Лихорадочно обернувшись, я со страхом ожидаю увидеть, как ссадивший меня половец неспешно приближается, широко, издевательски улыбаясь, но глаза мои нашли лишь труп в знакомом сером халате, насквозь пробитый ясским копьем и теперь валяющийся на земле. В отличие от меня, сдуру полезшего в кавалерийскую атаку, аланы знают в ней толк, и их удар опрокинул колонну кочевников. Опытные всадники, они направили коней мимо меня, сумев не раздавить мою бренную тушку.
И как же я им за это благодарен!
Между тем схватка продолжалась: ясы прижали куманов к лесу, остервенело вырубая степняков. Центр и хвост вражеской колонны подались назад, но в тылу их Ждан и его бродники должны были уже завалить несколько деревьев, перегородив половцам путь к отступлению и встретить спешившихся кочевников мечами и топорами.
Ко мне подошел крепкий гнедой жеребец, тихо фыркнув в лицо: мол, как так-то, хозяин? За хитрость и сообразительность я прозвал скакуна Лисом, и сейчас мне отчего-то стыдно даже смотреть ему в глаза. Сам не ожидал, что окажусь столь никудышным всадником! А ведь казалось, что за месяцы, проведенные в седле, я уже давно освоил искусство верховой езды. Да, может, и так, вот только одно дело управлять лошадью на марше и совсем другое — править ею в бою.
— Воевода, не зашибся, часом?!
Голос подскакавшего бродника, Первака — одного из командиров дозоров, коему я доверил вести всю сотню, — чересчур заботлив, видать, маскирует насмешку. Но лучше мне сейчас не обращать на это внимания.
— Как врага встретили?
Сотник тут же посуровел лицом:
— У них впереди обоза разъезд был сильный, в полсотни конников. Мы их как заметили, лошадей в бег, в копья и секиры ударили крепко! Но голове на помощь еще ратники подошли, я тогда и приказал отступать, как было велено.
— Понятно… Сколько за вами ушло?
Бродник пожал плечами:
— Не могу сказать, воевода, но вряд ли все. Может, половина всадников, может, и того меньше. Нам-то сейчас куда? Ясам в хвост присоединимся?
Еще раз взглянув на коня, грустно смотрящего на меня своими большими, теплыми глазами, я без промедления ответил:
— Нет! Спешиваемся, легкораненых оставляем присматривать за конями, все остальные в лес за мной, идем на помощь Ждану со товарищи!
Найдя свой щит, я перекинул широкую кожаную петлю через плечо, повесив его за спину, поднял уцелевшее копье и нахлобучил на голову шлем, сегодня спасший мне жизнь — слева на стали осталась глубокая борозда. За это время бродники спешились и приготовились к маршу.
— Вперед!
У Ждана не было возможности точно подгадать место окончания вражеской колонны. Поэтому он и его воины терпеливо ждали, пока соратники проскочат мимо, уводя за собой половецкую погоню, после чего стали пробираться еще дальше, навстречу куманскому обозу. Опытный вожак бродников, он предупредил меня, как будет действовать на случай, если перед бегством куманов его воины не успеют свалить деревья. В таком случае дорогу перегородит полсотни копейщиков с щитами, а шагов за пятьдесят перед ними бродники растянут веревку на высоте в человеческий локоть. Удирающие от аланов всадники разгонятся, чтобы протаранить русов, и не заметят препятствия. Полетят лошади вниз, ломая ноги себе и шеи наездникам, создавая завал из собственных тел, потеряют задние ряды напор и скорость… А тут уж их и копейщики встретят по чести, пока оставшиеся воины за их спинами лихорадочно валят деревья, создавая непроходимую для лошадей засеку.
Отличный план, и, как кажется, Ждан вполне сумел его воплотить. По крайней мере, когда мы приблизились к месту схватки, то перед цепочкой копейщиков, прижатых к завалу из шести срубленных дубов, взгромоздилась уже целая гора трупов половцев и их лошадей. Правда, на самой засеке идет отчаянная рубка бродников и спешенных куманов, пытающихся прорваться к своим сзади. А за спиной у них беснуется множество всадников, вынужденно застопорившихся перед препятствием. Что, неужели подкрепление к запертым в ловушке пяти сотням половцев (примерно во столько я оценил численность вражеской колонны)? Эх, как жаль, что нельзя обойти их с тыла!
