— Здравствуйте, я все для вас узнала. Отойдем в сторонку. Значит, так, говорила я со сменщицей. И она вспомнила, что эту грушу у нее забрал помощник следователя.
— Это он так представился?
— Да, помощник следователя. Строгий такой был мужчина, представительный. Она, сменщица моя, с перепугу хотела ему и бегемота отдать, а он сказал, что бегемот им без надобности.
— А удостоверение он ей показывал? — поинтересовался Артем.
— Я тоже у нее об этом сразу же спросила. Говорю, башка твоя садовая, ты у него документ хоть потребовала? А она — помахал, говорит, перед носом какими-то корочками. Только она не разобрала, что там написано.
— А как он выглядел, этот помощник следователя, ваша сменщица не говорила?
— Она-то, может, и не хотела говорить, но я все выспросила. А как же. Был этот мужчина средних лет, постарше вас. Приличной внешности. В кепке клетчатой, приметной, в темных очках, больших таких. Что еще? Да, с усами. Рыжеватыми, как у Чапаева. Так и сказала, как у Чапаева.
Артему этого было мало:
— А можно я с ней сам поговорю?
— Никак нет. Она уволилась. Сразу после нашего разговора взяла и уволилась.
— Как уволилась? Куда уволилась? — расстроился Артем.
— Вот этого я вам не скажу. Не знаю. Вообще-то, никуда она не собиралась уходить. Место ей нравилось. Работа непыльная. Коллектив у нас здесь хороший. А природа какая! Не то что в городе, сами видите. Что и говорить.
— Почему же она тогда ушла?
— Не знаю. Честно. Мне кажется, что это не она ушла, а ее ушли. Или хорошенько припугнули. По крайней мере, она была очень расстроена.
Артем задумался.
Васька пришел к консьержке Любе побеседовать и попить чайку.
— Есть и смородиновый, и малиновый, и ежевичный, — засуетилась Люба. — Тебе какой?
— Да мне по барабану. Главное, чтоб кипяток. Не могу начинать серьезный разговор без горячительных напитков. Наливай, чего стоишь?
— Так завариться должен. А какой у тебя ко мне разговор будет?
— Сейчас ты мне все по порядку, без спешки, в мельчайших подробностях опишешь тот день, когда напали на Ритку, — попросил Васька.
— С утра?
— Нет, с утра долго будет. Давай с обеда.
— Добро. Слушай. В общем, пообедала я, как всегда, домашненьким. Картошечку с собой принесла, огурчиков, даже супцу в баночке. Я его здесь в микроволновке разогреваю. Дом богатый, у меня тут все оборудовано.
Васька возмутился:
— Ты еще мне про то, куда ходила после обеда, расскажи в деталях!
— Ты же сам просил подробно, — обиделась Люба. — Так вот. После обеда пошла я, значит, в свой палисадник под окнами, на цветочки посмотреть. У меня там все по науке посажено. Когда одно отцветает, другое — зацветает. Всегда празднично и красиво… Только успевай поливать, не то завянут.
— Уши мои завянут твои россказни выслушивать! Я же не этих подробностей просил! А кто приходил? Кто уходил, может, приметила чего? Может, странность какая-то была?
— Да я это все уж милиции двадцать раз говорила. Чего повторяться?
— Люба, повторение — это своего рода курс лечения. Так что опускаем твои цветочки. Давай по существу. Того гляди, из твоего рассказа что-то и выскочит.
— Что? — удивилась Люба.
— Что надо, то и выскочит. Продолжай. — Василий был весь внимание.
— До вечера никаких происшествий не было. Потом приехала Ритка. Она в последнее время очень поздно с работы приезжала, много работала, даже похудела. Я ей и сказала, что тут ее спрашивали. Она еще пошутила: с конкурса «мисс Вселенная», что ли? Я говорю, нет, с работы, интересовались, где ты.
Васька подхватился:
— Кто ее спрашивал? Когда?
— Тьфу ты. Чего кричать? Мужчина какой-то спрашивал. Незадолго до ее приезда.
— Так чего же ты все это время молчала! — воскликнул Васька. — Так, Любочка, давай-ка подробно опиши мне, как выглядел этот мужик. Который Риткой интересовался.
Люба стала рассказывать:
— Не знаю, приличный вроде, одет хорошо. В кепке такой, клетчатой. Я еще подумала, вечер теплый, зачем ему кепка?
