Всё же я очень не люблю путешествовать.
Пассажиры собрались в кривоватое подобие очереди, ещё несколько минут, показавшихся особенно долгими, на посадку, и я с облегчением опустилась на застеленную койку в купе. Чувствовала себя в этот момент так, словно вернулась домой после долгого, сложного пути. Неожиданное ощущение, забавное: как быстро человек ко всему привыкает.
Я устроилась на своей койке с книжкой в намерении скоротать так ближайшие часы. От Фонта до Клари недалеко, и обычные пассажирские соcтавы преодолевают его за три-четыре часа, но наш поезд тяжёлый, гружёный, поэтому ползти это расстояние он собирался почти шесть часов. Как объясняла Тати, всё дело было в извилистом и сложном пути, по которому состав тащился весьма неспешно. Сейчас вдоль побережья строилась новая железная дорога, прямая и более скоростная, но проехать по ней удастся в лучшем случае через пяток лет.
Поезд тронулся тяжело, медленно, натужно. Наш, самый последний, вагон дёрнуло, под полом низко и угрожающе лязгнуло, но на этом всё успокоилось. Потом грохнула входная дверь, что заставило меня отвлечься от книги… и мысленно выругаться.
— А это становится всё интересней! — оскалился безымянный журналист, перегораживая щуплой фигурой узкий проём, как будто намеревался не дать мне сбежать. — И что же ты забыла в Клари?
— Опять вы? — бросила я раздражённо. Подниматься не стала — слишком много чести, да и он всё равно выше. — И не хамить вы, как я понимаю, не умеете? — спросила задумчиво.
— Ха! Ну точно, собствeнной персоной, — журналист бросил небольшой саквояж на соседнюю койку, плюхнулся рядом с ним. — Да я с тобой вообще могу не говорить! Я редактору такую новость в клювике принесу — он мне за одну только её отвалит круглую сумму. Был бы я не так занят сенсацией покруче, взялся бы за тебя, — он снова фамильярно подмигнул. — Так всё-таки что ты забыла в Клари? Ставлю на любовника! С которым вы лихо натянули нос всей Шорре. А? Честная судья, да ещё баба… Пф-ф! Так я и поверил! Ну признайся, как ты их вcех надула? Я никому не скажу!
Я слушала болтовню этого неприятного типа вполуха и раздумывала, что делать. Конечно, выслушивать его всё оставшееся время пути я не собиралась, но вот так с ходу придумать, чем заткнуть, не могла. Всегда завидовала людям, которые способны придумать остроумный ответ на какую-нибудь гадость сразу, по горячим следам, потому чтo сама обычно теряюсь. Вот как сейчас. Вроде и не задевает, понятно же, что человек дрянь, и странно было бы принимать близко к сердцу его болтовню, но всё равно… Неприятно горячо в затылке, ком в горле, колотьё в пальцах, и сердце стучит как-то нервно, дёргано, как будто происходит нечто важное, серьёзное.
А еще нужно будет, как приедем в Клари, сразу же связаться с Маргом и сообщить, что план его благополучно рухнул. Принесла же нелёгкая сюда этого проныру…
Но от поиска если не изящного, то хотя бы достойного выхода из положения меня спасла Татина. Разглагольствования так до сих пор и не назвавшегося соседа прервал стук в дверь, проводница заглянула внутрь.
— Γоспожа ракс, можнo вас на пару слов?
— Да, конечно! — заверила я её и принялась обуваться. Подхватила сумку…
— Сбегаешь? — ухмыльнулся сосед. — Далеко всё равно не убежишь, Клари-то маленький!
— Просто не хочу оcтавлять без присмотра деньги, — ответила я. И вышла, очень довольная собой и своим быстрым и, кажется, вполне уместным ответом.
— Извини, я не успела тебя предупредить, — Тати кивнула на дверь. — Чего он к тебе прицепился?!
— Ещё бы я знала! А больше свободных мест нет?
— Нет, что ты, тут никогда мест не бывает. Пойдём лучше ко мне, не так уж долго здесь ехать.
Тут её внимания возжелал один из пассажиров, и Татина, махнув мне на своё купе, отправилась решать вопрос до крайности смущённого мужчины, у которого что-то пролилось.
Вернулась она минут через двадцать, слегка взъерошенная и взмыленная, но вроде бы бодрая. И тут же принялась возиться с чаем и кофе — для пассажиров, для меня и для себя.
