск в густом лесу.
Это случилось в начале лета. Тоник и еще многих третьеклассников должны были принимать в пионеры. Сбор дружины решили сделать необычным, провести его в лесу. Кончался май, и вокруг широких полян празднично шумели светлые березки.
Тоник рано проснулся в то утро.
Но, как назло, договорился он идти на сбор вместе с Тимкой, и поэтому случилась беда.
Тимка слишком долго собирался. Он сначала чистил ботинки, потом искал фуражку, хотя можно было идти и без нее. Тоник нетерпеливо ерзал на стуле, а Тимка вытаскивал фуражку из-за шкафа шваброй и говорил:
— Успеем. Еще даже рано придем.
Он совсем даже не волновался, этот Тимка, потому что его приняли в пионеры два года назад.
И они опоздали в школу, где перед походом в лес собиралась дружина.
Это была такая беда, с которой справиться невозможно. Ссутулившись, Тоник отвернулся к стене и стал отковыривать ногтем масляную краску.
В непривычной тишине пустого коридора четко тикали часы. Часам все равно, если даже у человека громадное несчастье.
— Слезки на колесках. Подумаешь… — сердито сказал Тимка. — А ну, айда бегом! Дорогу-то я знаю.
Тоник помнит огородные плети и рыхлые гряды на окраине, через которые он с Тимкой мчался напрямик. Еще помнит зеленое поле и дальнюю стену леса. Лес был все ближе и ближе. И, наконец, обступил их со всех сторон.
Ребята отдыхали и бежали снова. И над вершинами сосен, не отставая от Тоника и Тимки, мчались белые облака.
Но вот за ручьем, у опушки березовой рощицы, затерялась последняя тропинка И пришлось остановиться.
— Подумаешь… — снова сказал Тимка. Но больше он ничего не сказал. Тоник отвернулся от него. Было тихо в лесу. Облака неподвижно стояли над деревьями. Солнце насквозь просвечивало молодые листики и блестело у Тоника на ресницах. А потом из-за деревьев ударил в глаза другой, яркий серебряный блеск. Тоник невольно взглянул туда из-под ладони и сразу вскочил.
И облака снова помчались над вершинами деревьев, а потом остановились над широкой поляной. На поляне большим квадратом выстроилась дружина, а в середине этого квадрата стоял горнист Васька Серегин и готовился протрубить сигнал «слушайте все!» Солнце ослепительно горело на венчике горна…
И сейчас, когда что-то засверкало в зелени серебряным блеском, Тоник вспомнил этот самый хороший день.
Но что же там в траве? Он хочет встать и посмотреть, но тут вырастает и разбегается по всему двору мягкая серая тень. Тоник поднимает голову. Маленькое облако набежало на солнце. У облака темная середина и лохматые, желтые от просвечивающих лучей края. Рядом с ним стоят в небе два других облачка, поменьше.
— Облака, облака… — шепчет Тоник, и вдруг сами собой добавляются несколько слов: — Вы лохматые бока…
Почему-то вспоминает сразу же Тоник, как еще прошлым летом неожиданно у него сложились строчки про голубей, улетающих к солнцу. Он прибавляет их к новым строчкам про облака, и получается не то песенка, не то считалка:
Облака, облака,
Вы лохматые бока,
К солнцу не летите!
Все вы там сгорите…
И облака, испугавшись, уходят от солнца. Серебряный блеск острым лучиком снова покалывает глаз. Тоник вскакивает и раздвигает стебли лебеды.
Там лежит жестяной пропеллер. Знакомый пропеллер-вертолет, который Тоник недавно вырезал из блестящей консервной банки. Нашелся!
Но тут будто снова тень ложится на землю. Только это не тень. Солнце светит по-прежнему. Просто убегает от Тоника хорошее настроение. Ведь из-за пропеллера поссорился он с Петькой. Значит, зря поссорился.
Два дня назад Тоник и Петька запускали «вертолет» с нехитрого сооружения из катушки для ниток и палочки. Дернешь за нитку — пропеллер срывается и с жужжанием летит на другой конец двора. И вот один раз «вертолет» упал в траву, а недалеко стоял Петькин брат Клякса. Встав на четвереньки, пошарил Клякса в траве, поднялся и сказал:
— Нету.
