* * *
Те страшные семь лет были для Хон Гуна. Он страшно боялся, что сын его сопьется или убитым станет в пьяной драке, драке глупой и непристойной. Последний из всех живых его сыновей. Наследник. Наложница третья родила было еще одного мальчонку — и восторгом, надеждой отец воспылал — но умер тот на третьем месяце, родиться дерзнувший зимою долгой и страшно в тот год холодной.
Совсем седыми стали волосы чиновника после той зимы. Шел сорок третий год ему. Но, казалось, что закончилось уж все. И не хотелось больше ничего. Не ждал он ничего. Хотя, бывало, сердце согревалось теплом рядом с его Кэ У, все еще остававшейся в поместье отца и не нужной больше никому. Да согревалось сердце, когда случайно заставал он мать Хэя, молившуюся богам пылко, чтобы вернулся живым Гу Анг, чтобы ничего не навредило ему. Она и с Кэ У несчастной общалась приветливо. Всегда еще.
— Хотя б ему! — молила, — Хотя бы спасшему жизнь сыну моему, мне его на год подарившему еще, точнее, на тринадцать месяцев, хоть жизнь подарите ему! Хоть вместо моей жизни!
— А кто останется тогда со мной?! — не выдержал возмущенно ее господин, выдав наконец-то свое присутствие.
— Кэ У, — улыбнулась женщина, молодая еще, но пряди две белых пролегло уже от висков и уходило в переплетения прически, — Кэ У никогда не бросит вас, мой господин.
Вздохнул отец семейства уныло, прошел мимо жены коленопреклоненной, опустился устало в кресло. Снова вздохнул.
— Замуж бы ей! — боль очередную свою выдохнул он наконец.
— А может… — начала осторожно жена.
— Что «может»?.. — подался мужчина вперед, оживившись.
А вдруг она что-то знает? Вдруг подскажет? Она тихою очень была, но умной. Вот, поняла все про старшего сына, но виду совсем не подала. И, как заметил он, она и ее сын, со слугами были милы и справедливы. Из их дома никогда не выходил Гу Анг, опуская голову и пряча слезы.
— Может… если вернется Гу Анг… — она начала она.
— Да вряд ли уже! — он сердито опять вернулся в позу прежнюю.
— Если он книги те сохранит, то, может, в награду вы дадите ему статус свободного? И… — она потупилась смущенно, — И Кэ У, — но тут же взгляд подняла, с живым любопытством заглянула в глаза супруга, — Уж разве он стал б обижать ее? — вздохнув, призналась, — Я тоже не хочу обид ее. Не хочу, чтоб она как сестра моя в дом матери приезжала навестить, слезы пряча за натянутою улыбкою.
— То было бы чудесно, — улыбнулся мечтательно Хон Гун, — И как я сам не додумался?! — но тут же помрачнел, — Если он вернется.
— Молитвами пылкими сердце любого, говорят, сбережет, — сказала женщина с милою улыбкою.
— Хотел бы я верить, — вздохнул ее супруг.
* * *
Месяца через два морщинка новая пролегла по лбу старшей госпожи. А на третий господину служанки радостно донесли — они тоже любили мать Хэя за приветливость — что ждет младшая госпожа ребенка следующего.
Хотя родила она дочку очередную. Но милою такою была, обнимая ее, лаская ее щечку, почему-то чаще правую! Сердце отогревалось у супруга, в те мгновения, когда он смотрел на нее.
Мрачнела старшая госпожа. А Ен Ниан и третью попытку завалил, и четвертую. Чиновником так и не стал. И пил и кутил. Кутил и пил. Любили вспоминать его злые языки. Пожалуй, один из самых обсуждаемых мужчин в столице. Но разве такое наполнит гордостью сердце матери и отца?!
* * *
А потом умер Цинь Шихуанди. Империя Цинь встретила свой конец. Всего пятнадцать лет она несла мандат неба. Видно, боги были не слишком довольны чем-то в правлении прежнего императора? Но, впрочем, мандат неба нового хозяина нашел.
И среди потрясений, среди армий враждующих, потерявших главу-императора, среди ополчившихся знатных людей былых, уничтоженных Цинь Шихуаном царств, схватившихся не шуточно, возродилось царство Чу. Один из чиновников средних тамошних, Лю Бан, стал военачальником. Царство Чу воевать стало против Цинь, разобщенного после смерти Цинь Шихуанди.
Люди простые вынуждены были опять переселяться. Люди гибли в войнах. Намного меньше стало тех, кто должен возделывать землю.