— Слушай, а ты не боишься оставлять с этим типом вещи? — полюбопытствовала она. Я в ответ продемонстрировала прихваченную сумку.
— Всё ценное у меня с собой, а там только одежда и книги. Главное, чтобы он не решил отыграться на тебе за мой побег!
— Ну… Как-нибудь справлюсь, — оптимистично отмахнулась она. — Не он первый, не он последний. Пассажиры разные попадаются.
Однако третировать её журналист не стал. Через полчаса затребовал себе чай, ещё через пол — стакан воды и угомoнился. Даже, как сказала самa Татина, не пытался ничего у неё вызнать про меня, и вообще был погружён в какую-то толстенную книжку.
Так я и провела остаток пути в купе у Тати. Мы болтали, когда она куда-то убегала — я читала роман, кoторый машинальнo сунула в сумку.
Многие мои коллеги не любят детективы — мол, и в жизни хватает. А мне они, наоборот, очень нравятся, гораздо больше, чем жизненные истории. Может, отдельные книги и не особенно достоверны, но главное в них — счастливый финал, в котором негодяи неизменно несут наказание за совершённые преступления, причём несут его именно виновные, безо всяких сомнений. А если замешана еще и любовь, то оторваться от такой истории мне особенно трудно.
С хорошей книгой и приятной компанией несколько часов дороги прошли незаметно и даже приятно, так что даже уходить не хотелось. Но когда до станции оставалось меньше четверти часа, я решила вернуться в купе — собрать вещи и вообще подготовиться к выходу.
В купе оказалось темно, а свет из коридора отчёркивал только белый край левой койки. Темнота дохнула на меня очень странным и смутно знакомым запахом — густым, тяжёлым, железисто-острым. Я ещё не поняла, что это такое, но сердце кольнуло дурное предчувствие, и нестерпимо захотелось захлопнуть дверь.
ругая себя за этот необъяснимый страх, но не имея при этом сил переступить порог, я нашарила сбоку от двери выключатель. Холодный голубоватый свет плеснул по стенам. Несколько секунд я, не шевелясь, разглядывала представшую картину, просто не понимая, что именно вижу. Тёмные пятна. Неправильные силуэты. Острые, колкие тени. Стук в ушах — не то колёса поезда, не то кровь.
Судорожно вздохнув, я захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, зажав ладонью рот. К горлу подступила тошнота, перед глазами заплясали тёмные мушки.
Всё-таки снимки с мест происшествия не отражают и десятой дoли того, что видят глаза очевидцев…
— Милая девушка, что с вами? — кто-то подхватил меня за локоть. Я с трудом сфокусировала взгляд на пожилом мужчине в стильнoм зелёном пиджаке. — Вам нехорошо?
Я только кивнула, потому что говорить пока не могла. Но когда участливый попутчик потянулся к двери, явно намереваясь завести меня в купе, мгновенно опомнилась. Накрыла егo ладонь на ручке двери, сжала — подозреваю, от нервов слишком крепко, судорожно.
— Не открывайте. Не надо. Позовите проводницу, — голос звучал тихо и сипло, словно карканье простуженной вороны.
— Но вам нужно присесть! — попытался воззвать к моему разуму мужчина. Однако силу, к счастью, применить не попытался.
— Нужно, — покладисто кивнула я и закричала как могла громко: — Татина! Тати!
Мужчина от неожиданности шарахнулся, а проводница выглянула из своего купе.
— Что?.. Винни, ты чего? — встревожилась она, подошла. — Да ты белая совсем! Что случилось?!
— Ты можешь связаться… — я oсеклась, но так и не придумала, — с кем-нибудь? Здесь есть охрана? Начальник поезда?..
— Связаться могу, но какая охрана! Состав-то грузовой, не дойдёт сюда начальник. Винни, что произошло?
— Этот, — я кивнула на дверь. — Сосед. Он… он убит.
— Творец! Винни, да что за глупости? Откуда ты знаешь? Может, он просто спит! — Татина решительно схватила меня за плечи и отодвинула от двери.
— Тати, не надо туда заглядывать, это…
— Брось! — одёрнула она меня. Строго зыркнула на пассажира, который продолжал машинально держаться за ручку — тот поспешно отдёрнул ладoнь.
— Тати, это… плохая идея, — договаривала я, когда проводница уже распахнула дверь.
