Ваше благородие - Северюхин Олег Васильевич 20 стр.


Кайзер Германии Вильгельм Второй телеграфировал царю Николаю Второму с требованием принять все германские требования по боснийскому вопросу, иначе Австро-Венгрия начнёт войну с Сербией.

Премьер-министр Столыпин категорически высказался против вооружённого противостояния на Балканах, и ЕИВ Николай Второй принял все германские предложения.

2 марта 1909 года представители России, Великобритании, Франции, Италии и Германии согласовано оказали давление на Сербию с тем, чтобы она признала аннексию как свершившийся факт, а Россия предлагала созвать международную конференцию по предотвращению войны, но эта идея не нашла поддержки. Факел войны зажгли, и он постоянно тлел до 1914 года.

Мы все внимательно наблюдали за развитием Боснийского кризиса, и все понимали, что возможно мировое столкновение, но Россия ещё не была готова к войне. Всё, что выявила русско-японская война, не было устранено. Россия потихоньку моторизовалась и развивала те вооружения, которые уже были у западных стран. Как-то так получалось, что мы всегда были в арьергарде мирового технического прогресса.

В 1909 году указом ЕИВ был отменен реверс для офицеров императорской армии. Офицеры трижды крикнули "ура", а я подал рапорт на имя директора кадетского корпуса генерал-лейтенанта Медведева с просьбой разрешить мне женитьбу на младшем враче губернской клинической больницы Веселовой Марфе Никаноровне, одна тысяча восемьсот семьдесят второго года рождения, девица, православная, из казачьего сословия.

По рапорту меня вызвали к генералу Медведеву.

— Здравствуйте, голубчик, — поприветствовал меня генерал, приглашая присесть на стул. — Рад за вас, рад. Только один вопрос у меня. Невеста ваша на десять лет старше вас, не сильно ли большая разница в возрасте. Или, может быть, у вас есть какие-то обязательства, вынуждающие вас к женитьбе против вашей воли? Вы уж не скрывайте, это голубчик, потому что рапорт ваш будет рассматриваться в офицерском Собрании.

— Ваше превосходительство, Марфа Никаноровна спасительница моя, и в больнице, и комнату мне сдала для проживания, помогала в учёбе и подготовке к экзаменам, врач прекрасный, и хозяйка отменная, а возраст не так уж и велик, и отношения у нас такие, какие дай Бог другим семьям. Без колебаний бросит всё и поедет за мной в любой гарнизон.

— Прекрасно, голубчик, на днях будет собрание офицеров, там мы и рассмотрим ваш рапорт. За вас я ходатайствую.

На ближайшем заседании действительных членов офицерского Собрания мне пожелали семейного счастья и обустройства в новой квартире.

В мае мы венчались в Никольской церкви, и младший врач Веселова стала Тумановой Марфой Никаноровной, женой поручика Туманова.

Свадьбы пышной мы не устраивали. Она сирота и у меня нет никого родственников. Были старые друзья ИП и Иванов-третий. Пышная свадьба никогда не являлась залогом счастливой жизни.

Других друзей у меня не было. Офицерская дружба — это понятие растяжимое. Дружат подпоручиками, поручиками, штабс-капитанами, а потом пути начинают резко расходиться. Кто-то окончил академию и скачками понёсся по служебной лестнице, а кто-то так и остался командиром роты и к пенсии его перевели в штаб, чтобы он получил чин капитана. И та дружба, которая была у лейтенантов уже не является такой же дружбой между капитаном и генерал-лейтенантом или генерал-майором. Поэтому лучше держать со всеми ровные отношения, помогать по мере необходимости, как и положено военнослужащим, заботиться о товарищах, так легче переходить на титулование из вашего благородия на ваше высокоблагородие или превосходительство, титулуешь бывшего сослуживца и нет никакой обиды или зависти на разницу в служебном положении. Дружба не ведётся снизу-вверх. Даже при встрече младший не суёт для приветствия руку старшему, ждёт, когда это сделает старший по положению, а тот может и не сделать этого. И лучше никогда не напоминать генералу или полковнику, увешанными орденами по должности, что вы в одном военном училище учились, некоторых это сильно унижает и тогда бывшему корешку может и не поздоровиться. Лучше, когда дружат офицеры разных родов войск, которые не подчинённые и никогда не будут подчинёнными друг другу. Такая дружба всегда крепче.

