Уолтер затушил сигарету в переполненной пепельнице - удобный сувенир, украденный из паба в последний раз, когда он позволил себе выпить. Зашелся в сухом, хриплом кашле, не предвещавшем ничего хорошего. Комок бурой слизи заложил рот, и Уолтер какое-то время поигрывал языком с его эластичной текстурой, нащупывая что-то в кармане брюк. Затем сплюнул неприятную слизь в заскорузлый от грязи платок, после чего сунул кусок ткани обратно в карман.
Потирая руки, Уолтер прищурился и поджал губы.
Наконец, настало время заключительного акта церемонии.
Для завершения заклинания (или соглашения?) от Уолтера требовались радикальные меры. Необходимо было принести жертву одному могущественному существу. И Уолтер знал, это "существо" ранее было известно под именем вполне определенного происхождения. Последним связующим элементом была - что вполне предсказуемо - наивысшая жертва. Идея самоубийства Уолтеру не нравилась, но, если его разрушенный алкоголем мозг поверил в силы, содержащиеся в страницах "Дьяволиста", почему бы ему не пожертвовать ради возрождения своим физическим телом. Новое начало в новом теле. Уолтеру было плевать на свое текущее, депрессивное положение дел. Оно перестало волновать его уже много лет назад. И все же неизвестность пугала Уолтера. Поэты романтизировали смерть, как величайшее из путешествий. Но Уолтер не хотел платить за проезд в один конец.
Что если он не вернется?
Как бы он не презирал того, в кого превратился, Уолтер не хотел забывать, кем он мог бы стать. Должен был стать. Столь тяжело было бремя горького разочарования от своей бестолковой, так называемой жизни, где приходилось всем все доказывать.
Несомненно, это была авантюра.
И все же, даже при всем при том, что ему почти нечего было терять, Уолтер был напуган.
Очень сильно напуган.
Уолтер поднял глаза на балку, проходящую прямо посреди комнаты, в полуфуте от наклонного потолка. Твердый кусок древесины, выглядевший в четыре раза старше Уолтера и довольно крепкий, чтобы выдержать с десяток таких доходяг, как он. В дереве предусмотрительно была проделана вертикальная борозда, толщиной с веревку. Уолтер осторожно снял картину с мольберта и положил перед собой на ковер, лицом вверх.
Затем он снял ненадежно сидящие на кончике носа очки и положил на прикроватный столик.
Какого черта он делает? Уолтер покачал головой и крепко зажмурился. Похлопал костлявым, пятнистым кулаком себя по бедру.
Но ему пришлось поверить.
За эти годы он нанес своему телу столько вреда, что уже неоднократно мог умереть. Эта мысль слегка успокоила его.
Так что еще раз вряд ли будет больно.
Уолтер встал, поморщившись от хруста в пояснице. Энергично потер затекшую от рисования правую руку. Накатившее головокружение от усталости заставило его пошатнуться, но ноги словно приросли к месту. Он раскачивался взад-вперед, как актер-любитель, изображающий гнущееся на ветру дерево. Равновесие угрожало оставить его в любой момент. Уолтер сглотнул. Вдохнул носом воздух. Задержал его. Затем хрипло выдохнул через узкую щель рта.
Так-то лучше.
Уолтер повторил свою дыхательную процедуру, пока предобморочное состояние не прошло. Затем кивнул сам себе, удовлетворенный, что сможет благополучно убить себя. В этом была какая-то ирония, издевка над самоценностью. Но ценности Уолтера были незыблемыми, а решимость - железной. Сегодня - та самая ночь, когда он будет болтаться на стропилах.
Уолтер потянул за ручку обшарпанного ящика. Убогая деревянная мебель за десятилетия творческих мук Уолтера была забрызгана краской.
Кусок веревки, занявший почетное место в ящике, был завязан в "петлю висельника" еще два месяца назад. Уолтер нашел его, возвращаясь из дешевого паба, расположенного неподалеку. Его потрепанный конец свисал из мусорного контейнера на парковке паба, словно провоцируя, чтобы Уолтер за него потянул. Портрет уже был начат, и в тот момент Уолтер еще обдумывал лучший способ закончить ритуал. Лучший вид самоубийства, который он мог бы совершить. Он собирался порезать себе запястья, но идея о менее грязном уходе больше импонировала ему. Повешение казалось гораздо более достойным, чем истекание кровью на ковре. Только ему обязательно нужно заранее сходить в туалет. Он не хотел, чтобы Марджери видела его обделавшимся. Как было уже не раз.
Борозда по окружности балки, обеспечивающая ему импровизированную виселицу, была уже знакома с веревкой, которую держал в руках Уолтер. Он уже подвешивал ее, проверяя целостность. По крайней мере, так он пытался себе сказать. Но в глубине души он знал, что это закрепить ее заставило нездоровое увлечение - "проверить, как это будет смотреться" в комнате.
