Когда закончился тинг мудрейших, Эйнар без раздумий отправился на песчаный берег, сел на одну из перевернутых вверх дном лодок, вытянул ноги и уставился на Море, как всегда серое, но на удивление спокойное, неторопливо набегающее на линию прибоя. Где-то вдалеке оно сливалось с бесконечным серым небом в единое целое. Ближе к берегу кружила стая крикливых чаек. Ветер трепал волосы.
— Ну я же говорил, что Старик опять что-то задумал, — проворчал Эйнар. — Не понимаю, к чему эти твои игры? Когда это вы разучились говорить прямо?
Смерть вышла из-за спины, встала перед ним и обиженно надулась.
— Он… — заговорила она и тут же осеклась. Сын Войны усмехнулся. Смерть надулась еще больше, вздернув носик. — Я ничего не задумала, Эйнар, — властно объявила она. — Все идет своим чередом, так, как хотите, чтобы было, вы, смертные, а не я или кто-то другой. Мне-то что переживать? — фыркнула Смерть, неубедительно изображая равнодушное пренебрежение. — Уж кто-кто, а я — последняя, кто вмешивается в естественный ход вещей. Обманывать меня глупо, бегать — бесполезно…
Эйнар ничего не сказал, только продолжал смотреть на сестрицу. Смерть какое-то время противостояла брошенному вызову, всячески демонстрируя, что с персонификацией древней могучей силы играть в гляделки бессмысленно, но вдруг гордо отвернулась с видом, будто бы уже победила и просто не хочет больше тратить время, и, скрестив руки на груди, побарабанила ловкими тонкими пальчиками по согнутому локтю. Эйнар продолжал смотреть.
— Ну хорошо! — сердито всплеснула руками Смерть. — Почти все. Хватит! — по-девчоночьи топнула она ножкой. — Я вообще-то Смерть! Не смей смотреть на меня так!
— Ты — не смерть, — рефлекторно возразил Эйнар.
— Да, — призналась девушка, — я позволила себе чуть-чуть подстегнуть события. Но только потому, что о себе забочусь! Взгляни, — она натянула на боку край свободной траурной одежды и обмотала ее вокруг тонюсенькой талии. — Видишь? Я, по-твоему, похожа на тех здоровенных теток в крылатых шлемах? Видишь где-нибудь мою тяжеловозную лошадь? Похоже, что я могу на своем горбу таскать дюжину человек зараз? Вот и я так думаю.
Эйнар терпеливо промолчал. Несмотря на то, что сестрица любила как заведенная повторять, что и Старик, и она сама, и ее многочисленные сестры и братья — суть одно и то же смерть, на деле это были совершенно разные личности, ни капли не похожие друг на друга как внешне, так и характерами. Где-то глубоко в уме (видимо, из-за того, что в мозгу текла кровь, в которой на один банальный эритроцит приходилась одна частица божественного духа) Эйнар и вправду понимал это и даже принимал, но когда пытался вменяемо объяснить хотя бы самому себе, как это устроено и работает, у него начинала жутко трещать голова и подкрадывалось тревожное ощущение овладевающего им помешательства. Поэтому и приучил себя считать смерть Стариком, а эту маленькую, порой жутковатую, порой забавную девчонку, которая росла вместе с ним, — его внучкой и своей сестрой. Так было спокойнее. А еще дало отличную возможность изучить повадки друг друга.
Негодование и праведное возмущение Смерти иссякло почти минута в минуту. Она грустно улыбнулась, бесшумно подошла к лодке и плюхнулась рядом с Сыном Войны, тоже вытягивая ноги.
— А как же невмешательство в дела смертных и богов? — напомнил Эйнар.
