Официальные переговоры состоялись в большой белоснежной юрте после праздничного обеда.
Меня посадили на самом почетном месте в глубине юрты напротив дверей. По правую руку расположились усуни. Все были среднего роста и крепкого телосложения мужчины. Возрастом от тридцати до сорока лет, за исключением Караяна, который был уже, по меньшей мере, в пенсионном возрасте моего времени. С ним мы познакомились раньше и пользовались его гостеприимством. Одеты все они были празднично, в яркие шелковые рубахи и кожаные штаны. Все были без оружия, за исключением длинных ножей висящих на поясе. Не смотря на это было видно, что все они матерые воины и опытные убийцы.
Первым на правах хозяина взял слово Караян, представив всех поочередно, начиная от самого близко сидящего ко мне, младшего брата кунбека [16] усуней — Жиера, сына предыдущего кунбека Куанбека и китайской принцессы Лю Цзею — Шимыра, другого его сына — Сейшена.
Нас не представляли, потому что гостили мы в ауле усуней уже несколько дней. А Ужаса все присутствующие знали уже давно. Он был младшим сыном Куанбека от жены гуннки и, как я узнал от одной из девчушек из аула Караяна, «подсунутой» им мне прошедшей ночью, тоже имел право на верховную власть среди усуней. И если бы не его отъезд еще в детстве с «моей» матерью в ставку кагана гуннов, то вероятнее всего ханом Усуней был бы он. Конечно, если бы его еще не убили до этого.
— Мы от имени хана усуней Фули приветствуем тебя принц и законный наследник славы властелина всей степи от Великого Восточного моря и до Большого Западного моря, почитаемого всеми нами Моде кагана, — начал было Жиер после того как Караян представил их, но его перебил Ужас:
— Жиер, даже если ты настолько плохо видишь, что не заметил на груди кагана тотем волка, то хочу донести до тебя, что его отец каган гуннов Шоже передал власть своему сыну Богра хану. И теперь он законный властелин степи и всех людей, сидящих верхом и натягивающих луки.
— Уважаемый мой брат Буюк, курица не смотря на то, что я вижу у нее крылья никогда не летает над нами в небесах, — сказал Жиер, не обращая внимание на то, как вспыхнули при этом лица Ужаса, близнецов и Кокжала продолжил:
— Все мы знаем, что Шоже покинул гуннов, оставив власть своему брату Кокану, который, следовательно, и является законным властелином кочевников и он муж дочери императора Лю Ши.
— И мы, конечно же, также знаем, что после того как душа Кокана займет свое место в небесной коннице Тенгри, следующим законным властелином гуннов по праву можешь стать ты, — перебил Жиера, предупреждая вспышку гнева со стороны моей делегации, сказал Шимыр, обращаясь ко мне.
Все удивленно посмотрели на него. А потом перевели взгляды на меня. Близнецы Буюк и Кокжал увидев, что я никак не реагирую, сразу же «смастерили» равнодушные морды.
Я же сидел и не мог въехать в тему и не сразу догнал, что про курицу это оскорбление. Затем до меня дошло, что они не признают меня в качестве кагана и угрожают нам Китаем. Хотя Шимыр чуть ли не прямым текстом дал понять, что они не против, если я грохну Кокана. Интересно это решение исходит лично от него или от китайского императорского двора? На сколько мне известно, его мать вернулась в Чанъань вместе со своими выжившими детьми лет десять назад. Хотя разница какая, внешняя политика Китая по отношению к степи всегда строилась по принципу «Разделяй и властвуй», и постоянно натравливала друг на друга вождей и принцев. Временами поддерживая то одного, то другого, то третьего и в итоге почти всегда устанавливали свою власть. Так и произойдет в известной мне истории скоро с усунями. Жиер убьет Фули, потом завалят Жиера, затем убийцу Жиера, не помню как его зовут, а дальше после еще многих смертоубийств, китайцы в итоге установят свою администрацию на землях этого племени.
— У меня к тебе вопрос, — сказал я, обращаясь к Шимыру, — ты когда вернулся в степи?
Шимыр взглянул на меня недоуменно, а затем, рассмеявшись, сказал:
— Ты мудр не погодам, племянник. Но не сомневайся, император Лю Ши благосклонен к тебе, и я от его имени предлагаю его покровительство и всяческую помощь.