Нобелевский комитет наградил премией Гульельмо Маркони и Карла Фердинанда Брауна "За выдающийся вклад в создание беспроволочной телеграфии". За заслуги перед Итальянским государством Маркони был назначен пожизненным сенатором и награждён титулом маркиза.

По просьбе офицерского Собрания я прочёл цикл лекций по возможным направлениям развития вооружения и научно-технического прогресса в России.

Хотя штаб-офицеры и посмеивались над моими фантазиями, но и они все приходили на мои лекции. Опустевала бильярдная. В курилке не было никого. В буфете оставались самые стойкие, но и они прислушивались к тому, что творилось в библиотеке. А там каждый раз возникала дискуссия и самыми оптимистичными оказывались молодые офицеры, а старшие товарищи пытались доказать, что такого не может быть потому, что этого быть не может.

Мне приходилось рисовать схемы, доказывая, что это возможно. Например, штык для винтовки может крепиться не сбоку слева, а снизу на проушине и фиксироваться защёлкой. Перед штыковой атакой защёлка открывается, штык поднимается и крепится на стволе кольцевой пружинной защёлкой. Просто и удобно.

Точно так же я рисовал и кольцевой намушник с круглой мушкой, которая может передвигаться в четырёх направления: вверх-вниз, вправо-влево.

Или, например, схему открытия барабана револьвера. Нажатием кнопки барабан откидывается на планке, сопряжённой с осью. Нажатием на экстрактор одновременно выбрасываются все стреляные гильзы и барабан снаряжается вновь. Легким движением барабан становится на место и удерживается защёлкой.

Потом молодые офицеры стали предлагать такие прожекты, что приходилось останавливать их творческую мысль под одобрительные усмешки старичков.

На одной из лекций я подарил всем идею вечной спички, которая была незаслуженно забыта в моё время в СССР.

По моему заказу слесарь-лудильщик сделал герметичную медную коробочку с завинчивающейся пробкой. В пробку вставлена стальная трубка с пластинкой-кресалом и фитилём. На одной из боковых граней коробочки припаян держатель для кремня. Практически получилось кресало с фитилём и кремень. В коробочку я положил немного ваты и налил туда бензин, бутылочку которого мне налил шофёр генерал-губернатора. Всё очень просто. Откручиваем пробку с кресалом и фитилём. Чиркаем по кремню, высекается сноп искр и зажигается фитиль. Прикуривайте, разжигайте костёр. Затем дуньте на фитиль и закрывайте коробочку. Бензин не испаряется и одной зарядки хватит на год. Правда, бензин низкого качества, не выше семьдесят шестого октанового числа, коптит, но в целом агрегат работает исправно.

Собрание единогласно одобрило мою "спичку". Я показал, как можно сделать зажигалку из патронной гильзы, и могу сказать, что все зажигалки, которые пришли к вам, придуманы мной и я знаю о них с того времени, когда жил вместе с вами.

Глава 39

Жизнь шла своим чередом. Мне в роту добавили младшего офицера Токарева Александра Петровича в звании подпоручика после окончания военного училища. Фельдфебеля Сухотина Дмитрия Ивановича за беспорочную сверхсрочную службу произвели в подпрапорщики и оставили на должности фельдфебеля в роте учебного обеспечения. На погон подпрапорщика он нашил фельдфебельскую лычку и стал на ступень выше, надев шестиугольные погоны с портупейным галуном. Подпоручику я деликатно намекнул, чтобы он присматривался к тому, как подпрапорщик работает с личным составом и ведёт документацию по хозяйству роты.

Все выпускаемые в России офицеры практически не имели опыта работы с солдатами. Молоденький мальчик оканчивал кадетский корпус, а затем поступал в военное училище и выпускался офицером в армию, практически не соприкасаясь с солдатом и не зная его нужд и интересов. Естественно, между солдатом и офицером возникала пропасть, которую было трудно преодолеть. Солдат мог слушаться своего командира и не уважать его, что и было во время революции, когда солдаты с удовольствием выходили из подчинения офицеров или держались вокруг требовательных офицеров, заботившихся о солдате и сберегавшим его жизнь.

