Ур-Шубул хотел додумать эту мысль до конца. Но не успел, потому что дыхание жизни покинуло его.
Глава 4. Мост Огненных Чаш
5. Бастард Квендульф
Чёрная вода шевелилась за парапетом набережной. На той стороне — заросли Королевского парка, в алом зареве огней, что горят на Мосту чаш.
Так и не зажжёные фонари торчали вдоль берега, похожие на бесполезные палки. Свет — только на мосту, и кажется, что на мир выплеснули банку алой кошенилевой краски.
У мятежников были факела и фонари, — на случай, если узурпатор прикажет гасить чаши, чтобы ослепить атакующих. Но их пока даже не зажигали. Исчерченная длинными тенями ночь не нуждалась в лишнем огне.
Квендульф хотел бежать, но людей оказалось на удивление много. Пришлось идти, двигаться вместе со всеми. Он собирался достать рапиру, но отложил и это.
Вот и странная часовенка на берегу. Пять голых гранитных колон, куполообразная крыша. Её поставили в честь каких-то иноземных богов, когда король-узурапатор искал союзников за морями. Вдруг в страну приедут поклонники тех, чьи имена местные жители даже прочитать не смогут.
Когда он шёл в замок, часовенка стояла пустой. Но сейчас внутри — три фигуры в красных поясах поверх чёрных мантий, воздевают руки и что-то делают с огоньками свечей. Значит, даже неведомым богам нашлось место в ночь мятежа.
Мост совсем рядом. Кажется, Квендульф может до него дотронуться. Но он невольно смотрит влево, в черноту зарослей. Там должны наступать основные силы — но там по-прежнему нет ни движения, ни звуков битвы.
Как им удаётся идти так незаметно? Неужели магия?..
Площадь перед мостом. По середине — гарцует конница на вороных конях, сбились в круг. Получается, полукуман Ингелев сдержал своё обещание. Несмотря на спор, он привёл конных.
Но почему они не атакуют? Чего ждут?
Квендульф повернул голову и понял в чём дело. И открывшийся ужас буквально пригвоздил его к месту.
Прохода по мосту не было. Молочно-белая полоса гвардейцев в светлой броне и с опущенными копьями выстроилась на середине, от огненной чаши до огненной чаши.
Квендульф знал, что гвардейцев у короля немного. А после реформ узурпатора их стало ещё меньше. Многие дворяне бежали, а бароны боялись посылать детей на службу в столице. Но их оказалось достаточно, чтобы перекрыть мост.
Но как они знали про удар с этой стороны. После двух лет тренировок и болтовни о стратегии даже Квендульф понимал — моментально так не построишься.
Значит, кто-то выдал. Кто-то, чьего имени Квендульф даже не знает — ведь он из другого города.
Сейчас, посреди столичной площади и окружённый соратниками, Квендульф чувствовал себя потерянным, словно его выбросили в северные льды. Враг был рядом — но на него уже не нападёшь.
Что же делать? Как наступать? Вплавь, через реку? Но на мосту наверняка есть и лучники с арбалетчиками…
Вся надежда на тех, кто идёт сейчас по тому берегу. Раз часть гвардии бросили сюда — значит, меньше сил, чтобы удерживать основное направление.
Но почему там, в парке, никого не видно?
Где все?
Квендульф оглядывался, словно надеялся найти их в толпе. И вдруг увидел — но не подкрепление, а друга.
Лейдольф тоже был здесь! Вот он, возвышается на голову выше толпы. Друг не заметил, что капюшон сбился на спину и его белокурая шевелюра горит в ночи, словно сигнальный фонарь.
Он тоже пробивался через ополченцев, кричал, с кем-то переругивался. Наконец, Лейдольф оттолкнул от себя какого-то здоровяка, похожего отчасти на извозчика, отчасти на ломовую лошадь, одним движением выхватил рапиру и, потрясая ей, бросился в сторону моста.
Да! Это то, что надо! Квендульф уже в который раз поразился, какие замечательные у него друзья. Такие друзья не могут проиграть. Ведь именно они, лучшие из лучших, и достойны определять судьбы народов.
Он тоже выхватил оружие и бросился следом. Справа, слева и сзади бежали другие. Плана атаки у них не было, но был ориентир — озарённая огнями рапира Лейдольфа сверкала впереди. И это уже не мало.
