Из-за кабины поднялась стрела, сгибающаяся с изяществом лапы богомола. Огромный пневматический бетонолом на конце выдвинулся, прижавшись к бетонному барьеру. Он принялся пульсировать и долбить, вгрызаясь в низкую стену и распыляя дождь пыли и осколков. Через тридцать секунд бетон раскололся, и барьер был отодвинут назад.
Синие огни устремились в мою сторону, но было слишком поздно, барьер был сломан. Направив стрелу вперед, я выбил два куска и въехал задним ходом в брешь.
Машины сигналили, шины визжали, когда металлический зверь появился на скоростной полосе с грацией слепого динозавра. Крутанув руль, я повернул свое изобретение в поток транспорта и начал новую главу хаоса, когда потенциальный зевака послал свой "Мондео" на скат, под пилу и взорвался фейерверком искр и брызжущего топлива. В следующее мгновение брызги бензина попали на уголек горящего металла, огненная подстилка расцвела под приземлившейся машиной. "Субару" запрыгнул на скат, миновал пилу, сделал пируэт вбок, и, упав на крышу, заскользил к поджидающему его пламени. "Лэнд Ровер" был следующим. Зацепил "кенгурятником" лезвие, перевернулся, и полетел, кувыркаясь и ломая шеи и позвоночники сидящим внутри людям.
Бойня продолжалась. Металл бился об металл со скрежещущим чмоканьем, стекло взрывалось, разлетаясь градом фальшивых алмазов. Кто-то криками пытался привлечь к себе внимание. Топливо в баках с шипением воспламенялось, устраивая из разбитых машин погребальные костры. Позади меня расцветали грибовидные облака, будто удобренная мной земля приносила свои разрушительные плоды.
Я смеялся, и мой хохот эхом отражался от металлических стен кабины. С каждым автомобилем, подскакивающим на скат, я испытывал прилив адреналина, охлаждающий и возбуждающий. Все больше изуродованных машин присоединялись к восхитительному хаосу.
Это было мое шоу, моя сладостная месть, и ни грамма вины не отягощало мою измученную душу. Это было очищение.
Машины впереди начали замедляться. Сворачивали к обочине, в попытке уйти с его дороги, сминаясь и сцепляясь бамперами. Один отважный автомобилист сумел сделать разворот и направился в обратную сторону вдоль обочины, прежде чем на полной скорости врезался в автобус, смяв внутри четыре ряда сидений.
Я с ликованием пропахивал сбившийся в кучу транспорт. Машины переворачивались через край ската, приземляясь на крыши. Примерно каждый третий автомобиль я бил точно в цель, а именно в топливный бак, разливая взрывоопасную жидкость. Обо всем остальном уже заботились искры.
Впереди на мосту присели темные фигурки. Я заметил их на экране и сперва принял за зевак, но громкий удар по металлическому корпусу сообщил о другом.
Раздался второй удар, и экран передней камеры погас.
Я постучал пальцем по экрану, чтобы вернуть его к жизни, но тщетно.
Стремительно последовали третий и четвертый удары.
Полиция применила оружие, и теперь спереди я ослеп. Ускорившись, я стал пробиваться сквозь джунгли из остановившихся машин. На других экранах я видел, как люди покидают свои автомобили в безумном порыве спастись за барьером, карабкаются через него и падают с облегчением на камни и в колючий кустарник. Пусть бегут, - подумал я с благосклонностью доброго бога.
Приблизившись к мосту, я замедлился. Нажал еще несколько кнопок, проверил соединения и повернул ничем не отмеченный регулятор, созданный по собственному чертежу.
Из установленного на крыше сопла вырвалось огненное дыхание, лизнув ограду с яростью драконьего языка. Я не видел результата своих действий, но крики услышал.
Как ни странно, но впервые за долгое время, я почувствовал, что у меня встал. Не от возбуждения, а потому как курсирующая у меня в венах жизнь проникла в каждый уголок моего естества. Я схватил свой член, наполовину с гордостью, наполовину со стыдом. Этого не должно было быть. Но это случилось.
Затем я отпустил себя, открыл маленький передний люк, позволяющий видеть дорогу впереди, и нажал на акселератор.