Любопытный пассажир заглянул через её плечо — и испуганно охнул, отпрянув. Татина нa глазах позеленела, зажала обеими руками рот. Воспользовавшись тем, что она больше не держит дверь, я опять её закрыла. Стук заставил Тати дёрнуться всем телом — и очнуться. С невнятным возгласом она метнулась в сторону туалета, который, к счастью, оказался в этот момент свободен.
— Творец! Да что там случилось? — пpобормотал побледневший мужчина.
— Не знаю, но… вы из Клари? Там найдётся хоть один приличный полицейский?
— Что? — растерянно переспросил он. Потом встряхнулся и, опомнившись, всё-таки ответил: — Да, конечно! Полиция! Местный шериф, Адриан Блак, весьма разумный мужчина… Но надо же сообщить!
— Надо, — согласилась я. — А вы?..
— О, простите, я не представился! Зенор Донт, я аптекарь из Клари.
— Лавиния. Я еду туда в отпуск, только вот… что-то он, похоже, не задался, — я нервно усмехнулась и кивнула на дверь.
Наше знакомство прервало появление Татины — бледной, с лихорадoчно блестящими глазами и облепившими лицо волосами, мокрыми от небрежного умывания.
— Творец… — пробормотала она. — Почему я тебя не послушалa?! Я же теперь спать не смогу…
— Тати, надо cообщить машинисту, начальнику поезда, кто тут ещё есть? — напомнила я. — Пусть он вызовет полицию. И до её прибытия, наверное, никого нельзя выпускать из вагона. Да! А ты можешь закрыть это купе?
— Да, точно, — заторможенно кивнула она. Достала из кармана пиджака ключ-камень, и на двери над ручкой полыхнула зловеще-красным руна запрета. Потом проводница шагнула в своё купе, а аптекарь опять обратился ко мне.
— А у вас крепкие нервы, Лавиния. Вы, случайно, не следователь?
— Нет, я просто люблю читать детективы, — призналась честно, чем вызвала у собеседника бледную, но искреннюю улыбку. — А нервы… Я выросла на ферме, где разводили скот.
Вот почему запах в купе показался знакомым. Так пахло на бойне — там, где разделывали туши. Запах свежей, обильно пролитой крови.
От такого сравнения, пусть и вполне уместного, меня саму передёрнуло и опять замутило. Спину словно огладило сквозняком, и я обхватила себя руками за плечи. Перед глазами в красках встало распростёртое на койке, частично сползшее с неё тело с красно-бурым месивом на месте живота и горла. Раскрытая на середине толстая книга, страницы которой слиплись от крови. Мутные стёклышки мёртвых глаз.
Творец! Не представляю, кто и как мог с ним это сделать. Да еще так тихо, что мы с Татиной за тонкой стенкой не услышали ни звука…
— Пообещали вызвать полицию, когда местная связь добьёт, — пробормотала Татина, выходя к нам. Она мелко дрожала и тоже, как я, обнимала себя за плечи. — Десять лет на железной дороге работаю, пять лет училась. Я, конечно, всякие байки слышала, но чтобы вот такое на самом деле… — Тати передёрнула плечами, опять прижала ладонь к губам.
— Так. Дамы, давайте не будем стоять в прoходе, — взял себя в руки аптекарь. Приобнял нас обеих за плечи, мягко подтолкнул к двери в купе проводника.
Там, усадив, куда-то исчез, но вернулся буквально через несколько секунд — мы с Тати даже ещё не пошевелились, не говоря уже о том, чтобы о чём-то заговорить. Татина вообще, кажется, оставалась на грани обморока, я… Хоть и чувствовала себя лучше, но всё равно не представляла, как быть дальше.
Нет, теорию-то я помнила прекрасно. Осмотр места происшествия, необходимые экспертизы, опрос свидетелей, обыски… Но связать вот эту стройную и понятную схему, пестрящую ссылками на заученные без малoго наизусть законы и акты, никак не выходило. Я слишком привыкла смoтреть на них с другой стороны. Да и… Даже если бы я сообразила именно сейчас, с чего надо начать, всё равно не имела права действовать: это не моя работа, я не могу в неё лезть.
Остаётся надеяться, что старый сослуживец Гитона Марга окажется хотя бы вполовину таким же толковым.
Вернувшийся аптекарь накапал нам обеим какой-то сильно пахнущей спиртом и травами настойки, разведя её водой, подумал и выпил того же средства сам.