— Копейщики, за мной! Лучники и мечники, помогите на засеке!
С тяжелым, ростовым щитом и длинной пикой (я ведь специально заказал нашим кузнецам непривычный им граненый наконечник) мое место в строю тех, кто заградил дорогу пытающимся вырваться из ловушки. До ряда отчаянно сражающихся воинов мне остались считаные шаги…
— Бей!!!
Первый всадник, оказавшийся у меня на пути, лишь бестолково взмахнул саблей, не успевая закрыться щитом от вынырнувшего из кустов врага. Граненое острие легко вонзилось в неприкрытую броней плоть — и тут же я вырвал его, готовясь к следующему удару.
Второй половец успел развернуть коня навстречу и даже поднять на дыбы — при случае тяжелые лошадиные копыта вполне могут проломить как грудь, так и череп пешца. Но, склонив древко, я успел с силой вонзить его в дальнюю часть брюха животного. Конь отчаянно завизжал, бешено молотя в воздухе передними копытами, но, не дотянувшись до меня, рухнул, зажав ногу заревевшего от боли всадника. Вот только и чудо-копье вырвать из лошадиной плоти мне не удалось, и древко вылетело из моих рук, придавленное огромным весом животного. На мгновение я остался безоружен — но тут же меня прикрыли подоспевшие бродники, отчаянно коля куманов копьями и тесня их с фланга.
— Стой!
Я притормозил молодого, крепкого парня, единственным доспехом которому служит лишь средний круглый щит.
— На, держи, тебе сподручней будет!
Русич лишь мгновение промедлил, после чего подал мне свой щит, одновременно продевая левую руку в петли моего тяжелого, ростового скутума. Я же, схватив его круглую защиту, вскочил на поваленные деревья и поспешил в гущу кипящей на засеке сечи — у копейщиков свои командиры, а без пики я им не помощник.
Если бы рубка шла на ровной площадке, я уверен — бродники Ждана сумели бы построить нормальную стену щитов и ни за что бы не позволили половцам себя потеснить. Но, видно, они просто не успели спуститься с баррикады — и бой здесь распался на отдельные схватки.
Ближе ко мне двое куманов теснят русича к щели между стволами деревьев. Устало дышащий топорник с трудом сдерживает напор половцев, каждый раз принимая их атаки на щит, и не видит опасности за спиной.
С ревом бросившись на врагов, я обратил на себя их внимание. Первый куман с криком развернулся и широко рубанул сверху — но я успел нырнуть под его удар и полосонуть острием меча по незащищенному правому боку. Второй же в это время сумел достать бродника кончиком сабли, зацепив глаза, когда тот отвлекся на мой крик. Но добить завизжавшего от боли ратника степняку не удалось — я буквально протаранил его щитом, отбросив назад, под ноги сражающимся.
Из сечи ко мне вынырнуло еще двое противников, эти стали обступать грамотно, с обеих сторон. Что же, дернувшись к побирающемуся слева, я тут же резко повернулся к правому, издали рубанув по его изогнутому клинку. Харалуг не подвел и в этот раз, начисто срубив верхнюю четверть сабли. Атаку второго врага я успел принять на защиту — но, сблизившись, половец врезался щитом в мой щит, одновременно подцепив левую ногу носком, сбивая подсечкой.
Упал я неудачно, хребтом на выступающий древесный ствол. В первый миг показалось, что в спине что-то хрустнуло и я не чувствую тела! А верный клинок вылетел из руки, провалившись в какую-то щель… Но когда сваливший меня куман воздел над головой саблю, я понял, что тело слушается, успев подставить щит под добивающий удар. Правая рука рефлекторно схватилась за рукоять кинжала, и, как только половец вновь поднял саблю, я тут же сел, одним ударом вогнав лезвие в живот врага.
Ко мне подскочил товарищ сраженного противника, с отчаянным воем пытающегося затолкать кишки в распоротое брюхо. Обрубленную саблю он отбросил, вместо нее схватившись за трофейный топор — опасное оружие в умелых руках. Но первый его удар обрушился на защиту, и прежде, чем куман вырвал завязшую в дереве сталь, я успел перехватить его вооруженную кисть правой рукой, выворачивая ее локтем наружу. В следующий миг щит с застрявшим в нем топором полетел в сторону, а предплечье левой руки врезалось в локтевой сустав врага, ломая его и заставив половца пронзительно заверещать от боли.