— Вмешательство — это кардинальное изменение судьбы и естественного хода вещей, — возразила Смерть. — А я просто… ну устроила маленький обвальчик на одном из долгих обходных путей, который все равно привел бы к тому, что должно произойти. Это же не значит, что туда нельзя теперь идти. Просто, — Смерть застенчиво потупила печальные глазки, — этот путь стал менее привлекательным. Понимаешь, Эйнар, — взбодрилась девушка. Ее распущенные волосы начали развеваться на ветру, а в бледном личике произошли какие-то незначительные перемены, придавшие ей весьма загадочный, мистический и таинственный вид, способный вызвать не только суеверный страх, но и полное доверие. — Судьба — это не прямая дорога от утробы матери до могилы, проложенная богами, где каждый изгиб, рытвина, лужа, вынужденная остановка предначертаны и записаны в какой-то толстой книге с чьим-то именем на переплете. Судьба — это перекрестки, к которым каждый миг подходит человек. И только он решает, в какую из сторон ему свернуть. Человек может идти прямо, а может отклоняться от пути, возвращаться к тому, с чего начал, блуждать кругами — и все это его выбор. Конечно, — смущенно призналась Смерть, — человека можно подтолкнуть, можно вынудить, можно уговорить свернуть не туда, куда ему хочется, но конечное решение, правильное или нет, остается только за ним, — Смерть повернула голову к Эйнару. — Однако некоторые события все-таки неизбежны. Неважно, какой поворот выберет человек, как долго будет идти, ему все равно придется встретиться с тем, что уготовано. Но не думай, — Смерть нравоучительно наставила палец, — что это одни только препятствия и ловушки, расставленные богами. По большей части это то, что человек выбрал для себя сам. Даже если бы тем старым проходимцам удалось убедить тебя уехать или уехать ты бы решил сам, все равно вернулся бы, узнав, что здесь произойдет завтра в твое отсутствие. Я слишком хорошо тебя знаю. И, конечно, первой, кого ты обвинишь, буду я. Не твое решение, Эйнар, не твое слепое видение времени смертного только здесь и сейчас, а меня или богов. Вот ведь забавно, — грустно улыбнулась Смерть, просунув ладошки между коленок, — если тебе намекнуть или сказать прямо — ты, как маленький, надуешься, затопаешь ножками, мол, не смейте вмешиваться, хватит мной вертеть, как вздумается! А если не скажешь — это все ты подстроила, богам плевать на смертных! Вот и как с тобой быть, а, Эйнар?
— Ну раздельно, наверно? — пожал плечами Сын Войны.
Смерть печально хихикнула и жадно обняла его руку, показывая тем самым, чтобы он не смел даже и мечтать.
— Этот колдун, как его там, — немного помолчав, спросил Эйнар, — вы же со Стариком знаете о нем?
Смерть отодвинулась, посмотрела на полубога так, словно он посмел только что нанести несмываемое оскорбление ее профессионализму.
— Конечно! — гордо выпятила она грудь, упираясь в бока, и вроде бы даже немного прибавила в росте и весе. — Я знаю все обо всех! Как самая древняя и могущественная сила, что выше богов и древнее вселенной, я знаю вообщевсе, что было, есть и будет! Просто, — Смерть вдруг сдулась, возвращаясь к привычному объему, — мне нечасто можно об этом говорить, чтобы не навредить бедной вселенной. Даже себе нельзя говорить, представляешь? Пару раз пришлось даже наказывать саму себя за длинный язык, — доверительным полушепотом поделилась она, украдкой потирая ту свою часть, на которой сидела.
— А сейчас? — с надеждой спросил Эйнар.
— Думаю, вселенной особого вреда уже не будет.
— Так этот колдун и вправду бессмертный?
— Я — Смерть, Эйнар, — напомнила девушка. — Я прихожу ко всем без исключения. Так что я даже в теории не должна знать, что такое «бессмертие». А раз этого не знаю я даже в теории, значит, этого попросту нет. Есть жизнь длиной в вечность.
Эйнар растерянно почесал затылок.
— Разве это не одно и то же?
— Нет. Вечность имеет обыкновение заканчиваться.
— Как так? Она же вечность.
— Поверь мне, Эйнар, — усмехнулась Смерть, — я видела, как кончается вечность. И не раз, между прочим, — по-детски хвастнула она.
Эйнар снова почесал затылок. Иногда все-таки трудно вести разговор с персонификациями могучих сил, обладающими холодной мудростью вселенной. Для них абсолютно естественно и нормально, когда кончаются вечности, но элементарные проявления человеческого мышления вводят их в ступор.
— А что за дурь про ни мечом, ни топором, ни богу, ни человеку? — спросил Эйнар.
— Эта? — растерянно переспросила Смерть, как будто пробегая глазами по нудным строкам букв и цифр. — Ах, эта. Стандартный мелкий шрифт любого делового соглашения. Ну знаешь, который никто не читает, а зря — там содержится самое важное. Договор ведь заключается не для того, чтобы выполнять его условия, а затем, чтобы подловить другую сторону на их несоблюдении. Но этот Биркир Свартсъяль оказался неплохо подкован в юриспруденции и разбирался в тонкостях составления соглашений.
