Не лишним будет сказать, что воспитание в семьях на заре девятнадцатого столетия было куда суровее века двадцать первого. Хмурые лица, резкие упреки, частое применение розог, постановки в угол, на горох голыми коленями в сочетании с авторитетностью Слова Божьего использовались не только в виде наказания за настоящие проступки, но и как полноценная система взращивания и укрепления всех детских добродетелей. Насколько это помогало, я не возьмусь судить, но то, что было эффективным, без сомнения. Как и во все времена, взрослые не терпели по отношению к детям равноправия. Но были и исключения. Например, семья Полушкиных. Иван Иванович прежде всего видел в сыне опору и воспитывал так, как ни один наидобрейший преподаватель: сначала объяснял, потом показывал, и лишь в случае повторяющейся неудачи наказывал. И будь у поручика дополнительная жизнь, подобный метод стал бы идеальным. В детстве мальчика учили только счету и письму, но он растерял полученные навыки, так как поупражняться в счете у него не было случаев, а грамотность он испортил, записывая на слух. Всё же фонетическая транскрипция и правила правописания должны усваиваться под постоянным надзором, чего у него априори быть не могло. Теперь же он приобретал известные навыки в письме, вся польза от которых состояла не только в том, что он заметно набил в этом деле руку, вместе с мальчишками из Абраменки переписывая наставления по маскировке, выживанию, охоте, стрельбе и всяким другим способам убийства; но и получая представление о новых дисциплинах. Как говорят педагоги, "два в одном": тут тебе и твёрдость руки и отложенные в голове нужные знания. Вообще, цифра два весьма популярна не только в оценке знаний. И если не отвлекаться на противоположности: Инь и Янь, Пракрити и Пуруша, Ки и Ан, то два пути ведут человека к его цели: путь понимания действительности и путь чувства окружающего мира, и благо ему, когда они сливаются в путь деятельности!
— Не стану ходить вокруг да около, — вставая из-за стола, сказал я. — Анна Викентьевна, был бы весьма признателен, если бы Вы взяли на себя шефство над обучением девочек. Их ровно дюжина от шести до девяти лет и воспитываются они в крестьянских семьях, а это означает, что на их труд рассчитывают родители. То есть занятия и самостоятельная подготовка должны проводиться на территории гимназии.
— Но там нет места! — возмутилась Ромашкина.
— Это так, — подтвердил я, — но я отчего-то уверен, что Вы что-нибудь придумаете. Здесь, — протягивая папку с бумагами, — мои соображения, бюджет и пожелания по развитию.
Анна Викентьевна взяла папку и после утвердительного кивка мужа раскрыла её. В верхнем углу, необычным шрифтом с наклоном вправо, как эпиграф присутствовала цитата: "… Всякий разговор о пользе женского образования и даже признание за женщиной юридических прав на образование останется пустым звуком, если не будет коренным образом изменено материальное и общественное положение женщины". То, что было написано далее, ввергло Анну в шок и спустя пять минут, она произнесла:
— Почему именно в Смоленске, а не в Каспле, к примеру?
— В принципе, для меня не столь важно, в каком губернском городе возникнет пансион. Это станет важно для обучающихся там девочек. Престиж, да и преподавателей станет легче приманить.
Анна Викентьева помолчала, опустив глаза. Казалось, что она колеблется между несколькими вещами, которые могла бы сказать в ответ, и все они настолько важны, что она никак не могла выбрать.
— А Вы подумали, Алексей Николаевич, что потом станет с воспитанницами? Они же вернутся сюда, в этот мир, где… — Анна попыталась найти подходящее слово, но оно так и не появилось.
— Когда Вы дочитаете до конца, — произнёс я, — то всё поймёте. Очень надеюсь, что Андрей Петрович поможет Вам советом.
— Я могу пригласить своих подруг из Петербурга? Екатерина Францевна и Наталья Андреевна испытывают некоторые затруднения сейчас, овдовели. Но я уверена, что они с удовольствием приедут по моей просьбе. И если всё, что здесь написано Вы собираетесь воплотить в жизнь, то лучших помощниц мне не найти.
— Действуйте Анна Викентьевна, — кивнув головой, сказал я. — Всё в Ваших руках.