В тот день, когда Уолтер впервые привязал к балке веревку, он напился так, что не смог ее снять. Она провисела там целые три недели, пока Уолтеру не надоела ее компания. Она отвлекала его от рисования.
Уолтер бросил взгляд в другой конец комнаты на прикроватный столик.
Книга. Все же ему придется положить ее обратно в стену.
Уолтер решил, что в случае, если все пойдет, скажем, не так, ему придется скрыть свой маленький секрет. А если все пройдет нормально, ему все равно необходимо, чтобы книга была в сохранности. Уолтер отнес ее в дыру в дальней стене, бесцеремонно сунул бесценный экземпляр "Дьяволиста" в пустоту, и приколол на месте дыры картину.
Довольный своим опытом в сокрытии, Уолтер придвинул маленький деревянный стул под борозду в балке и посмотрел на нее, сжимая побелевшим кулаком веревку.
Поехали.
Кряхтя, Уолтер поднял одну ногу на сиденье стула. Затем, перенеся весь свой вес на спинку, неловко поднял вторую. Уолтер был несколько встревожен, услышав протестующий скрип. Он осторожно поперемещал свой вес и прислушался. Стул казался достаточно безопасным для старика.
Старика. Сейчас, по крайней мере.
Пульс раздражающе стучал у в ушах. Уолтер был возбужден обещаниями, звучавшими со страниц "Дьяволиста", и в равной степени напуган осознанием того, что совершает самоубийство. Некоторые люди вешаются ради получения удовольствия. Но Уолтер не видел в сексуальной асфиксии ничего привлекательного. Особенно в эти дни, когда его пенис постоянно пребывал в состоянии покоя. И все же, если он захочет, то довольно скоро попробует это "удовольствие". Если книга сработает.
Дрожащими руками он закрепил веревку. Во рту пересохло, кожу покалывало. Уолтер потянул за петлю до упора, и та быстро затянулась. Он закрыл глаза и накинул петлю на голову. На морщинистом лбу выступили бусины пота. Одна капля скользнула вниз по крепко сжатому веку, собравшись в конце ресницы, как слеза. Уолтер сглотнул и набрал полные легкие воздуха, после чего потянул скользящий узел вниз, до затылка. Пока еще не слишком туго. Он открыл глаза, и свет тут же обжег их. Уолтер был готов. Он начал в голове обратный отсчет от пяти. И сумел дойти лишь до трех, когда одна из ножек подломилась. Сиденье стула резко наклонилось влево. Уолтер инстинктивно попытался восстановить равновесие, подавшись в сторону от треснувшей ножки и ухватившись за веревку на затылке. Он держался за шаткую опору стула еще пару секунд. Этого Уолтеру хватило, чтобы мельком усомниться в своих действиях. Но было уже слишком поздно. Стул упал на бок с глухим, громким стуком рядом с его шедевром. Уолтер забился в конвульсиях. Он раскачивался в воздухе, болтая ногами, как маятник, которому к счастью вскоре суждено было остановиться. Одним носком он ударился об край шкафа, разрубив себе ноготь на большом пальце. Должно быть, это была агония, но Уолтер ее не чувствовал. Хотя с шеей была совсем другая история. Хотя технически она оставалась несломанной, под весом его пусть даже и худощавого тела в горле будто что-то разорвалось. Боль накатывала на него волнами нарастающей интенсивности. Веревка жгла кожу. Уолтеру хотелось снять ее. Он планировал спрыгнуть со стула, в надежде сломать шею. Чтобы получить чистый во всех смыслах перелом. Но теперь он отчаянно хватался за петлю, глубоко впившуюся в шею. Глаза вылезли из темных от недосыпания глазниц. Распухший язык вывалился изо рта на забрызганный пеной подбородок. Он конвульсировал, пытаясь сделать вдох. Но тщетно, петля была слишком тугой и впивалась все глубже в кожу. Трахея была передавлена. Вопреки инстинктам, Уолтер попытался расслабиться и насладиться переходом. Он вытянул руки в стороны, словно какое-то абсурдное парящее распятие. Казалось, будто голова у него вот-вот взорвется. Будто череп в любую секунду лопнет от нарастающего давления. Сердце громко стучало, но некогда ровный ритм начал сбиваться из-за судорог, вызванных кислородным голоданием. Вены вздулись, словно кровавые черви под поверхностью сильно изношенной кожи. Глаза покраснели, лопнувшие сосуды придали его опухшим окулярам жуткий, адский вид. Он почти ничего уже не видел. Лежащий под ним портрет тускнел и отдалялся все дальше. Утомленное сердце Уолтера сопротивлялось, отчаянно пытаясь сделать очередной удар. Боль сотрясала все тело, конечности напряглись и изогнулись, ожидаемая струйка мочи, побежала по ноге... а затем. Уолтер поплыл... нет, подождите, разве? Неужели он падал? Он чувствовал себя невесомым. Он умер? Уолтер не был уверен. Это был ад? Он мог думать. Мог рассуждать. Но не мог ничего чувствовать. Ни осязать, ни обонять. Ни видеть. Он не ощущал ничего, разве что, может, свое падение.