На дороге хватало места, чтобы автомобили могли разворачиваться без катастрофических последствий. Следующую милю транспорта практически не встречалось, кроме "Вольво", все четыре двери которой были открыты, а единственным живым существом в салоне была немецкая овчарка, крутившаяся в стоящей на заднем сиденье клетке.
Проявив милосердие, я пощадил собаку и покатил дальше.
И снова впереди засверкали голубые огни. Я прищурился. Одна полицейская машина с визгом бросилась мне на встречу. Приближаясь, она все сильнее жалась к обочине. Поэтому я повернул руль, чтоб не дать ей уйти от столкновения. В последние тридцать футов машина резко уклонилась в сторону, пройдя всего в футе от ската. Завизжав шинами, она резко затормозила позади меня. Я увидел на экране, как она остановилась.
Не колеблясь, я схватил рукоятку, управляющую бетоноломом, и протянул стрелу к машине, дав при этом задний ход. Бетонолом пробил капот и вышел под приборной панелью. Ветровое стекло обвалилось. Я высоко поднял стрелу, а затем махнул ей в сторону, резко остановив вращение. Машина соскользнула с конца бетонолома и приземлилась на центральный разделительный барьер, смявшись при ударе об бетон.
Я увидел на экране, как с пассажирской стороны выпала расплывчатая фигура, перебралась через барьер и двинулась в мою сторону. Я направил бетонолом вниз, оставив выбоину в асфальте. Фигура в черном увернулась от стрелы, перекатилась и оказалась позади меня. Я смотрел, как герой карабкается на корпус.
- Все кончено, дружище. Все съезды блокированы, вылезай, хорошо? Хватит уже, а? Сдавайся.
Коп был всего в нескольких дюймах.
Я включил другое сопло. Пламя вырвалось из основания кабины, образовав огненное кольцо. Сквозь нарастающее шипение раздался крик героя. Я нажал на акселератор, следя за экраном задней камеры и ожидая, когда коп упадет на дорогу.
Но того нигде не было видно.
Я снова повернул вентиль, выпуская огонь горячими, извивающимися шлейфами, которые тянулись позади, словно сломанные пальцы.
Крутил руль в разные стороны, в попытке сбросить "безбилетника", но тщетно. Затем выпрямился, выключил вентиль, резко затормозил и дал задний ход. Снова затормозил.
Коп по-прежнему оставался невидим.
Я снова двинулся вперед. Кроме как выйти и встретиться с пассажиром лицом к лицу, других вариантов у меня не было.
Я направился дальше. К линии голубых огней. Полный решимости прорваться и продолжить свой крестовый поход.
Я хотел доказать свою точку зрения и донести до всех, что сыт по горло. Жизнь не была добра ко мне, так почему я должен проявлять доброту со своей стороны? После всего, через что я прошел. Сеять месть среди чужаков было единственной компенсацией, которую я считал по-настоящему справедливой. Словно причиняя боль другим, отвлекался от собственного отчаяния и страданий. Для всего остального я был слеп.
Пока казалось, что терапия работает. Я не ощущал ни вины, ни страха, ни сожаления о содеянном. Чувствовал себя легче, светлее. И даже спокойнее.
Они были всего лишь мясом. Просто вещами, которые я использовал для улучшения своего самочувствия. Вряд ли мне придется страдать от чувства вины. С другой стороны, если б мне пришлось отвечать перед богом, я бы всыпал ему по первое число.
На экране задней камере мелькнула темная фигура. Ковыляя прочь, она метнулась к краю дороги. Я не стал ее преследовать.
В кабине стояла тишина, нарушаемая лишь моим дыханием. Мои уши уже привыкли к нарастающей волне сирен. Я выглянул из переднего люка, спустя секунду закрыл его, увидев, что на меня несется цунами из мигающих голубыми огнями машин. Затем они остановились, вокруг засуетились фигурки людей.
Все кончено. Они поймали меня. Я мог бы повернуть назад, но какой в этом смысл? Когда-то это должно было закончиться. Я представлял себе подобный финал. Традиционный "Голливуд" с обязательным "плохишом", противостоящим полиции. И хотя я считал себя хорошим парнем и жертвой, в глазах общественности, закона и СМИ я был вовсе не таким. Они узнают, что, до того, как начал мстить случайным незнакомцам, я был несчастным человеком, сломленным потерей семьи. Так оно и было. Но пока они не испытают ту боль, что я испытал, они ничего не поймут. Но они запомнят меня, в этом я был уверен.