Краем уха он различил за затылком ржание и топот коней.
Неужели конница тоже пошла в атаку? Но как они прорвут заслон?
Квендульф подумал, подумал — и попросту отбросил эту мысль прочь. Ингилев на нашей стороне, он можно сказать вырос в конюшне. Раз он с нами — значит, знает способ.
А ещё это значит, что мы победим.
Вот и мост. Первая чаша совсем рядом, он чувствует жаркое дыхание пламени, что танцует над головой. Квендульф бросил взгляд на королевский парк.
Никого, ничего. Даже огненной птицы не видно.
И, словно отвечая его мыслям, где-то за чёрными деревьями загудел рог.
Этот гул не был похож ни на что. В нём не было ничего от человеческого голоса, и ещё меньше — от музыки. Казалось, это бронзовый бык из легенды вышел в сад из подвала Красной Башни и зовёт мертвецов на последнюю битву.
Белый заслон гвардейцев грянул щитами и двинулся на мятежников.
6. Ладислав, барон Томирский
В резиденции меларнского короля пахло, как в погребе.
Короля называли крестьянином — заслуженно. Но чаще — узурпатором. Ладислав ещё раз напомнил себе, что его первая в жизни дипломатическая миссия — не лучшее время для того, чтобы говорить правду в лицо.
Конечно, с ним были учителя. Но за шестнадцать лет жизни он изучил их достаточно. И капитан Бронк, и пастырь Оксанд, гордятся тем, что всегда говорят то, что им кажется правдой. Это позволило им стать наставниками у наследника барона Томира — но закрыло все другие пути наверх. В любой столице таким будут не рады.
Может оказаться так, что это Ладиславу придётся их успокаивать и уговаривать следить за языком. Когда кто-то нечаянно задевает честь наставников, эти пламенные слуги делаются обидчивыми, как дети, и заносчивыми, как принцы крови.
Да, этим они похожи. Хотя сами по себе капитан Бронк, и пастырь Оксанд и очень разные люди.
Капитану Бронку может быть сорок, а может и пятьдесят. Вид у него не особенно протокольный, несмотря на парадные доспехи. Рыжая борода рассечена двумя шрамами, а отросшие, с нитками седины волосы, раскиданы по плечам. Он специально не заплетает, чтобы скрыть отрезанное левое ухо. Но всё равно заметно.
Он застал ещё Старую Империю и всю жизнь воевал за тех, чьи права на престол, по его мнению, были законными и кто издавна владел землями. У Старой Империи было другое мнение. Когда её вдруг не стало, Бронк, в отличии от многих, не чувствовал себя потерянным. Он знал, кому хочет служить и служил отныне открыто.
Другое дело, что он требовал такой службы и от других. Поэтому стычки продолжались, и старый вояка не снимал пояса с длинным мечом. Но второе ухо было пока в целости.
Пастырь Оксанд боролся не меньше. Но делал это словом и розысками. На его выбритой голове было по прежнему два уха, но хватало и шрамов, и морщин. А вот бровей уже не было. Он лишился их в темнице Ранковского замка, где провёл восемь лет. Брови с тех пор так и не выросли. Оксанд не рассказывал, почему и что с ними стало. Он лишь упоминал, что не Бог или Богиня, а именно вера в них позволила ему выдержать эти удушливые годы. А ещё, что иногда ему не давали чернил и он писал сажей, растворённой в вине, которое получал вместе с пищей.
Сам шестнадцатилетний Ладислав, барон Томирский, был миловидный юноша. Несмотря на средний рост, он казался выше за счёт выправки, а длинные каштановые кудри делали его ещё и старше. А на фоне своих наставников он начинал себе казаться ещё и счастливчиком.
Ещё в пути пастор предупредил Ладислова, чтобы юный барон не обольщался. Король-крестьянин держит своих баронов за слуг и всё решает сам. Он уверен, что соседние короли поступают так же. А кто не способен призвать вассалов к порядку, тот и не король вовсе.
Что бы он не обещал юноше, и о чём бы они не договорились — это не будет иметь никакой силы, пока король лично не поговорит с его, Ладислава, сюзереном. А с сюзереном у Ладислова были большие проблемы.