Тоник с Петькой поискали и тоже не нашли. И показалось Тонику, что глаза у Кляксы блестят как-то подозрительно.
— Клякса, говори сразу! — потребовал он. — Стянул вертолет?
— Нету, — повторил Клякса.
— Лучше отдай, а то получишь сейчас, — вмешался Петька.
Клякса переступил с ноги на ногу и заморгал:
— Нету же его…
— Не брал он, — уверенно произнес Петька. — Если он врет, то не моргает, а просто сопит.
— Он и сейчас сопел, — настаивал Тоник. — Он под рубашку сунул вертолет. Дай-ка, посмотрю.
Но Петька не дал.
— Думаешь, все жулики, да?
— Я не думаю… А Клякса жулик. Камеру от футбола кто стянул? Он стянул и гвоздем пропорол.
Это была правда, но Петька обиделся за Кляксу. Хоть Клякса и рева, а все равно брат.
— Может, ты сам пропорол, — нахально заявил Петька.
Драки не случилось, потому что Петька почти на два года младше Тоника и слабее. Так всегда. Кто бы ни ссорился здесь, драк не бывает: силы у всех разные. Тимка больше Тоника, Римка — девчонка и связываться с ней вообще не стоит, хоть сама она бывает непрочь. В общем, как ни поверни, ничего не выйдет. Только иногда Петька треснет Кляксу ладонью по затылку, но это их дело, семейное.
Вот и сейчас Петька знал, что драки не будет и говорил нахальные вещи. Может быть, Тоник и дал бы ему все-таки один раз, но пришла во двор Римка.
— Вот базар! — вмешалась она. — Ты, Антон, взял бы да вырезал новый пропеллер. Долго тебе, что ли?
Это она правду сказала: недолго. Но уже не хотелось заниматься «вертолетами». Скучно…
Так они с Петькой и разошлись. И теперь не поймешь толком, в ссоре они или нет. А если говорить честно, то, конечно, в ссоре. Когда вся компания вместе, то вроде бы они и не ругались. А как вдвоем останутся — в разные стороны.
Тоник держит на ладони пропеллер и думает, что надо мириться с Петькой. Подойти к нему и сказать, что «вертолет» нашелся… а камеру проткнул все-таки Клякса. И все будет в порядке…
— Антон! Долго нам тебя ждать?! — слышен мамин голос. Тоник вздрагивает от неожиданности. Край тени уже переполз через бумажный клочок, и минута, конечно, прошла. Она, оказывается, большая, эта минута. Тоник вон сколько успел за нее! Спас от гибели великого путешественника. Вспомнил про самый хороший день. Сочинил не то считалку, не то песенку про облака. И с Петькой решил помириться…
Раскинув крыльями руки и жужжа, как самолетный мотор, Тоник летит «на заправку». О минуте, проведенной на скамейке, он уже забыл. Впереди сегодня еще много разных минут: то ясных, как синее небо, то затуманенных тенью набежавшего облака, то радостных, как солнечный блеск сигнальной трубы.
РУБИКОН
— Нытик, — сказал Тимка.
— Трус, — добавил Тоник.
— Ты бы хоть воспитывал его, Петька, — вздохнула Римка. — Ему через год в школу идти, а он только реветь умеет.
— Сами попробуйте. Я вчера воспитывал. Меня за это в угол поставили… Как дошкольника какого-то.
Это воспоминание так расстроило Петьку, что он даже хотел треснуть Кляксу по затылку. Но тот догадался и пересел на край поленницы.
— Воспитаешь такого, — проворчал Тимка. — Всего на свете боится, даже каких-то паршивых гусаков.
Клякса обиженно покосился на ребят, но ничего не сказал. Это была правда. Гусей Клякса боялся даже пуще, чем грозы или пчел.
Этих зловредных птиц завела соседка, Нелли Прокопьевна. Она недавно вышла на пенсию и решила заняться птицеводством. С тех пор началась для Кляксы совсем скверная жизнь. Гусаки его возненавидели. Неизвестно за что, просто загадка какая-то.