* * *
Следующая наша встреча произошла уже в начале марта, и следить за исполнением договорённостей у меня не было возможности по причине отъезда. И так совпало, что разгребая скопившуюся на столе непрочитанную корреспонденцию, первым вскрытым документом было послание от Анны Викентьевны. Внимательно ознакомившись с отчётом, больше похожим на рассказ, я уже через два дня был в предместье Смоленска.
Новообретённое жилище представляло собой при свете дня старое обомшелое здание в стиле позднего ренессанса и начала классицизма с явным немецким душком. Чем руководствовались архитекторы при его проектировании, и какие мысли блуждали в их головах — узнать уже не предстояло возможным, так как, скорее всего, строили по одному проекту, а достраивали по совершенно другому. Однако на сегодняшний момент, оно полностью отвечало поставленным запросам: крепкое каменное здание со своей историей.
По его пропорциям можно было сразу сказать, что это был некогда жилой господский дом с прилегающим к нему небольшим двором, и садом который, как это часто бывает, давно перестал существовать как самостоятельное владение, растворившись в обширных земельных угодьях отсутствующего владельца. Совершенно неухоженный, объединившийся с набирающей силу берёзовой рощицей, год от года растущим оврагом с ручьём и несколькими огородами более скромных строений соседей — ждал заботливой руки хозяина.
Массивные каменные пилястры с канелюрами украшали его фасад, трубы над щипцовыми крышами выступали круглыми или коническими башенками, а украшенные веночками арки, заканчивающиеся шпилями, и прочие архитектурные детали еще сохраняли следы своего готического происхождения. Несмотря на внезапную оттепель, снег на крышах ещё оставался и мягкий зеленовато-коричневый мох, словно выцветший бархат, стелился по черепичным пластинам, а из-под кровель низких строений, прилегавших к дому, торчали пучки засохшего вьюна. Выложенная булыжником дорожка, ведущая от крыльца к дороге, на которую выходил дом, уже была расчищена от снега, как и дорожка в сад, шага в полтора шириной, на которой усердно работал садовник.
— Дисциплин несколько, — рассказывала мне Анна Викентьевна, пока мы прогуливались. — Все на основе принципа прикладной направленности: основы арифметики, русская словесность, чистописание, основы всеобщей истории и географии, подвижные игры или гимнастика. В перспективе французский, рисование, музыка, пение, танцы, поварская и медицинская подготовки.
— Весьма неплохо для начальных классов, — удовлетворённо кивнув головой, произнёс я. — Вот только пригодится ли им французский? Понимаю, лишних знаний не бывает, но всё же…
— А если кто-нибудь из девочек захочет продолжить обучение? Я должна это предусмотреть. Уже сейчас, — Анна остановилась у скамейки и с гордостью в голосе произнесла: — Проша и Глаша вызывают восхищение у учителей. Необыкновенная память и потрясающие способности. Нам бы ещё учителя латыни и немецкого…
— Очень хорошо, что Вы заглядываете на будущее, — остужая прожектёрский котёл Анны Викентьевны, сказал я. — А остальные, азбуку хоть освоили?
— Все девочки разные, — уже без пылкости ответила Ромашкина. — Учатся по мере возможностей. Были и совсем нехорошие моменты, и сбежать домой пытались. Всякое случалось, пока не привезли солдатских детей.
— Дочери сослуживцев Иван Ивановича?
— Да. Четыре девочки. Вы не представляете, какой заботой и вниманием их окружили. С этого времени воспитанницы стали воспринимать пансион своим домом.
— Спасибо. Я обязательно передам Полушкину, что с ними всё в порядке. Может, какие-нибудь просьбы, пожелания?
— Если возможно, я хотела бы поднять жалование учителям и обсудить дизайн одежды.
— Я читал Ваше обоснование, — сказал я. — И полностью поддерживаю. Прибавьте три рубля ежемесячно. Более того, рассмотрите возможность возмещать расходы приглашённым учителям на извозчика. Насколько я понял, все они проживают в Смоленске и сюда добираются самостоятельно?
— Не совсем, — возразила Анна Викентьевна. — Учитель музыки, Анастасия Фёдоровна, проживает по соседству. У её мужа Кирилла Ивановича в доме фортепиано, и он позволил раз в неделю проводить уроки в поместье. Три девочки, у которых обнаружился талант, посещают её чаще. Остальные же учителя — да, добираются из города.