— Какие тут могут быть тонкости, если речь о бессмертии? — проворчал Сын Войны.
— Очень тонкие, Эйнар, очень, — вновь нравоучительно наставила палец Смерть. — Что такое бессмертие для вас, смертных? Для вас — это очень долгая жизнь, как правило, длиной в обозримую вечность. Чем она достигается? Тем, что одна из сторон, та, что обеспечивает такую жизнь, создает и обязуется сохранять условия, при которых смерть, то есть я, не может прийти за представителем другой стороны, который такую жизнь получает. Учитывая, что такие договоры составляются по всем законам вселенского права, то смерти, то есть мне, остается лишь засвидетельствовать свое согласие. Первые договоры обычно ограничивались «естественными причинами», справедливо считая геройский меч или яд недоброжелателя для нового темного властелина вполне естественной причиной смерти. Но поскольку смерти, то есть мне, все-таки лучше знать, что естественная причина, а что — нет, так и появился этот самый мелкий шрифт, в котором учитывался какой-нибудь очередной острый или едкий форс-мажор. В конце концов, когда мелкого шрифта в договорах стало значительно больше крупного, попробовали использовать другую, более емкую формулировку «Не убить смертному мужу». Но ведь нигде не указано про смертную жену, верно? Тогда ее изменили на «Не убить смертному или смертной». Но кто застрахован от случайной встречи с бессмертным, инкогнито прогуливающимся неподалеку? Пришлось вновь прибегнуть к старому доброму мелкому шрифту, уточняя, что «смертному или бессмертному человекоподобному существу с двумя и более руками, двумя и более или менее ногами, одной и более головой или при отсутствии оной не убить, и хватит уже искать лазейки, имейте совесть!» Но обнаружилось, что нигде нет ни слова о, к примеру, змейке, мирно дремлющей в черепе усопшей любимой лошади. Теперь понимаешь, Эйнар? — улыбнулась Смерть такой предельно грустной улыбкой, какой бывает только предельно честной улыбка опытного адвоката, защищающего в суде мошенника, умудрившегося продать богам Хаттфъяля их же собственное Древо.
Эйнар с пониманием усмехнулся. Отношения со Стариком у него были крайне сложные. С одной стороны, если бы не смерть, как бы странно это ни прозвучало, он бы умер еще в младенчестве. Если бы не Старик, Эйнар, может, и стал бы каким-нибудь героем средней руки с парой запоминающихся подвигов, а все сложенные о нем песни, в лучшем случае, прославляли бы его умение под мышкой корову носить и быка. Если бы не смерть, Эйнар не стал бы Сыном Войны и не получил право пинком открывать врата Фрайдхейлид. Он искренне восхищался холодным умом Старика, его умением обыгрывать смертных, богов, темные силы и само мироздание так, чтобы они делали за него всю работу сами. В молодости ему тоже хотелось научиться этому, и Эйнар был крайне обижен на весь мир, когда понял, что не научится никогда. Он даже назвался внуком Старика, хотя хаттфъяльские родичи считали такое родство унизительным, и не считал оскорбительным одно из своих прозвищ — «Пес Смерти» (Эйнар таковым его не считал, однако позволял произнести ровно один раз). Но все же Сын Войны искренне и честно ненавидел Старика, поскольку наиболее частой фигурой в его играх был сам. Однако это не помешало Эйнару восхититься Стариком еще раз.
— Ну и какой этот, как его, жорный морс не учел колдун? — поинтересовался он.
— Вообще-то, — стушевалась Смерть, — он оказался на редкость предусмотрителен и учел их все. Ему очень хотелось думать, что он достаточно умен, чтобы обмануть и Смерть, и царицу Бейн.
— Если так, — с досадой хмыкнул Эйнар, — там этого мелкого шрифта должно быть столько, что одну только вечность читать придется.
— На самом деле, всего лишь один год шесть месяцев четыре дня девять часов сорок две минуты и шестнадцать секунд, — со всей серьезностью дипломированной бюрократки уточнила Смерть.
Сын Войны покачал головой, устало потирая прикрытые веки. Вселенская мудрость в очередной раз показала свою беспомощность перед простым оборотом речи.