Я не успел добить его — в мою сторону направился очередной противник, ловя клинком солнечные блики и направляя их мне в глаза. Опытный, гад! Рывком сместившись в сторону, я успел подобрать выроненную половцем (а может, и кем-то из бродников) саблю и принял удар противника на плоскость клинка. Тут же я контратаковал, рубанув по диагонали, но, встретив мою атаку блоком, куман резко ударил стальным умбоном по правой кисти, начисто ее осушив и одновременно обезоружив… В следующий миг половецкая сталь с противным скрежетом пробороздила броню на груди, не причинив никакого вреда, и прежде, чем враг успел что-либо еще предпринять, его поразила стрела, прилетевшая сзади. Она пронзила плоть с такой силой, что проломила череп, острие вылезло из левого глаза! А я на мгновение замер, с ужасом вспоминая, как тугая волна воздуха коснулась щеки, пока смертельный снаряд находился в полете.
Накал яростной сечи снизился, только когда практически все копейщики бродников пали под ударами отчаянно прорывающихся половцев. Их в плен не брали — ни до последнего бившиеся русичи, ни аланы, в итоге перемоловшие степняков. Примерно в это же время подались назад и прорывавшиеся к ним соратники, как-то неожиданно ослабившие напор и оставившие у засеки под три сотни трупов. К тому моменту из двух с половиной сотен бродников, принявших участие в битве, в живых осталось менее половины. Из них шесть десятков лучников, относительно безопасно для себя расстреливающих врага из-за деревьев. Они также несли потери от стрел врага, но далеко не такие, как те, кто рубился в сече. Мою жизнь сегодня не раз спасла прочная броня, а вот Ждана, бросившегося в самую гущу схватки и поднятого степняками на копья, уже ничто не спасет…
Устало опустившись на поваленное дерево, я с наслаждением снял с головы шлем, подставив запотевшее лицо потокам прохладного воздуха. Изрубленный щит — второй за схватку — и чекан, с которым я закончил бой, лежат в ногах. Сознание мутится, горло иссушено, а стеганку под кольчугой можно выжимать от пота. Рядом со мной уцелевшие бродники аккуратно положили тело павшего вождя, чье выражение лица в посмертии стало непривычно серьезным.
Странно, а ведь впереди все еще раздаются звуки боя, причем все ярче и отчетливее!
— Быстрее, разобрать засеку!
Ростислав, получив мое послание, переданное гонцом, рискнул и отправил по боковой дороге, теряющейся в лесу, тысячу печенегов. До того ее исследовал один из разъездов, и, хотя она была признана проходимой, войско продолжило движение по торному тракту. Но сегодня старый, заросший путь — как видно, связывал основной торговый маршрут с каким-то погибшим поселением, наверняка разоренным кочевниками, — позволил незаметно для половцев вывести тысячу всадников им в тыл. И в тот момент, когда основная масса куманского отряда схватилась с засадой, печенеги ударили из редколесья по обозу и в хвост застрявшей на дороге колонны. Правда, зажатый ими враг бился чрезвычайно яростно, можно даже сказать, мужественно, и, несмотря на численное превосходство противника, половцы практически опрокинули клобуков! Но тут в тыл им ударили сотни аланских катафрактов — и вскоре все было кончено.
Для полонян сегодня второе день рождение — еще бы, вначале никто из них не поверил, что их так просто отпускают, да еще позволяют забрать из обоза необходимые для выживания вещи и еду, сколько унесешь! Тем более что среди первых напавших на половцев они увидели печенегов, а позже аланов — но когда к обозу вышла княжеская дружина во главе с Ростиславом, да под роскошной хоругвью с ликом Спасителя, людей отпустило. Освобожденные женщины и подростки бросились к копытам наших коней — они хватаются за стремена, целуют сапоги и землю у самых ног, а над самим обозом повис многоголосный вой рыдающих от облегчения и горя людей…
А еще имя — повторяемое множеством уст имя тмутараканского князя Ростислава Владимировича, явившегося с сильной дружиной спасти родную русскую землю. Побратим невольно задрал подбородок, с наслаждением принимая людской восторг, а мне стало неловко от всего происходящего. После битвы внутри что-то перегорело, и сейчас я испытывал лишь усталость и желание отдохнуть.