Но наконец власть забрал себе Лю Бан. Имя получил Гао-цзу. И новую империю Поднебесной страны нарекли Западная Хань.
* * *
Дом Хон Гуна и клан его более-менее времена смутные пережил. Вот, даже Ен Ниан за ум вроде взялся. Перестал столько пить, меньше стал уж по борделям гулять. И драться тренироваться стал каждый день. И стал расспрашивать о хозяйстве отца, как сохранить.
Женили его наконец. На девушке из обедневшей знатной семьи. Все в доме ее рыдали, все жалели ее, но выбрали богатство и знатность жениха вместо ее покоя.
И вроде притих Ен Ниан. Намного чаще дома стал ночевать при жене. И надеялись отец и мать его — да не надеялись совсем другие женщины отца его, знавшие его грубый нрав на себе — что успокоится наконец Ен Ниан, приличным человеком теперь заживет, отцом новой семьи. Ответственность делает мужчину красивей, юнца делает мужчиною жены хрупкость нежная, да ручонки протягивающая совсем еще маленькая, крохотная жизнь. Жизнь слабая, которую нужно защитить.
Да жена его молодая и робкая в первых родах умерла. Дочке жизнь так и не подарив.
Обозлился на Небо тогда Ен Ниан. Ругал словами жуткими богов. Ругал устои все. Не один из дорогих сервизов разбил. Он впервые понял вдруг, что люди смертны. Как драгоценно время. Когда оно утеряно. Когда ты ничего доброго подарить близким ушедшим не сумел. Не успел. Потому что не хотел. Тогда не хотел.
Он пил и пил. Хотя он к женщинам не прикасался больше. Боялся снова одну из них в родах убить. Боялся, что уже убил их сколько-то. Хотя никто признаться не решился, что дерзнул зачать и сглупил родить детей от того самого Ен Ниана. Уж как ни расспрашивал, как ни грозил, как ни бил. Сервиз разбил он редкий в борделе главном. Хозяйка послала отцу его робкое, но гневное между строк письмо. Мол, избавьте нас от его визитов, милый господин! Сил уже нет больше терпеть его.
Да он и не ходил к ним больше. Он уныло по окрестностям бродил. Морщинка первая на лбу мужчины молодого появилась. Но отец надеялся, что переживет, окрепнет. В конце концов, руде, чтобы стать острым и твердым мечом, нужно пройти через огонь и сколько-то ударов молотом тяжелым, распростертой будучи по наковальне.
А в один из дней шел вдовец молодой мимо реки. Реки, в которой, как верили все, жил старый дракон. Сильный дракон. Защитник и покровитель. Его о дожде молили. Ему раз в десять лет дарили молодую невинную девушку, одну из лучших деревенских красавиц. Хотя в год принесения дара сложно было найти невинную и юную. Ох уж эта распущенность! Ох уж эти девицы глупые! Хотя и все-таки брали замуж, сердце скрепя и зубы сцепив, мужчины молодые. Жена живая лучше, чем мертвая. То есть, подаренная дракону. Особенно, если повезло — и сосватали девушку уже приглянувшуюся и милую.
Но, ладно, кого-то все же находили. Всею округой — и знать участвовала — собирали подарки невесте будущей дракона, украшения получше, наряд ей вышивали роскошный. И еще один — ее сестре. И находились дочери бедняков, которые охотно или скрепя сердце приносили себя в жертву, ради нищей семьи или дочерей будущих или родившихся старших сестер.
Шел Ен Ниан мимо реки. А воды ее нынче были гладки, как шелковая ткань, ткавшаяся как раз для новой невесты.
— Хорошо же богам жить! — сказал вдруг Ен Ниан в сердцах, — Ваши жены и дети бессмертные и не умирают! — криво усмехнулся молодой мужчина, — Хорошо же быть бессмертным!
Со дна из глуби воды мрачно посмотрел на него молодой дракон Вэй Юан. Один из младших сыновей господина реки и дождя. Но, впрочем, показываться не захотел, оставшись невидимым для дерзкого человечишки.
А человек дерзкий еще шагов двадцать прошел. Еще тридцать. У берега. Злость жгла его, тоска душила сердце. Почему жизнь в мире этом так несправедлива?!
Крестьянки две прошли, потупившись робко — и здесь дошла его дурная слава — и дальше прошли, новую свадьбу речного дракона тихо обсуждать начали снова, отойдя.