А потом он почувствовал, как что-то прильнуло к нему. Нечто приятное и успокаивающее. Но оно все сильнее давило ему на грудь. На лицо. Он чувствовал, как щека вжимается в какую-то поверхность. Ткань. Он сделал вдох, его тело содрогнулось.
Он мог дышать. Уолтер сделал еще один вдох и вытянул руку, ногти царапнули по текстуре под ним. Знакомая текстура. Плотно сотканная материя, по которой он привык ходить многие годы. Звуки. Птичье пение, сливающееся с другими звуками, проникающими сквозь окно.
Уолтер открыл глаза. Бесформенные пятна слепящего света жгли глаза. Было утро. Глаза Уолтера сфокусировались, и оттенки белого обрели цвет и форму. Он с трудом поднял голову с ковра и увидел знакомые очертания своей грязной гостиной. Рука коснулась чего-то твердого. Рядом с ним лежал портрет. Уолтер тут же все вспомнил и поднес руку к горлу, пальцы наткнулись на петлю на шее. Уолтер с сожалением вздохнул. Первое, что пришло ему в голову, это то, что веревка лопнула. Он потерял сознание и веревка, по какой-то причине не выдержала. Он все еще был Уолтером Хаймбахом, разменявшим восьмой десяток. Он все еще был просто глупым стариком.
Уолтер сел и потер глаза, в попытке остановить слезы. Снял петлю, и потрепанный конец лопнувшей веревки подтвердил его подозрения. С балки все еще свисал свободный конец. Уолтер предположил, что, когда он раскачивался, веревка протерлась об нижний край квадратной в поперечнике балки. Поднявшись на ноги, он выпрямился, потянулся, нахмурился. Чего-то недоставало в его действиях. Спина не хрустела. Возможно, под силой тяжести позвонки встали на место. Уолтер поднял кулак чтобы побрызгать в него слюной. Практикуемая им привычка, развившаяся за десятилетия курения. Он закашлялся. Но кашель звучал чисто. Никаких хрипов. Никакой бурой загустевшей слизи, падающей на руку. Просто здоровый, чистый кашель. Уолтер провел рукой по волосам. Все волосы были на месте. Густая шевелюра, которой он обладал много лет назад. Уолтер заметил, что зрение у него тоже пришло в норму, без помощи очков. Они лежали на прикроватном столике, где он их и оставил. Уолтер понюхал воздух и поморщился. Воздух был спертым. И впервые за долгие годы он почувствовал, насколько отвратительно пахнет его тело. Несмотря на зловоние, Уолтер улыбнулся и поднял сломанный стул, поставив его прямо на три оставшиеся ножки. Он изо всех сил старался сдерживать свой оптимизм. Пытаясь умерить нарастающее возбуждение, он поспешил в ванную, чтобы взглянуть на свое отражение.
И тут Уолтер увидел себя. Он замер, улыбка превратилась в гримасу изумления. Поднес руку к лицу. К гладкому, мягкому лицу. Подбородок был неравномерно окрашен легкой подростковой щетиной. Глаза были пронзительными, белки - чистыми, а зрачки - четкими. Уолтер оскалил зубы. Белые, гладкие, правильной формы зубы. Он потянул за рубашку. Фактически сорвал ее с себя. Его кожа больше не была изношенной, пятнистой и мешковатой. Она плотно прилегала к сухожилиям, мышцам и плоти. Живот стал плоским, с выступающими мышцами брюшного пресса. У него никогда раньше не было "кубиков".
Уолтер снова ухмыльнулся.
Он быстро сбросил штаны, залез в маленькую обшитую плексигласом кабинку и повернул кран душа. Когда холодная вода брызнула Уолтеру в лицо, он даже не вздрогнул. Схватив с раковины обмылок, он принялся мыться. Стирать все следы старого Уолтера. Чтобы начать все с чистого листа.