Но как только я подъехал к князю с докладом и коротко посовещаться, к нам тут же пробилось восемь крепких мужчин, по всей видимости пленных ратников. Старший из них вышел вперед, поклонился в пояс и обратился к Ростиславу:
— Княже, Микулой меня кличут, я десятником был на Посульской линии, в Лукомле. В бою на бродах в плен попал! — горько воскликнул русич и продолжил спокойнее: — Так вот знай, княже: и я, и все полоняне век будем помнить, кто нас от ворога спас и от полона поганого отбил! Позволь же отплатить тебе добром и упредить: рать князей Ярославичей, дядьев твоих, погибла на Альте. Нет больше дружин в Переяславле, Киеве и Чернигове, одно ополчение теперь по городам осталось!
Ростислав смертельно побледнел лицом и выпалил:
— Сила? Какая у половцев сила?
Микула глухо ответил:
— Тысяч четырнадцать после битвы с князьями оставалось, да вот вы сейчас под полторы приговорили.
Быстро сосчитав в уме число оставшихся у Шарукана куманов, я тихо застонал.
Глоссарий
47 Гуляй-город — аналогичное вагенбургу русское передвижное укрепление, применяемое в 15–18 вв. Представляло собой крепость из сцепленных повозок или щитов на колесах. Но повозки при этом также снабжались щитами с бойницами.
Глава 5 (текст отредактирован)
Сентябрь 1068 г. от Рождества Христова
Переяславское княжество
— Нужно атаковать! У нас есть преимущество, две тысячи панцирных всадников сомнут легких лучников степняков!
Артар, как предводитель ясов, приглашен на срочный военный совет, собранный после новостей полонян и допроса пленных, в точности подтвердивших слова Микулы. Аланский рыцарь, разгоряченный первой успешной битвой, страстно настаивает на решительном сражении. Однако Каталим решительно опровергает слова яса:
— Опасно! У них по два воина на одного нашего, половцы разобьют нас! Нет, нужно уйти в степь, призвать отца моего и ударить вместе с ним! Тогда превосходство куманов в числе воинов будет не столь значительным, и мы точно возьмем верх!
Князь, выслушав обоих предводителей наших союзников, обратился ко мне:
— Ну, а ты что скажешь, воевода?
Взгляды присутствующих в шатре скрестились на мне. Артар смотрит все с той же страстью в глазах, всем видом показывая, как он хочет, чтобы я его поддержал. Каталим же с недоверием и легким презрением, словно уже знает, что я приму сторону алана и поведу всех на самоубийственную битву. А Асхар… Вожак касогов имеет вид отстраненный и равнодушный. Хоть он и пытается скрыть свои чувства, но все здесь находящиеся понимают — для касога эта война чужая и, будь его воля, ноги его здесь не было бы.
— Каталим говорит по делу, у половцев двукратное превосходство. Даже более чем двукратное, учитывая сегодняшние потери! Кроме того, у Шарукана есть собственная тяжелая конница. И пусть многие пали в битве, после разгрома русских дружин хан однозначно облачил часть своих воинов в захваченные кольчуги и шеломы. Те, с кем мы столкнулись, по сути своей есть худшие его воины, годные лишь на то, чтобы доставить первый обоз с награбленным и полон в степь. Но тем не менее дрались они крепко, сам в бою ощутил!
Обведя всех присутствующих горящим взглядом, я продолжил:
— Но у меня есть другое предложение! Лесные дороги легко блокировать засеками, устраивать перед ними засады. Мы можем измотать половецкую рать бесчисленными мелкими атаками, нападениями на дозоры и отставшие обозы, истреблять занятых грабежом. И тормозить их чуть ли не через каждую версту засеками, обстреливать из луков, а как только дело дойдет до серьезной схватки — отступать! Пока половцы покинут княжество, мы на треть сократим их рать, а к тому времени придут печенеги Кабугшина, и тогда уже дадим равный бой. Но, поверьте, к тому моменту дух куманов ослабнет, и они будут чувствовать себя не победителями князей на Альте, а проклятыми чужой землей и обреченными на справедливую гибель!