Ен Ниан расслышал.
— Вот хорошо драконом быть! — проворчал он тихо, — И жрать таскают каждую неделю лучшие кушанья. И невест каждый десяток лет, на случай если жена каждая из старых уже надоест.
И, обозленный, вдруг сплюнул. Прямо в воды священной реки.
Вдруг воды взмыли почти к самому небу, раздернулись, опадая двумя огромными веерами — и вскрикнули девушки, на шум обернувшиеся, а аристократ неудавшийся устоял — и с рыком жутким, который услышали в деревнях ближайших и в городе все, услышали и содрогнулись, из реки выскочил огромный дракон. Не самый, конечно, огромный, среди драконов, но люди о том не знали, не видели, что совсем молодой. И тоже с мерзким таким же характером.
И, пророкотав сердито — крестьянки попадали, разбили кувшины свои с мукой — дракон вдруг злобно сплюнул уже сам — человеку наглому в морду, прицельно. Так, что сшиб того с ног. И тот больно приложился об твердую землю башкой и наряд ободрал на заднице. Даже штаны продрал — дракон заметил довольно, как девушки отвернулись смущенно, от наглеца поднявшегося.
— Слышь… ты… — начал возмущенно человек.
— Нет, уж послушай ты! — не утерпел молодой дракон, — Ты хотел быть как боги?! Хотел быть как дракон? Так я проклинаю тебя, мерзкий смертный! Забери половину моей силы и живи теперь вечно! Живи, когда прахом истлеют кости последнего потомка твоего рода! Живи, когда прахом истлеет город, в котором ты родился и привык жить! Скитайся по свету, нищий и никому не нужный! Видь все, что могли видеть мои глаза! И, что бы ты, как и я, боль каждого, как и я, видел и ощущал как свою! — усмехнулся горько, — Будь как я, дерзкий человек! Будь бессмертным!
Снова взмыли высоко воды — и, расплескавшись, мощным ударом-плевком снова сшибли человека с ног. И новое тело змеиное вырвалось в небо, еще более крупное, но такого же чудовища: голова льва, с густою гривою, с рогами длинными изогнутыми и усами тонкими, длинными, лапами словно птичьи, короткими, но цепкими.
Человек в ужасе смотрел на двух огромных драконов, зависших в воздухе над ним. Один большой, больше шести коров длиною, а другой — еще больше, коров на двенадцать. Или даже больше.
— Придурок ты, Вэй Юан! — проворчал дракон покрупнее и хвостом с кисточкой жахнул меньшого меж ушей и рогов.
— Ты! — сердито тот обернулся к своему приятелю, — Ты посмел?..
— А какого… человека непочтительного… зачем ты ему пол силы своей отдал?! Совсем рехнулся, Вэй Юан?! — возмутился второй из чудовищ.
— А вот пусть поживет с мое! — возмутился дракон меньшой.
Может быть, имя его писалось как «Сохраняющий глубины»?.. Да был тот родственником господину реки и дождя?
Но, впрочем, он уж более не сказал ничего о себе, не представился. Посмотрел, мрачно сощурившись, на человека замершего, сидевшего, в ужасе смотревшего на него — сам Ен Ниан наконец-то уже испугался.
— Ты меня никогда не забудешь, — мрачно ухмыльнулся дракон, — Никогда больше не встретишь. Вечно будешь жить и мучиться.
— Но брат! — возмутился большой, — Ты же полсилы ему отдал!
— Пол силы — и половину моего проклятья, — глаза у Вэй Юана мрачно зажглись, торжествующе. Он хвостом потянулся вдруг дать брату старшему по рогам, но тот со змеиной грацией увернулся, словно скользил по воде.
— Дурень же ты, брат!
— Да отстань же ты от меня! — возмутился младший, — Плыви ты куда плыл!
— Такой же хам как и он, — усмехнулся старший.
— Ах ты… зараза!
Старший, рыча или хохоча, стрелою взмыл в небо. Младший метнулся за ним, шумно дыша, мнение последующее свое доносить, когтями чтоб уважение выцарапать.
Ен Ниан до темноты сидел на берегу, потрясенный. А простолюдинки, разумеется, всем разболтали, что сегодня показались вдруг сыновья хозяина реки и дождя. И младший из них проклял Ен Ниана. Того самого.
Ен Ниан еще вернуться домой не успел, а людская молва уже успела порог его дома перейти. И, рыдая, прибежала Кэ У к отцу, случайно разговор служанок молодых услышавшая.