— Зачем-зачем? Для маскировки! А больше ничего странного не заметила?
— Да вроде бы нет. Хотя… Очки. Точно! На нем были очки. Черные. От солнца.
— Вечером? — удивился Васька.
— Ну да.
— И это, по-твоему, ничего странного? Так, Люба, а ну пошевели мозгами, может, еще что-то вспомнишь.
— Помню. У него были усы.
— Накладные, — откомментировал Васька.
— Василь Иваныч, да что ж я, дергала? Но усы у него были действительно красивые. Рыжеватые такие, кончики кверху закручены, как у Мюнхгаузена.
— Да ты просто ночная бабочка, Любовь. Усы она у мужчин рассматривает, куда закручены. Ой, Люба, Люба, я бы этому Мюнхгаузену с большими усами эти усы да пооткручивал. Слушай, а ты про него следокопу рассказывала?
— Кому?
— Следователю из ментовки?
Люба покачала головой:
— Надо же, забыла. Да он меня про него и не спрашивал.
Василий уже кое-что понимал.
— Ты чего здесь чай распиваешь? А ну, быстренько собрала ноги в руки и дуй отсюда! — закричал он.
— Ты чего? Куда дуть-то, Василий Иваныч?
— В ментовку. Найди того следователя, что дело Риткино ведет, и подробно все ему расскажи про Мюнхгаузена в очках.
— Не-а, не проси, не могу, не пойду, — решительно отказалась Люба.
— Не можешь — научим, не хочешь — заставим. Почему это ты не пойдешь?!
— Ага! Он спросит, почему раньше не рассказала, что я ему отвечу?
— А ничего и не отвечай, по тебе и так все видно. Что не от злого умысла. В крайнем случае, срок отмотаешь за введение следствия в заблуждение. По этой статье срока маленькие, не боись, до десятки всего-то… Короче! Какая тебе разница, где сидеть целыми днями — здесь или в тюрьме?
— Ой, Василий Иванович, родненький, пожалуйста, не выдавай меня? — запричитала Люба. — Мне страшно.
— Не боись. Я тебе передачку принесу. Носки, там, теплые, жилетку меховую. Чтоб в Сибири не мерзла.
Люба с ужасом смотрела на Ваську.
— Да шучу я, — хмыкнул он. — Люба, как же ты не понимаешь, Риткина жизнь в опасности, пока этот преступник ходит на воле. И мы должны сделать все возможное, чтобы его поймать.
Сергей регулярно наведывался к следователю, чтобы узнать, как идет поиск украденных денег.
— Я тебе уже говорил, что клофелинщицы в нашем городе это нонсенс. Они здесь не водятся. Им негде развернуться, — терпеливо объяснял Николай Николаевич.
— Ты в этом уверен? — поинтересовался Сергей.
— На все сто процентов. Им для работы нужна публика богатая. А где ты здесь такую найдешь? В забегаловке? Не-ет, богатенькие кошельки нужно искать в дорогих ресторанчиках. А ресторанов хай-класса у нас в городе еще не было. Пока вы не открыли. Так что, Сергей Анатольевич, наступил ты на собственные грабли.
Сергей рассердился:
— Хватит трепаться! Ты мне по существу говори. Я хочу вернуть свои деньги и дать по голове этой твари.
Николай Николаевич дослал с полки папку, положил на стол:
— Я покопался в архивах и вот что нашел. Смотри, это наши героини. Никого не узнаешь?
Следователь выложил перед Сергеем несколько фотографий. Сергей внимательно просмотрел их.
— Не-а. Ее здесь нет. Точно. Даже если допустить, что сна была в гриме и парике… Я ее ни с кем не спутаю.
— Тогда посмотри еще вот эти. — Николай Николаевич протянул Сергею фотороботы. — Они проходили по другим делам.
И тут Сергей вдруг узнал Косареву:
— Это она. Точно. Волосы другие, но выражение лица… Она. Ты знаешь, кто она? Поймай ее, слышишь? Верни мне мои деньги.
Николай Николаевич задумался, потом написал на бумажке несколько цифр и пододвинул бумажку Сергею. Тот присвистнул, зачеркнул пару нулей.
НикНику это почему-то не понравилось.
— А ты ничего не спутал? Может, она выглядит иначе? — спросил он. — Мне сейчас ничего не стоит привлечь тебя по делу Калашниковой.
— Что?! — подскочил Сергей.