Как только Клякса выходил на крыльцо, гуси вытягивали шеи и хищно шипели. Потом они медленно двигались в наступление. Большой светло-серый гусак шел в лобовую атаку, а белый, который был поменьше, обходил Кляксу с левого фланга. Конечно, Клякса ревел и пускался в бегство.
Всем опротивело Кляксино нытье.
— Хватит! — сказала Римка. — Клякса! Ты должен перейти рубикон.
Глаза у Кляксы сделались круглыми, как синие блестящие пуговицы.
— Чего? — спросил он.
— Рубикон, — терпеливо объяснила Римка. — Так говорят. Это значит перебороть страх.
— Это один царь так сказал, — вмешался Тоник. — Он все думал и думал, переходить или не переходить реку перед боем. А потом решил перейти, чтоб некуда было отступать.
— Не царь, а римский император, — сказал Тимка. — Юлий Цезарь. Мы это проходили.
Клякса ничего не понял. Вернее, понял только, что он должен сделать что-то особенное. Он засопел и на всякий случай прыгнул с поленницы.
— Ничего он не перейдет, — махнул рукой Петька. — Я его знаю.
И Клякса вдруг остановился. Он совсем было хотел уйти домой, даже заморгал, но вдруг остановился. И спросил:
— А как переходить?
— Очень просто, — посоветовала Римка. — Выйди на крыльцо и дверь за собой захлопни. Бежать-то некуда будет. Вот ты и дашь этим гусятам как следует.
— Дашь! — уныло возразил Клякса. — Они вперед дадут.
Почему-то ему захотелось доказать, что гуси не такой уж пустяк, как все думают.
— Вон как за ногу тяпнули. Такой синячище.
— Не ври! Это ты о ступеньку треснулся, — сказал Петька. — Иди сюда. Кому говорят? Будешь переходить рубикон?
Клякса молчал. Тимка полез в карман.
— Если так боишься, вот возьми. Не реви только и не бойся. А то уж надоело…
Он вытащил рогатку. Рогатка была новая, из красной резины, с гладкой белой ручкой и черной кожанкой.
Клякса медленно подошел. Все смотрели на него молча. Ждали. И Кляксе первый раз в жизни стало неловко оттого, что на него так глядят. Может быть, это было потому, что смотрели сразу четверо и не дразнились, а только думали, что он самый последний трус. А может быть, потому, что Кляксе уже было почти шесть лет. Когда шесть лет, не очень-то приятно признаваться, что ты трусишь.
Клякса посмотрел на новую рогатку, потом на Петьку.
— Давай, — сказал он и потянулся за Тимкиной рогаткой.
В тот день гусей не выпускали из сарая, и перейти рубикон не удалось.
Ночью Петька проснулся оттого, что кто-то залез к нему на кровать. Он здорово перепугался, а когда увидел Кляксу, то разозлился. Он даже вытянул из-под одеяла руку, чтобы дать Кляксе подзатыльник, но раздумал. Клякса это сообразил и прижался к нему поплотней.
— Петя, а зачем дверь закрывать? — прошептал он. Петька ничего не понял.
— Ну, завтра, — объяснил Клякса. — Когда гуси…
— Тебе ж сказали, — ответил Петька. — Чтобы не сбежал опять.
Клякса молчал. Петька только слышал его дыхание.
— А что такое рубикон? — снова раздался Кляксин шепот. Но Петька сам толком не знал.
— Когда отступать нельзя, это и есть рубикон. Ты целься прямо в башку, если гусаки полезут.
Клякса вдруг соскочил и зашлепал к своей кровати. Петьке стало его почему-то жалко. Он хотел что-нибудь сказать Кляксе, но сразу не мог придумать. А пока думал, заснул…
Утром все собрались в коридоре.
— Ты поближе подпусти, — учил Тимка. — А потом бей в упор. Понял?
В карман рубашки он насыпал Кляксе пригоршню мелких камешков.
Тоник снял защелку с самозакрывающегося замка, которым обычно не пользовались.