По-другому готовились офицеры в германской армии.

В королевский кадетский корпус в Берлине (Koniglichen Kadettenkorps) принимались юноши в возрасте 10–15 лет. Они именовались кадетами (Kadetten), но не являлись военнослужащими. В корпусе кадеты получали полное среднее образование (13 классов). Лучшие кадеты — оставались учиться в корпусе ещё один год. По окончании года они сдавали офицерский экзамен и направлялись в войска в звании фенриха (FДhnrich) уровня вице-фельдфебеля. Звание лейтенанта им присваивалось в случае открытия вакансии и по решению офицерского Собрания полка.

Остальные кадеты сдавали экзамен на фенриха (FДhnrich) и направлялись в воинские части в чине фенриха уровня сержанта. Одновременно со службой они проходили годичный курс обучения в военной школе. Через 5 месяцев уровень фенрихов повышается до вице-фельдфебеля. Через 6 месяцев фенрихи получали право на сдачу офицерского экзамена. После успешной сдачи экзамена офицерское собрание полка выносило решение — достоин ли фенрих присвоения офицерского звания. Достойные получали звание лейтенанта при открытии вакансии. Недостойные фенрихи увольнялись в резерв.

Молодые люди с полным средним образованием в возрасте от 17 до 23 лет могли сдать экзамен на фенриха. После этого их зачисляли на службу в звании фаненюнкера (Fahnenjunker), что приравнивается к званию рядового солдата. После 6 месяцев службы фаненюнкеру присваивается звание фенриха уровня сержанта. Одновременно со службой фенрихи обязаны пройти годичный курс обучения в военной школе. И далее по вышеизложенному.

Все наши войны с Германией показывали, что германские офицеры на голову выше всех остальных офицеров и всё это достигалось особой системой подготовки их. Кстати, в Германии к унтер-офицерам и фельдфебелям относятся так же, как у нас в России относятся к обер-офицерам.

1910 год ознаменовался стремительным развитием техники в России. Российские инженеры-конструкторы Сикорский и Гаккель поставили на крыло свои первые самолёты. В Москве открыли регулярное трамвайное движение.

В апреле 1910 года меня вызвали к директору корпуса. Зачем, никто не знал. Начальник кадрового отделения подполковник Шмидт шепнул, что, возможно, моя жизнь может поменяться от результатов этой встречи. Чего-то он знал, но о конкретном ничего не сказал.

Директор корпуса генерал-лейтенант Медведев сказал, что доволен моей работой и рад, что в его учебном заведении оказался офицер, сделавший стремительную военную карьеру и что на пути карьеры не нужно становиться, то есть не нужно пресекать потоки воды, которая несёт река. Какие бы препоны не ставились, вода всё равно пойдёт в том направлении, какое для неё выбрала природа.

— Вы меня хорошо поняли, господин поручик? — спросил генерал.

— Так точно, Ваше превосходительство! — отрапортовал я, хотя абсолютно ничего не понял.

— Вам необходимо прибыть к начальнику штаба Сибирского военного округа, поговорить с вашим покупателем, — сказал генерал. — И не забывайте, что я вам сказал.

Я повернулся и вышел. Похоже, что мне предстоит какое-то перемещение по службе.

В штабе округа я зашёл в приёмную начальника штаба и доложил о прибытии.

— Две минуты, господин поручик, — сказал мне дежурный офицер и ровно с первым ударом напольных часов в кабинете полковника открыл дверь.

Неплохо. Как это говорят? Точность — это вежливость королей.

Я чётко вошёл и доложил:

— Ваше превосходительство, поручик Туманов по вашему приказанию прибыл!

В кабинете кроме начальника штаба генерал-лейтенанта Тихменёва находились приезжий полковник в серебряных погонах с белыми выпушками и начальник жандармского управления подполковник Скульдицкий.