— Это не столь важно. Внесите расходы в табель для всех, даже для комендантши и вот ещё что: закажите музыкальные инструменты в Санкт-Петербурге у Фридриха Дидерихса или у Шредера. Я передам адреса с Андреем Петровичем и профинансирую. Насколько я знаю, Ваш супруг собирается посетить столицу в двадцатых числах, вот и озаботьте его. По поводу дизайна одежды, я, честно говоря, в полной растерянности. Опять же, для воспитанниц введена однообразная униформа, головные уборы, обувь, белье, даже значки и всё это мы уже обсуждали…
— Они девочки, — тихо произнесла Ромашкина, — и в отличие от мальчиков они привыкли украшать как себя, так и одежду.
Внезапно жизнь закипела оживлением. Та обманчивая тишина, невольно наводившая меня на мысль, что жизненный полюс, с тех пор как дом обратился в жилище Каллиопы, переместился с одной стороны на другую, повернувшись вокруг своей оси, рухнула в одночасье. Звон колокольчика, вещающий об окончании занятий, дополнился визгом, криками и прочим гамом, свойственным радостным девичьим душам. Несложно догадаться, чем занимаются дети, когда на улице лежит снег.
— Анна Викентьевна, — обратился я к директору пансиона, — как-то неподобающе…
— Всё согласно прописанным пожеланиям, Алексей Николаевич, — с хитрой улыбкой на устах, произнесла Ромашкина, защищая воспитанниц. — У девочек час свободного времени в самом широком понимании этого слова.
— Прошу великодушно простить меня, сам не понимаю, как стал ретроградом… Наверно, это выглядело немного смешно?
— Самую капельку. Лев Фёдорович Людоглавский, директор Смоленской гимназии, давеча бывший здесь, вообще дар речи потерял. А с сопровождавшим его Еленеевым, конфуз ещё больший приключился. Но всё это, — добавила она своим дружелюбным весёлым и доверительным тоном, каким, должно быть, счастливые девушки сообщают некоторые секреты, — останется в этих стенах.
— Так это специально?
— Вот, и Вы так же подумали, — рассмеявшись, сказала Анна Викентьева.
В конце прогулки, когда мы заканчивали обходить пансион вокруг, Ромашкина погрузила руки в меховую муфту и после недолгого раздумья произнесла:
— Вступая во взрослую жизнь, я часто думала о том, чего мне не хватало в детстве? И за этот час принадлежать самой себе я бы отдала многое. Надеюсь, что в памяти у этих юных созданий, помимо всех строгостей останутся и тёплые воспоминания.
Её открытость, её трудолюбие, налёт публичности, смесь ребячества и уверенности удивили и озадачили меня. В который раз я почувствовал, что приехав сюда для того, чтобы удовлетворить своё любопытство, уезжал скорее ещё более любопытным, нежели удовлетворённым. Анна Викентьевна умудрилась сделать всё по-своему и что интересно, гораздо лучше, если за дело бы взялся я сам. А что касалось украшений, то, что я мог сделать? Конечно, согласился, тем более привезли мы из последнего вояжа их не мало. И чтобы поведать о нём, нам придётся вернуться немного назад.
* * *
(за три с половиной месяца до этого)
Буйство непогоды ещё мучило уезд пару дней, как, наконец, наступило затишье. Снежная буря выдохлась, солнышко разогнало тучи, и трескучий мороз стал не так страшен. Стоило лишь подышать тёплым воздухом на стекло, как оледенение расползалось туманом, и там, за окном, блестел и искрился снег, стояли опушённые белым пухом яблони, сад замер, и казалось, что деревья дремлют в своей ярко-серебристой одежде. Но стоило лишь отойти, как на окно вновь ложились целою сетью причудливые, фантастические, тонкие как кружево узоры. Стоял морозный день и до начала календарной зимы оставалось совсем чуть-чуть, а я, вместо того чтобы любоваться красотами природы или получать удовольствие на охоте, занимаюсь навеской пороха.
— Вашблагородие, Иван Иванович с Василь Фомичом пожаловали, — Сообщил Тимофей через полуоткрытую дверь, оставленную в таком положении умышленно.