Я сунул руку в сумку и открутил крышку у бутылки с "Мерло" (франц. красное вино - прим. пер.). Дешевый брэнд, но у нас с женой оно было чем-то вроде личного фаворита. Стакан я не взял, не видел необходимости соблюдать приличия в свои последние минуты. Свидетелей у меня не было. Я хотел лишь получить удовольствие. И не боялся облиться.
Посмотрев на висящее на панели фото, я улыбнулся своей купающейся в солнечном свете семье. Я помнил тот день. Это был хороший день. Лучший в моей жизни.
Завел двигатель и, включив передачу, двинулся к линии обороны, выставленной остановить меня.
Что, ж, удачи. Надеюсь, вы победите, потому что я на последней ступеньке, и пальцы у меня уже скользят. Выигрыш мне не светил. Поэтому я и здесь. Поэтому и вы здесь - чтобы помешать мне проиграть еще больше. А выиграть я мог бы лишь одним способом – уничтожив вселенную. Но это противоестественно. Я больше не могу, поэтому вы должны остановить меня, прежде чем я причиню еще больше вреда. Вы должны отобрать у меня рычаги управления, потому что иначе я буду продолжать дробить металл. Думаю, я уже сделал достаточно, и мог бы уйти, но я устал. Я доказал свою точку зрения, и меня уже тошнит от всего этого. Я здорово повеселился.
Я открыл люк. Впереди, из-за полицейских машин выглядывали выжидающие напряженные лица. Копы установили заграждение, чтобы остановить меня. Но это уже не имело значения. Я наклонился, повернул носик канистры с бензином и отсоединил шланг, чтобы горючее выливалось в кабину. Под сиденьем у меня стояли картонные коробки, куда я высыпал содержимое нескольких упаковок с фейерверками, смешав его с гвоздями и болтами. Получилось не очень аккуратно, но я надеялся, что это сработает. Три канистры с бензином тоже поспособствуют этому.
Подняв бутылку, я сделал большой глоток и улыбнулся. По подбородку у меня стекла багровая капля. Вдруг меня охватило какое-то извращенное исступление, и я расплакался. Схватил с панели фотографию семьи, засомневавшись, не ошибся ли в выборе. Но в одном я был абсолютно уверен - что уже слишком поздно что-то менять. Как мог я повернуть назад? Или кто-то другой на моем месте?
Ноги у меня скользили, и все же я с самоубийственной яростью нажал на акселератор.
Суровые лица за заграждением приближались, и быстрый стук пуль по броне сладкой музыкой звучал для моих ушей.
Пары бензина вызвали тошноту, взболтав вино в пустом желудке, отчего мне стало хуже, чем уже было. Я уронил бутылку и, поцеловав фотографию, врезался в заграждение.
Вот и все. Все кончено.
Я стану для этой дороги наваждением.
Они запомнят меня.
Я не буду просто еще одним придорожным букетом.
Роберт Эссиг
Высокая мода
Джордан потер глаза, будто пытался вдавить их себе в череп.
Голова раскалывалась от напряжения.
Нет, скорее от стресса.
Саманта Уэйт - гуру в области моды и основательница "Уэйт Фэшн" - закатила глаза.
- Слушай, Джорди, знаю, тебе не понравится это слышать, но я не буду деликатничать. Твои эскизы выглядят многообещающими, но это просто не тот уровень. Мода так же изменчива, как океанский прилив. Ты либо должен идти с ней в ногу, либо тебя смоет волной. Я, правда, не хочу видеть твой проигрыш, Джорди. У тебя есть потенциал, но...
- Знаю, знаю, есть всегда большое "но", - Джордан вздохнул, раздраженный устроенной ему поркой.
Саманта поморщилась.
- Тебе нужно привести себя в порядок. От тебя смердит как от винокурни, знаешь?
- Долгая ночь.
- У тебя постоянно что-нибудь, разве нет?
- Послушай, Сэм, ты же знаешь, что у меня хорошие эскизы. Я выигрывал награды. Мои костюмы были украшением подиумов и красных ковровых дорожек.