— И что, Бейн согласилась? — нахмурил густые брови Эйнар, а на лбу собрались глубокие морщины. Он вспомнил физиономию старой стервозной истерички. Вспомнил, сколько было крика и визга из-за какого-то гнилого, разваливающегося драккара. — Почему? Ей вроде бы нужна его душа, а как ее получить, если засранец отказывается помирать?
— Ах, Эйнар, — хохотнула девушка, — неужели ты ни разу не занимал в долг?
— Зачем? — с подозрением уставился на нее Сын Войны. — Если мне очень надо, я просто отниму.
Смерть с сочувствием посмотрела на братца. Геройское мышление в очередной раз показало свою беспомощность перед простым коммерческим принципом.
— Если бы занимал, то знал, что далеко не всегда в долг дают с расчетом вернуть деньги. Иногда налагают обязательства иного характера. А иногда важен сам факт оказания дружеской услуги. Ведь когда-нибудь может настать, а может и не настать день попросить об ответной дружеской услуге или, — голос Смерти не изменился, но могло показаться, что зазвучал как-то очень уж сипло и невнятно, — сделать предложение, от которого нельзя отказаться…
Эйнар взглянул на серое небо Симскары. Где-то там, высоко над облаками, своими могучими корнями опирается на небосвод великое Древо Хаттфъяля, где за золотыми вратами Фрайдхейлид обитают Отцы и Матери — боги, породившие род человеческий, такие недостижимые, далекие…
— Знаешь, сестрица, — задумчиво проговорил Эйнар, — жрецы без устали твердят, что у богов иные мотивы, непостижимые умишку смертных. У них цели выше мелочной и мелкой суеты жалких людишек, которые даже не надо пытаться понять — без толку. А посмотришь на вас, вот тут, вблизи, чтоб рукой пощупать можно, — Эйнар взглянул на Смерть, протянул к ней руку, осторожно ущипнул ее за худенькое бедро, — так вы сплошь все торгаши, жулики, воры, один в один что смертные, которых так презираете.
— Боги создали людей, чтобы люди создавали богов, — сказала Смерть, обиженно потирая ущипленное место и на всякий случай отодвигаясь подальше от агрессивного братца. — Они создали вас по своему подобию, а вы создаете их — по своему. Почему ты думаешь, что вы так уж сильно должны отличаться друг от друга?
— А Старик? — перевел тему Эйнар. — Он-то куда глядел?
— В мелкий шрифт, конечно, — пожала плечами Смерть. — А что ему… то есть мне оставалось еще делать? Договор не нарушил ни одного закона, составлен по всем правилам. В конце концов, Биркир Свартсъяль не пожелал ведь не умирать, что противоречит вселенной, а всего лишь жить вечность. Любая вечность кончается, с ней кончается все, даже Время. Мне просто нужно подождать, а ждать я умею. Биркир Свартсъяль, ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, БУДЕТ МОИМ! — мстительно посулила девушка, сжимая маленький кулачок с какой-то не поддающейся никакому описанию жадностью.
Это был один из тех моментов, когда даже Эйнару, который без совести, стыда, страха и уважения называл ее «девочкой на побегушках», мог ущипнуть за какое-нибудь место и щелкнуть сестричку по носу каким-нибудь оборотом речи, делалось не по себе. Это был тот самый момент, когда он действительно верил, что дед и его внучка — суть одно и то же, великая и могучая, безжалостная Смерть, которую не стоит злить, даже если надумал помирать.
— Ну ладно, — кашлянул Эйнар. — «Так» я уже понял. А что там с «иначе»?
Смерть, растеряв все свое могущество и ужасающее величие, беспомощно хлопнула глазами, как обычная девчонка, сбитая с толку внезапным вопросом «Как называется столица Симскары?».
— «Так» — это значит, что Старик просто подождет, ну как обычно делает, — терпеливо пояснил Эйнар. — А «иначе»?
— Хм, — неуютно поерзала Смерть, — это же просто оборот речи, правильно?
— Не в твоем, сестричка, случае, — сердито покачал головой Эйнар.
— Прости, но я не понимаю… — занервничала девушка, бочком отодвигаясь еще дальше к носу лодки.
Эйнар поймал ее за руку. Смерть сперва испуганно дернулась (инстинктивная даже для древней могущественной силы реакция), потом вспомнила, что она все-таки Смерть, и растаяла облачком серого дыма, собравшись вновь перед Эйнаром на безопасном расстоянии.