— Все очень просто. Маргарита случайно узнаёт о твоих махинациях и решает тебя проучить. В один из романтических вечеров она подливает тебе клофелинчику в бокал. И пока ты мирно спишь, уносит все твои денежки, заработанные нечестным трудом. Проснувшись, ты мигом летишь к ней, а она только разводит руками и указывает тебе на дверь. Что будешь делать?
— Да я… — растерялся Сергей.
— Ты мигом находишь боксерскую грушу, которую при свидетелях подарил Доминике, и заявляешься к Калашниковой, — веселился следователь. — Она снова повторяет, что никаких денег тебе не вернет, и вот тут-то начинается самое интересное. Как ты там сказал… Я хочу вернуть свои деньги и дать по голове этой твари? У?
— Чтоб ты сдох! — прошипел скеозь зубы Сергей.
— А вот это уже угроза должностному лицу. Я запомню, — засмеялся НикНик.
Сергей выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью.
Вернувшись в сторожку, Васька обнаружил на столе записку: «Я уехал. Ритке ничего обо мне не говори. Крокодил».
— Вот ведь жучила, — пробормотал Васька. — Так и не раскололся, откуда он знает Ритку. Странно, а почему ж она к нему послала Анжелку? Здесь что-то нечисто. По-моему, Василий Иванович, они тебя за нос водят. Хм, и кто тут у нас экстрасенс — я или они? Ну, ничего, Василь Иваныч не таких раскалывал и ставил к стенке. Именем революционного трибунала — вж-ж-жик!
Совершенно расстроенная Анна Вадимовна рыдала на плече у Виктории Павловны.
— Анюта, не плачь. Успокойся. Расскажи мне внятно, что произошло.
— Пална, все кончено. Какая же я дура? Я поверила, что могу стать счастливой. Как ты была права, как в воду глядела. В этой семейке все такие.
— Сделай вдох. А теперь спокойно и по порядку.
Анна Вадимовна никак не могла успокоиться:
— Нет в этом никакого порядка. Я приехала к нему, а она там… Представляешь, даже дверь не закрыли.
— Ничего не понимаю. Кто там? Какую дверь не закрыли? — Виктория Павловна не любила истерик.
— Господи, Пална, какая ты мудрая женщина. Ведь ты сама мне говорила, что у них все семейство такое. А я не хотела тебе верить, решила поддержать его, — причитала Анна. — Представляешь, захожу я в квартиру…
— …без стука?
— Без. Они дверь никогда не закрывают. Мне об этом еще Дианка говорила. Юра… Шевчук, когда работает, не любит, чтоб его дергали.
Директрисе это не понравилось:
— Это ж так и воры могут зайти.
— В общем, захожу я, а он стоит посреди комнаты и страстно ее обнимает. Видно, на поцелуи я немножечко опоздала.
— Прям аргентинский сериал какой! — ахнула Виктория Павловна.
— Мне не до смеха. Смотрю, на столе — две чашки с кофе… интим.
— А тебе не показалось? Может, это родственница была…
— Так родственники не обнимаются, — снова зарыдала Анна.
— И что ты после этого будешь говорить? Это надо же!
— Я развернулась и вышла. Хорошо, твой Самвел еще не уехал, он меня до маршрутки и подбросил.
— А что Шевчук?
— Выскочил из подъезда. А меня и след простыл.
— Значит, видел, что ты уехала на машине под номерами «САМВЕЛ». Вдвоем с мужчиной. Мд-а-а-а, Анюта, теперь непросто вам будет найти общий язык.
Анна громко зарыдала.
Не успел Самвел открыть дверь подвала, как Доминика бросилась к нему:
— Где ты был? Я думала — так и умру у тебя в подвале. Здесь очень сыро.
— Ну, знаешь ли, не сырее, чем в камере, — обиделся Самвел. — Или ты со мной не согласна?
— Я себя неважно чувствую. У меня голова кружится, — пожаловалась Доминика.
— Это нормально. Так всегда после переливания бывает. Держи, это ты должна выпить и съесть. И не ломайся. Я у доктора консультировался. Это поможет восстановить силы и обновить кровь. Здесь — гранатовый сок, полусырая печенка и гематоген. Не отравлю, не бойся.
— Спасибо Я сегодня ездил в Радужное, — сообщил Самвел.
— Зачем?
— У меня там есть подшефный детдом. Помогаю детишкам Кстати, директриса тебя знает. Правда, она думает, что ты — бандитка, что у вас все семейство преступное.