Они ожидали в сводчатом холле, на втором этаже Красного Дворца. Надежды пастора Оксанда разведать, что происходит в городе, не оправдались. Даже если город снаружи горел, сюда не доносилось ни звука.
Только чёрные отдушины смотрели из-под потолка, и горели под ним круглые лампы ледяного огня.
Красный кирпич стен был укрыт гобеленами. На небесно-синих и болотно-зелёных полотнищах вышиты простые силуэты серпов, снопов сена и пасущихся безрогих коров. Редкий щит или шлем ничего не меняли общего впечатления — наступательного оружия на гобеленах не было. Ни мечей, ни стрел, ни копий…
— Сейчас он выйдет, — сказал пастырь Оксанд, — Не беспокойся.
— Я не беспокоюсь, — отозвался Ладислав.
— Он выйдет, когда закончит, — пробормотал Бронк, — А закончит он нескоро. Народ восстал. Я знаю, я видел такое. Народ восстал и узурпатор не закончит, пока не расправится со всеми. Я слышал, он боиться держать даже столовый нож, но любит смотреть, как рубят головы. Наутро будет пахнуть кровью, ты увидишь. Кровью и гарью. Ты не застал, маленький был, а я помню, как пахнет наутро после мятежа. К рассвету, когда всех тянет в сон, всё так или иначе закончится. Либо он их раздавит, либо они его разобьют, но запах будет одинаковый. Я хорошо его помню, хотя уже давно не встречал.
Ладислав в который раз припоминал всё, что знает о короле Ламбкаре. Когда по Старой Империи уже ползла алая сыпь крестьянской войны, совет, с трудом представлявший ситуацию, велел вербовать нанимать в наёмники те отряды, что умели не только грабить. Одним из таких отрядов и командовал Ламбкар. После гибели барона Черивока его поставили временным королевским наместником — а бывший староста Ламбкар немедленно, как только собрали урожай, вооружил дубинами местных крестьян и двинулся на столицу, бороться с разбойниками… С тех пор прошло лет двадцать, события которых неплохо бы повторить.
И вот Ламбкар — король. Многие сомневаются в законности его власти, но почти никто не решается доказать своё мнение оружием. Постоянно вспыхивают слухи, что его королевство собираются завоевать. Но соседи Меларна пока не могут завоевать толком даже собственных подданных.
Ладислав вдруг понял, что Бронк не просто недолюбливает крестьянина на троне. Старый партизан ещё ему и завидует. И именно завистью, а не злобой питается его ненависть.
Бронк воевал двадцать лет, а может и больше. Невероятно долго. Ладислав был слишком юн, чтобы даже представить такой срок. И, пусть ничто из того, за что он воевал, так и не появилось, он мог думать, что делал это не зря. В конце концов, он воспитатель настоящего барона. Мог ли капитан Бронк мечтать о таком, когда прятался в чёрных лесах Цуала?
Он здесь, в Красном Дворце, было очевидно, что когда падала Старая Империя, предводитель мятежников мог добиться большего. Много большего! И отныне никому не служить…
Бронк уверен, что стал бы хорошим правителем. Он никогда такого не говорил, но для Ладислова это было очевидно. Почти каждый человек уверен, что справится с правлением, — потому что не пробовал.
— Молчите, — приказал Ладислав.
— Что такое? Почему я должен молчать? У меня есть, что сказать. И я это скажу!
— Мы в гостях у короля Ламбкара.
— Разве хозяин не должен уважать гостей? Мы даже не у него за столом, сидим втроём, его дожидаемся, а он ещё неизвестно когда выйдет. Я буду говорить всё, что считаю нужным. И говорить буду вам, молодой господин, потому что считаю это полезным вам это знать. Я — человек воинского сословия по праву рождения, и кланяюсь короне, а не крестьянину, который её нацепил. А ещё я — не его подданный, и присяги на верность ему не давал. Говорю о нём и делаю то, что хочу. Но он ничего не поймёт. Потому что занят тем, что терзает и казнит собственных подданных! А про нас уже и думать забыл! Мы же ничем ему навредить не можем!..
И тут за гобеленом с огромной наклонённой чашей открылась едва заметная дверь. Оттуда выглянула крупная, лобастая голова. Воротник вокруг шеи вышит золотыми нитями.