Потрясенно упал на пол, мимо кресла, господин Хон Гун. Схватившись за одеяния над сердцем. Сын… сын его оскорбил сыновей хозяина реки и дождя! Сыновей бога реки оскорбил! Сын его был проклят! Да что за проклятие такое ему самому?! За что ему сын такой?! Даже довел кого-то из богов, бессмертных. Те уж терпеливей и спокойней людей. Как будто. А вот ведь… довел!
В темноте возвращался мужчина молодой домой. Голова болела, спина болела, люди шарахались, уступая путь. То ли от славы его, то ли от одеяния и штанов разодранных на заднице. А, и на спине. А еще щипало глаза. Голова почему-то страшно гудела.
Не дойдя до поместья родного всего чуть-чуть, вдруг растерянно остановился Ен Ниан.
Стало вдруг светло как днем. Он увидел лошадь темную, быстро скакавшую. Да воина молодого в простой одежде, прижимавшего сверток к груди. А когда тот поравнялся с ним — успел разглядеть его лицо. Гу Анг! Брат вернулся?..
— Брат?.. — переспросил он растерянно сам себя, лицо растерев, — Да что за напасть?! Что за наваждение такое странное?.. Не брат он мне! Этот мерзкий раб — не брат мне!
Но он видел, как воин молодой спешился, как стучит в ворота, как отворяют ему. Двери тяжелые уже захлопнулись. Но вдруг словно исчезли стены. И видел в ужасе Ен Ниан, как идет по поместью Гу Анг к господину. Как слуги бегут старые, двое, донося весть о его приходе. Какой счастливый выбегает господин встречать молодого раба. Тот ему что-то говорит, задыхаясь от волнения, протягивает свой большой свиток. Но бросает Хон Гун свиток на землю, хотя, кажется, добытый с таким стремлением. И… обнимает вдруг молодого раба. Плачет от счастья. Он! Отец его плачет! Мерзкое отребье обнимая! И снова вдруг стены и дома усадьбы вернулись, отрезая его от отца. Снова темнота улицы города заткала.
В ужасе подбежал Ен Ниан к воротам, сердито кулаками по воротам замолотил.
Ему не сразу слуга молодой дверь открыл. Он, оттолкнув его — тот аж упал — вбежал внутрь. В покои вбежал отца. Разбегались девушки-рабыни с его пути. Одна кувшин опрокинула. Другая — таз с водою цветочной разлила.
Он вбежал, факел где-то схватив — у стражников, обход делающих, отобрал — и заставил отца его содрогнуться. Тот как раз обнимал мать Хэя. Та сегодня пришла в покои к нему.
— Простите, отец! — смущенно сын непочтительный потупился.
— Да кто посмел? — тот обернулся сердитый, — Ты?! — вскричал, — Ты посмел сюда прийти?!
— Я… просто… — тот глаз поднять не смел, — Я просто… просто хотел спросить, где… где Гу Анг?
— Кто?! — отец на постели поднялся.
— Гу… Гу Анг… Я видел, он пришел.
— Он пришел?! Когда? Где он сейчас?.. — его отец торопливо на пол соскочил, даже забыв оправить одеяние ночное.
И отшатнулся старший сын. Точнее, считавшийся старшим. Отец… так радостно кинулся прочь из покоев? Ночью?.. Забыв, в каком он виде?! Только, чтобы увидеть Гу Анга?! Да что такое с ним?..
— Выйдите, молодой господин, — тихо жена попросила отцовская, — Не смущайте меня. И… хорошо отдохните с дороги. Пусть боги хранят вас!
Он отшатнулся от ее слов теплых и вежливых, вышел, весь дрожа, за дверь. И, ноги ослабшие подогнулись. Отец… ночью… так радостно на встречу к Гу Ангу побежал! Не вернувшемуся еще. Так… те слухи не врут?.. Гу Анг — тоже его сын?! И… так радостно, так быстро отец убежал встречать молодого раба! Как никогда не стремился на встречу к Ен Ниану, давно уже.
И… почему ночью стало вдруг светло как днем?.. И… неужели, однажды незаконный сын Хон Гуна вернется домой?.. Сын, что радость увидит на лице встречающего его отца? Бежавшего к нему отца?..
А он… а он сам… он увидел будущее? Он… Гу Анг все у него отберет?! И отца, и семью, и состояние наследника… Все отберет?.. О, какая же мука знать, что ты уже увидел, какая мука встретит тебя в аду!