- Да, это было два года назад. Тогда ты приносил "Уэйт Фэшн" пользу. Я гордилась тем, что была твоей наставницей, но потом ты покатился по спирали вниз. Я начинаю сомневаться, способен ли ты еще на что-нибудь. Те эскизы... - Она схватила небольшую пачку бумаг с набросками платьев, выполненных цветным карандашом. - Это же унылое говно.
Джордан сделал глубокий вдох.
- Не вздыхай так больше, - сказала Саманта. - Похоже на гребаный гидравлический пресс.
На этот раз он закатил глаза.
- Послушай, - сказала Саманта, - Я даю тебе месяц.
- Что?
- Под давлением ты работаешь лучше. Может, тебе стоит вспомнить, как ты сумел разработать те взрывные модели, которые украсили мою линию два года назад. Понимаю, что креативность может выстреливать в разное время по разным причинам, но ты должен знать, как ее обуздать. Если хочешь быть успешным в этом бизнесе, тебе лучше научиться производить продукт.
Тут к Саманте подошла и задала вопрос девушка, отец которой был главой кинокомпании или вроде того. Ей было лет двадцать, и благодаря отцовским связям она, скорее всего, станет чем-то уже по умолчанию. Джордана затошнило.
Саманта с ним закончила, во всяком случае, пока. Ему нравился ее прагматичный подход к жизни в целом, но в роли мальчика для битья было мало приятного. Она обладала большим авторитетом. То, что она взяла его, когда он был еще глупым, мечтательным подростком, было благословением, и, возможно, он зашел слишком далеко. Возможно, все это время он сидел у нее на шее, ошибочно возомнив себя кем-то.
Джордан выскользнул из здания с нехорошим чувством, что все смотрят на него и знают, что ему выдвинут ультиматум. Оказавшись на улице, он задумался, какие бары могут быть открыты в восемь часов утра. Он был не в том настроении, чтобы идти домой и пыхтеть над своими альбомами для набросков. Ему нравилось, когда холстом выступает человек, а не манекен. И ему, в отличие от многих других дизайнеров, определенно не нравилось рисовать эскизы.
Остановив такси, Джордан направился в другой конец города, где мог бы в случае чего купить немного "кокса" или "мета". Он пришел к выводу, что наркотики являются решением едва ли не всех вопросов. И когда он подумал о том, где его жизнь была пару лет назад, когда он придумал те, как сказала Саманта, "взрывные" модели, он понял одно. Он был по колено в "коксе" и "клубился" как восемнадцатилетний американец в Тихуане.
Навестив одного надежного дилера, который за отсос снабдил его пакетиком с дурью, Джордан втянул в себя пару дорожек и направился к себе домой, где провел остаток дня, пытаясь растянуть "кокс" до вечера. Он придумал еще одну серию унылых эскизов, даже воспользовался манекеном. Но ему казалось, будто он вонзает булавки себе в глаза, а не подкалывает ими материал.
С приходом ночи "дурь" закончилась. Будь у него деньги, он купил бы еще. Джордан был весь в поту, глаза горели, его бросало то в жар, то в холод. В квартире становилось душно.
Приняв душ и побрившись, Джордан направился в один часто посещаемый им клуб. Он не был там с тех пор, как взялся приводить свои дела в порядок. И в итоге это вызвало в нем сильную депрессию. Лучше бы он сидел дома и пил водку с клюквенным соком, чем светил свое лицо на публике. У него было какое-то безумное ощущение, что люди будут принимать его за вышедшего в тираж дизайнера, когда-то разработавшего очень удачную линию одежды.
Слова Саманты преследовали его весь день. Как правило, он пропускал мимо ушей ее разносы насчет его образа жизни или пьянства. Но одна сказанная ею вещь не выходила у него из головы. Саманта говорила что-то насчет того, чтобы он вернулся в то состояние, в котором пребывал, когда придумывал свои величайшие модели. Он напряг мозг и обнаружил, что все те месяцы смешались в пьянящем тумане из наркоты, бухла и мужчин легкого поведения. Тогда он был прожигателем жизни, скакал по клубам. Был самонадеян и верил в то, что делает. Теперь он пытался поверить, пытался убедить себя, что у него есть все необходимое для того, чтобы быть законодателем моды. Правда, он чувствовал, что потерял что-то, что у него когда-то было. Наверное, удачу.