— Похвально, господин поручик, — сказал начальник штаба, — такой головокружительной карьеры, как у вас, я ещё не видел. Мне кажется, что мы ещё будем сожалеть о том, если вы вдруг окажетесь представителем Главного штаба, как и приехавший к вам полковник Иноземцев Николай Петрович из канцелярии Военно-учёного комитета (ВУК) Главного штаба, — представил мне приезжего полковника генерал Тихменёв. Для меня тоже было удивительно такое внимание к моей персоне. — Я вас оставлю, господа офицеры, я на совещании у генерал-губернатора, — и он ушёл.

— Присаживайтесь, господин поручик, — предложил мне полковник Иноземцев и указал на стул за столом для совещаний. — Мы вас пригласили, чтобы узнать мнение по поводу вот этого чертежа, — и он развернул на столе рулон бумаги.

Вся ситуация была для меня очень странной. Кто я такой, чтобы ко мне приезжал советоваться высокий чин из Главного штаба и ещё из ВУК, который под учёной вывеской занимался военной разведкой? Получается так же, когда Маршалов Советского Союза заставляли писать в мемуарах, что все стратегические операции они согласовывали с Генеральным Секретарём Коммунистической партии, который во время войны был полковником. Я же не Генеральный Секретарь, а всего-навсего поручик, командир роты учебного обеспечения в кадетском корпусе и в этой роте у меня пекари, повара, дворники, парикмахеры, уборщики помещений, складские работники, показчики мишеней и прочий люд, которого в строевых ротах нет.

ВУК являлся учреждением Главного штаба и ведал вопросами научной деятельности офицеров Генерального штаба и военных топографов, вопросами премий за сочинения и пособий на их издание, вопросами подготовки войск. Находился под председательством начальника Главного штаба. Состоял из всех начальников управлений, начальника Академии Генерального штаба и 10 членов по Высочайшему назначению.

Я посмотрел на подполковника Скульдицкого, вопросительно изогнув брови, как бы спрашивая: а не твоих ли это рук дело, жандармская ты морда?

Начальник жандармского управления в ответ кивнул головой, как бы приглашая к действию, типа, это наш человек, покажи ему класс. Но его также можно было и понять, как, да это я тебе сосватал протекцию в обмен на услуги в будущем.

Делать нечего, портвейн от отспорил, чуду-юду победил и убёг, и так принцессу с королём опозорил бывший лучший, но опальный стрелок. Чего-то стихами заговорил и причём не своими. Песня старая, ещё на катушечных магнитофонах ей крутили.

Делать нечего. Я встал и стал смотреть на чертёж. Какая-то винтовка, но винтовка странная. Посмотрел на калибр. Шесть целых и пять десятых миллиметра. Если в линиях, то это будет две целых и пятьдесят шесть сотых линии, меньше нашей трёхлинейки. Обычно уменьшением калибров баловались японцы. Ага, внизу рисунок патрона и надписи: "Арисака", 6,5 мм. Но винтовка не японская. Похоже на какой-то автомат. И автомат знакомый, особенно деревянная рукоятка впереди секторного магазина.

Посмотрел на автора: Фёдоров В.Г., 1909 год. Всё понятно, чертёж винтовки полковника Фёдорова Владимира Григорьевича. Он вначале экспериментировал с винтовкой капитана Мосина, но потом забросил это дело как неперспективное. Создал свою систему. И она на чертеже. Помню я её. Прицельная дальность всего четыреста метров. Автоматика основана на отдаче ствола и рычажном запирании затвора.

Принцип отдачи ствола использован в пулемёте Максим, но там сильный патрон и пулемёт стреляет чуть не ли не на три километра. А тут всего четыреста метров. Автомат Калашникова на восемьсот метров лупит.

В моём мире Фёдоров мучился с этой системой чуть не до 1930 года, а потом её забраковали подчистую. Кроме своего автомата, Фёдоров в составе коллектива конструкторов работал над усовершенствованием пулемётов и на этом его творческая деятельность обрывается. Когда искали, кто в чём отличился и был первым в мире, то порох изобрели китайцы, ну а советские специалисты в лице генерал-майора Фёдорова создали первый в мире автомат, так же как инженер Попов первым в мире изобрёл радио и телефон.

Фёдорова можно было понять. Он работал над проблемой, куда приткнуть винтовки Арисака и патроны для них, которые царское правительство закупило в довольно большом количестве, и они без дела валялись на складах.

Назад Дальше