— Братец, — не отвлекаясь от процесса, сказал я, — распорядись на счёт самовара и пусть в гостиной обождут.
— Уже сделано, вашблагородие. Стёпка стол накрыл. Одежду к печи сушиться, а сами сидят и чай пьют.
Чему собственно удивляться, если мы уже не в одной передряге вместе побывали, и чаепитие без дозволения эта та вольность, на которую не стоит обращать внимания. Оставленные Есиповичем присматривать за домом и мной Тимофей со Степаном, в действительности, изрядно мне помогали. Панибратство между нами хоть и присутствовало, но всё в строгих рамках, всё на взаимном уважении. Правда, до тех пор, пока не наступала особая ситуация, когда осуществлялся безоговорочный принцип единоначалия. И не всегда я там командовал, в некоторых вещах тот же Полушкин разбирался гораздо лучше меня, и мне не зазорно у него поучиться. Как и искусству штыкового боя у братьев, в котором они, несомненно, доки. Конечно, присутствовал у меня и справочник Люгарра и по системе Вальвиля я занимался, но это всё не сравнить с настоящими спаррингами от ветеранов штыковых атак. Тем временем последняя гильза для цепного ружья оказалась снаряжена, и да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое, а после можно идти к гостям. Последние новости хоть узнать, а то сижу тут как медведь в берлоге, носа никуда не кажу. А они, новости, как и следовало ожидать, оказались весьма интересными, так как касались не только восседавших за столом в гостиной, но и другой группы товарищей. Тех самых конспираторов-торговцев, чьих имён я и не знал, только клички.
Степан принёс дополнительный прибор для меня и, усевшись с комфортом в удобном кресле, я стал слушать рассказ Полушкина, так как Василь Фомич больше молчал и лишь изредка кивал головой, подтверждая сказанное. А речь шла как раз именно о нём.
Службу Василий Фомич закончил старшим унтер-офицеров на должности каптенармуса, и в отличие от остальных сослуживцев Есиповича, выйдя в отставку, сразу оказался пристроен к делу дальнего родственника по линии жены. Скорее всего, со временем он стал бы купцом третьей гильдии, но случилась семейная трагедия. Старший сын до смерти забил вожжами неверную супругу и должен был отправиться на каторгу. Какой отец не захочет спасти сына? И Василий Фомич бросился ко всем знакомым за помощью. В итоге всех перипетий, старшенький оказался на английском купце и вскоре осел в Америке, но стоило это решение вопроса совсем не мало. Обо всех накоплениях, как и о купеческом пае, пришлось забыть и впрячься в кабалу, а, точнее, заниматься проводом обозов с контрабандой. За последние два года бывший унтер исколесил весь север Польши, побывал в Пруссии, Франции и Голландии. Приключения там случались разные: и пострелять приходилось, и от погони уходить, и кровь свою проливать, и другими неприятными делами заниматься. Ибо, как ни крути, контрабанда — это уголовное деяние, и как ни старался он выйти из этого общества, ничего не получалось. Не отпускали такого ценного кадра, находя всё новые причины. А когда и они заканчивались, напоминали о сыне. И вот, несколько дней назад, Василию Фомичу предложили исход. Как говорят немцы, "Lebensfragen", то есть вопрос жизни и смерти.
— Надо изловить и вывезти сюда одного нехорошего человека — лейтенанта Макрона, — произнёс в конце рассказа Полушкин.
— Хорошо, — сказал я. — А вы хоть знаете, где его искать? И с чего вы взяли, что он нехороший человек? Может, у него молодая жена и семеро по лавкам, а сам он примерный семьянин, верный друг и просто весёлый парень.
— Он, может, и такой замечательный, как вы только что описали, Алексей Николаевич, но что-то мне подсказывает, что душа его черна. Он капитан таможенного корвета из Кале, обеспечивающий блокаду Англии со стороны Датчан. А эта работа волчья, урвать и хапнуть, иными словами. Это как говорил Суворов про интенданта после пары лет службы. Поверьте мне, должность портит. И если говорить напрямую, то мне всё равно, какой он там весь из себя. На кону судьба моего друга и я ни секунды не стану колебаться, чью сторону выбирать: свободу Василия или Макрона.