Внизу, Марджери открыла входную дверь. Лучи утреннего света прорвались сквозь мрачный коридор. К четырем маленьким квартиркам вела лестница. Она ненавидела пятницы. В том числе из-за этого. Уолтер был странным типом. Грязный старикашка. В своей профессии ей приходилось терпеть множество похотливых взглядов от престарелых мужчин, но от плотоядного взгляда Уолтера ей всегда становилось не по себе. Но это было лишь полбеды. Настоящий страх ждал ее, когда она открыла дверь. К счастью в это время - в десятом часу утра - Уолтер обычно пребывал в прерывистом пьяном сне. Хотя и не всегда. Не раз она находила его голым и дезориентированным. Иногда он находился в бесстыдном состоянии полувозбуждения, сбивчиво требуя, чтобы она посмотрела на него. Но к счастью этого давно уже не случалось. Ей удалось сократить время на уборку маленькой квартирки Уолтера. Сейчас у нее уходило от трех часов до полутора, в зависимости от состояния Уолтера.
Ей не было жалко старого пьяницу. У него не осталось никого, и он сам был в этом виноват. Своей пьяной болтовней и оскорбительными выпадами отдалил от себя всех близких. И теперь был просто одиноким старым пьяницей. Никто не придет на его похороны. Тем более Марджери. Нет уж. Марджери забрала свой уборочный инвентарь из общего шкафа под лестницей. С тряпками, ведром и шваброй в руках она стала подниматься по лестнице. Квартирка Уолтера была на верхнем этаже. Одному богу известно, как этот старый пердун еще не убился, шатаясь по этой лестнице взад-вперед. Возможно, это упражнение по подъему на верхний этаж и поддерживало в нем жизнь. Видит бог, коленям Марджери уже приходится расплачиваться. Пыхтя и отдуваясь, она боролась с шваброй и ведром, словно демонстрируя свой тяжелый труд невидимой аудитории. Посмотрите, как тяжко мне приходится. Карабкаюсь по этой чертовой лестнице из-за какого-то старого, дряхлого засранца. И ради чего? Каких-то жалких грошей? К черту!
Марджери остановилась возле грязной, некогда белой двери. Краска облезла. Вокруг замочной скважины расползлось большое бурое пятно от грязных рук, нащупывавших замок. Коврик был испачкан чем-то, похожим на старые макароны и заплесневелые фрукты, раздавленные и впитавшиеся в его щетинистую поверхность. Однозначно, это была дверь Уолтера. У Марджери был свой ключ. Она не стала стучать. Будем надеяться, что если он спит, то не проснется. Осторожно, на цыпочках она прошла в маленькую прихожую и наклонилась, чтобы поставить ведро со шваброй на пол. До нее донесся шум воды в душе. Это предполагало развитие всевозможных сценариев. Учитывая, что Уолтер при любой возможности демонстрировал себя уборщице в том или ином виде.
Чертов извращенец.
Марджери сделала глубокий вдох, прошла на кухню и принялась набирать в ведро горячую воду. Возможно, это повлияет на поток воды в ванной, и старый ублюдок ошпарит свои жалкие причиндалы, либо охладит их до безобидных размеров. Марджери отказывалась признавать за член или что-то похожее на определение по половому признаку ту вялую штуковину, которой он иногда махал перед ней с остекленевшими глазами и слюнявым ртом. Лишь заляпанный вином жилет (если повезет) защищал ее глаза от его отвратительного тела. Она должна была уже заявить на него, но он всегда давал ей за нанесенный моральный вред небольшие чаевые. Ей нужны были деньги. Марджери закрутила кран. Вода была явно горячей, поскольку источала пар сквозь тонкий слой мыльной пены. Кряхтя и стараясь не расплескать воду, Марджери достала ведро из раковины. Затем тихо прошла в гостиную.
Она сразу увидела это. Глядящее на нее из центра комнаты. Идеальное изображение идеального мужчины. Мужчины неземной красоты. Марджери моментально потерялась в лежащей на полу картине. Ее затянуло в те глубокие голубые, пронзительные глаза. Четко выраженная линия подбородка, тщательно проработанные скулы, тело. Смуглая, загорелая кожа. Марджери переместилась, чтобы поставить ведро с водой на стул рядом с собой. Сломанный, без одной ножки, стул тут же опрокинулся. Ведро полетело на заворожившую ее картину, вода хлынула на шедевр, образовав на влагонепроницаемой поверхности лужу. Марджери побледнела. Черт. Она окинула взглядом комнату, отчаянно ища, чем бы промокнуть обличающую ее лужу. Из ящика комода торчало полотенце. Не колеблясь, она выдернула его и направилась к портрету.
Принимая душ, Уолтер дивился своему телу. Он весь горел от возбуждения. С этой книгой он изменит свою судьбу. У него получилось. Получилось! Он заработает денег, много денег. На нужных людях. Сочетая свое мастерство с волшебством книги. Он заработает целую кучу денег. Здесь полно старых богачей. Слишком старых, чтобы в полной мере наслаждаться своим богатством без его помощи. Уолтер ухмыльнулся и подставил лицо под струю воды.