— Заходите, заходите, — голова вспомнила, что надо быть поприветливей и губы разъехались в слишком широкой улыбке, — Всё готово, теперь можно и заходить.
Это был король Ламбкар. Ладислав не поверил. Поднимаясь, он пытался придумать какое-нибудь другое объяснение, но у него не вышло. Никаких сомнений. Это король и он сам приглашает их.
— Я войду первым, — произнёс Бронк, — Я хочу знать, что он задумал.
Ладислав посмотрел на него хмуро.
— Я — барон Томира. Я войду сам.
— Нет, прошу вас. Вас могут убить.
— Меня могут убить и в спину.
— Нужно дать им понять, что мы — люди вольные, что мы…
— Я человек вольный. И я уже решил. Я иду первым.
Ладислав зашагал к дверям, обернувшись плащом и даже не оглядываясь на ворчащего капитана.
Король Ламбкар принимал их в небольшой комнатке, — нечто среднее, между казематом древних крепости из эпохи драконов или сельскую горницу. За окном — ночной мрак, в нём можно разглядеть ту самую улица, что спускается к ипподрому. Шума битвы всё равно не слышно. Но может быть., что его просто уносит ветром.
Обстановка, если и была, пряталась во мраке. Два огромных глиняных горшка громоздились а длинном, словно из трактира, столе. Стол обступали грубо сколоченные лавки.
Видимо, за годы в деревне будущий король привык сидеть низко и до сих пор недолюбливает стулья.
Король плюхнулся ближе окну и извлёк из левого горшка дымящуюся репку.
— Берите, угощайтесь, — произнёс он, — Я сам запекал. По-старому, как привык. Столичные повара готовить её не умеют, я пробовал. Вкуса никакого, как траву жуёшь. А от еды ты должен быть сытым, иначе что за еда? Правильно я говорю?
Только сейчас, в этой тесной комнатке, юный барон почувствовал, какой здоровяк этот крестьянский король-узурпатор. Он был на голову выше Бронка, широкоплечий, громадный, с длинными пальцами. Такой и подкову разогнёт, и монету пополам сложит. Рядом с ним ты начинал чувствовать себя маленьким и невольно становился осторожней — как бы эта лавина на тебя не обрушилась.
Даже простота манер не внушали спокойствия. Видно, что он загрёб немало власти. Но научился ли он с ней обращаться?..
Однако, надо признаться, готовить он умеет.
— Благодарю вас, — Ладислав снял перчатки, сложил, как положено, справа от себя. Потом взял одну свёклу и начал снимать шкурку. Шкурка снималась легко, словно обёртка с конфеты.
Наставники сидели со сложенными руками. Ни тот, ни другой ничего не взял.
Ладислав ещё посмотрел на одного, потом на второго. А потом впился зубами в фиолетово-красную свёклу.
Надо сказать, получилось очень вкусно. Насыщённо, сытно, с оттенком горького дыма. Ладислав мысленно отметил, что надо будет распорядиться на кухне. Отныне свёклу и репу в замке будут готовить именно так.
— Хрен не забывайте! — напоминал король, — Хрен я сам натирал! Ох, ядрёный.
Белый пахучий лежал тут же, в открытой коробочке, плетёной из бересты. Видимо, он был слишком ядрён для хрустальных вазочек.
Пастырь смотрел на воспитанника почти с ужасом. А Ладислав
— Так вы с чем пожаловали?
— Мы собирались сообщить…
— Говорите по-простому. Вы у меня дома.
— Наш король…
— Знаю, общались. Он по-прежнему любит рябиновую настойку?
— Этого я не знаю. Ходят слухи, — Ладислав почувствовал, что не выдерживает цепкого взгляда огромных серых глаз под густыми бровями, и теперь смотрел на подножье горшка, словно собирался за ним спрятаться, — что у нас скоро будет новый король.
— Поздравляю, — Ламбкар взял ещё одну репку, — По случаю коронации будут пир и турниры. Советую посетить. На праздник съедется немало очаровательных девушек из благородных семей. В твоём возрасте и положении самое время подумать о браке. Времена сейчас напряжённые, а наступают — кровавые. Может быть, вы не успеете сделать достаточно добрых дел. А вот сделать наследника — и быстрее, и приятнее.
— Дело в том, — продолжал юный барон максимально бесцветным голосом, — что нам важно, чтобы вы признали его законным.