— Она все-таки думает, что я убийца? И мать Дианы так считает?
— Уже нет. Я их разубедил. Объяснил, что ты на это не способна.
— Они поверили? — с надеждой спросила Доминика. Самвел кивнул.
— Спасибо. Скажи, Самвел, почему ты мне помогаешь? Только потому, что я нашла тебе выгодного поставщика? Что я помогу заработать тебе деньги?
— Деньги здесь ни при чем. Я тебя уважаю, Никитина. Ты толковая и сильная. Может, конечно, ты какие дела и творила, но не со зла. Мы с тобой похожи в этом. Вот скажи, ты счастлива?
— Не знаю, — задумалась Доминика.
— Вот и я не знаю. У меня ведь, по сути, все есть — деньги лопатой греби, власть. Знаешь, как меня люди на рынке называют? Сам. Большой Сам. Потому, что сам всего добился. Конечно, водятся за мной грешки, но никогда, запомни, никогда я никого не убивал и не обижал слабых. А счастлив ли? Вот сколько тебе? Еще нет тридцатника?
— Нет.
— Молодая, может, и не поймешь, — продолжал Самвел. — Счастье не в том, что у тебя есть, счастье в том, кто у тебя есть. Я так мечтаю прийти домой, а навстречу чтобы дети выбежали, выскочила любимая собака, жена вышла с улыбкой… Крепкая семья — вот что такое счастье?
— Сентиментальный ты, вот уж не подумала бы, — хмыкнула Доминика.
— Я сам себя не узнаю. Ну да ладно?
— А может, ты влюбился?
— Еще чего? И вообще, это дело мое, личное. Тебе этого не понять. Ты вон вся только и настроена, что на свой бизнес. Отомстить, вернуть фирму. Снова стать СуперНикой.
Доминика покачала головой:
— Нет, Самвел, я тоже хочу иметь семью. Только этого уже никогда не будет. Но ты не ответил на мой вопрос — почему ты мне помогаешь?
— Потому, что я много грешил, а на тот свет хочу уйти с чистой совестью. Такой ответ тебя устраивает?
Доминика кивнула.
Диана приехала к Ритке.
— Рит, ты спишь? — тихо спросила она.
— Уже нет. Ты слышала, что больных на голову нельзя тревожить? Заходи, — буркнула Ритка.
— Как ты? Я перед больницей в офис забежала. Все девчонки тебе приветы передают. Соскучились. Смотри, что я тебе принесла. Это эскизы твоих новых нарядов. Я тебе тут такого понапридумывала, твои тетки из дамского клуба хором повесятся. Смотри, классно?
Ритка скользнула взглядом по эскизам, отвернулась. По щеке скатилась слеза.
— Рит, ты чего? Не нравится, да? — заволновалась Диана.
— Эскизы хорошие, Диана. Ты молодец? Только они мне больше не пригодятся. Я на фирму не вернусь.
— Ты что, с дуба упала? — обомлела Диана.
— Нет, меня по башке шибанули боксерской грушей, чтобы не высовывалась. Я теперь и не высунусь. Только я тебя прошу, Дианка, никому об этом ни слова. Я приняла окончательное решение, но не хочу, чтоб убийца радовался. Пусть думает, что Ритка его не боится.
Диана ничего не понимала.
В палату зашел Борюсик и сразу заметил, что Ритка плакала.
— А у меня хорошие новости, — бодро сообщил он. — Врач сказал, что гематома почти рассосалась. Значит, все будет хорошо. Не грусти. Вот выпишут тебя, я пришью к пиджаку большой карман, посажу тебя туда и больше никуда не отпущу. Будешь у меня в кармане жить.
Ритка грустно улыбнулась:
— Как Зямчик у Анжелы?
— Лучше, Зямушка ты моя. — Борюсик взял Ритку за руку и поцеловал. — У нас все будет хорошо. Хочешь, я тебе будущее предскажу? У нас будет большая дружная семья.
Борюсик начал загибать пальцы на Риткиной руке, приговаривая:
— Вот смотри. Мама Ритка, папа Боря. Доченька. И еще одна доченька. Смотри, а что это за лишний пальчик остался? А ну, Маргарита, признавайся, кто это такой?
Ритка неожиданно расплакалась:
— Лучше бы я умерла.
Борюсик вздохнул:
— Маргарита, ответь мне всего-навсего на один вопрос. Всего один, обещаю. Ты меня любишь?