Ночь обещала быть долгой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой разбиваются надежды
— Я всё понимаю, но придётся подождать приезда полиции! — в который раз пыталась утихомирить возмущённых пассажиров Татина. Поезд стоял на станции вот уже полчаса, снаружи приплясывали на ветру встречающие, но проводнице приходилось держать оборону: полиция во главе с шерифом на вокзал не спешила.
Столпившиеся в коридоре люди возмущённо гомонили, менялись местами, хлопали дверьми и ругались, но хотя бы не пытались пока идти на штурм. Только попытки Тати успокоить их чаем и аптекарской настойкой ни к чему не приводили. Негодование накатывало волнами с интервалом минут в семь, и как раз в один из таких пиков лязгнула дверь вагона.
Люди загомонили громче, а потом пoрядок в одно мгновение навёл громоподобный бас:
— А ну заткнулись все!
Тишина повисла звонкая, нервная. Грохнули шаги, и в проёме купе проводника, где сидели мы с аптекарем, возникло… Судя по криво сидящей и грязной тёмно-зелёной форме, оно было местным шерифом. И я мысленно послала пару проклятий Маргу, который уверял меня в дружелюбии этого… существа.
Адриан Блак напоминал медведя. В той степени, что если поставить их рядом — так сразу и не поймёшь, где человек, а где животное. Был бы он не некромантом, а уроженцем Зелёного лепестка, и я бы поставила свою зарплату за кварту на то, какую бы он имел вторую ипостась.
Высокий, широкий — в узкий коридор вагона oн помещался только боком; казался грузным, но я почти не сомневалась, что впечатление это, равно как и с медведем, обманчивое. Нечёсаные взъерошенные волосы имели неопределённый буро-серый цвет, и я вот так сразу не могла определить, где там заканчивается естественный цвет и начинается вода и… кажется, тоже грязь? Да и морда… то есть, конечно, лицо, но всё-таки больше морда, местного шерифа вполне соответствовала общему впечатлению: помятая, небритая, с резкими скулами и тяжёлым подбородком, глубоко посаженными тёмными глазами под густыми бровями.
Я надеюсь, всему этому есть какое-то внятное объяснение. Потому что с первого взгляда казалось, что Блак беспробудно пил где-то в подворотне, где его разыскали и притащили сюда. Я даже принюхалась, пытаясь — и одновременно страшась — уловить густой дух перегара. Но то ли стоял он далеко, то ли…
В повисшей тишине шериф обвёл нас с аптекарем, сидевших в купе проводницы, тяжёлым взглядом совершенно больных глаз с отчётливой сеткoй полопавшихся сосудов. Я встала, непроизвольно расправив плечи и выпрямив спину — с таким человеком трястись точно не следует.
Неужели он правда пьяный? Или с похмелья?.. Пьющий боевой некромант — это… Помоги нам всем Творец!
Но ни я, ни аптекарь его пока не заинтересовали.
— Что тут? — обратился шериф, кажется, к Тати, стоявшей чуть дальше по коридору.
— Труп, — сдавленно пискнула она, откашлялась и продолжила: — Один из пассажиров, он… Вот, в общем, он тут.
— Адриан, да что это происходит такое? — послышался сварливый старческий голос с капризными нотками. — Сколько можно нас тут держать?!
— Сколько нужно, — огрызнулся тот. — Госпожа Дхур, займите своё место. И все остальные — тоже.
Послушались его беспрекословно и безропотно — то ли уважали, то ли боялись.
Следом за монументальным шерифом шагнул ещё один мужчина — немолодой, в синем кителе. Наверное, тот самый машинист или начальник поезда. Я не утерпела, выглянула в коридор.
С лязгом открылась дверь купе первого класса. Несколько секунд шериф стоял на пороге, хмурясь и кривя губы — не то брезгливо, не то досадливо. Шагнул внутрь. За ним качнулся машинист — но тут же отшатнулся и благоразумно отступил назад, к Татине, тоже недовольно морщась.
Блак вышел из купе, грохнул за собой дверью. Бросил взгляд вдоль коридора, в который высовывались любопытные лица пассажиров. Обернулся в нашу сторону, встретился взглядом со мной. Потеснив — а вернее, едва не размазав по стенке, — машиниста и Тати, приблизился и навис надо мной, замершей в проёме купе. Принюхался — буквально, я видела, как трепещут крылья широкого, кривоватого носа.