— Настолько благосклонен, что готов простить почти шесть туменов убитых нами солдат империи Хань? — ответил я вопросом.
— Напрасная гибель стольких тысяч подданных Поднебесной, конечно же, опечалит Сына Неба, но я готов донести до него, что вся вина лежит на генерале Чен Тане, своеволие и необдуманность действий которого, несмотря на запреты императора, и привели к таким трагическим последствиям. Наш повелитель в своей мудрости и милости простит тебя, и, если бы Чен Тан еще был бы жив, то он немедленно был бы казнен.
— А мне не нужно его прощение, — стараясь придать своему выражению лица и голосу мрачности, — тем более такого Сына Неба, которого ни во что не ставят его генералы и самовольно, вопреки его воле, ведут войны, — перебил Шимыра и уже не наиграно, по настоящему мрачно и угрожающе продолжил:
— Я Богра хан, сын кагана Шоже, прямой потомок Моде кагана сына кагана Таумана. По этому праву и правом, данным мне нашим отцом Тенгри и святыми духами предков, я каган гуннов и властелин Великой степи от Великого Восточного и до Большого Западного моря. И как ваш единственный повелитель я требую выдать нам укрывшихся у вас ханьских солдат, отослать их послов и выставить усиленные отряды вдоль границ с империей, дабы не допустить больше, чтобы нога вражеского воина топтала наши священные кочевья. Кроме того, требую принять в ставку усуней моего представителя, который будет доводить до вас мою дальнейшую волю и контролировать размер положенной мне по праву властителя подати. Взамен вы получите мое высокое покровительство, защиту, справедливость при разрешении споров и, в отличие от Лю Ши, я усуням принесу процветание и мир внутри племени.
* * *
Я отдал приказ возвращаться. Переговоры с усунями прошли без конкретных результатов. Они отказались выдавать нам уцелевших китайцев. Хотя я и не добивался этого. Признания моей власти, конечно же, я не дождался, хотя они и не отказались прямым текстом, дав понять, что пока жив Кокан, даже обсуждать этот вопрос не будут. Тогда я еще подумал, что понес околесицу: какие там требования со стороны тринадцатилетнего подростка к этим видавшим жизнь воинам, привыкшим повелевать и убивать. Но к моему удовлетворению и некоторому удивлению, усуни смутились, а мои «пацаны» одобрили.
Я отказал вождям канглы, несмотря на их настойчивые требования о разорении аулов усуней, и тем самым заставить перекочевать их еще дальше на восток. Свое желание они объясняли тем, что усуни полностью подконтрольны китайскому двору и тем самым представляют угрозу и мне, и канглы. Но, по моему мнению, их интересовали не столько их безопасность, а контроль за центром торговли городом Яркендом, где собираются караваны из многих стран и где добывается лазурит, хорошо раскупаемый на рынках Согдианы и Бактрии купцами из Парфии и даже Индии и Египта.
Ну, а старейшины расположившихся вдоль реки Или аулов оценили мое решение не нападать на них так, как я хотел, то есть правильно. Что ж начало бы положено…
* * *
Мы возвращались. До реки Шу оставалось еще несколько часов пути. А там половина дня конного перехода и мы снова в городе.
Тут я заметил, что к нам быстро, загоняя все новыми ударами камчи лошадь, приближается одинокий всадник, что-то громко и горько крича. Меня остановил Ужас, легонько тронув за плечо. Вслед за нами остановилось все воинство в полном молчании до этого бодро переговаривавшееся между собой в тысячи голосов.
В пятидесяти метрах от нас всадник, соскочив со скачущего галопом коня, побежал по направлению ко мне, не переставая что-то кричать и одновременно с этим подвывать. Добежав бросился ниц передо мной, прося прощение за принесенную им горестную весть…
Умер каган Шоже.
Глава пятая
Каган Шоже был похоронен на труднодоступном и издавна священном для кочевников плато, называемом Землей Исцеления, которая находилась в трех днях конного перехода от города на восток. Название это дошло и до времени, в котором я родился. Еще это сакральное место, находящееся на высоте более чем в трех тысячах метрах над уровнем моря в Меркенских горах называется Сандыктас. Сейчас здесь еще нет множества каменных изваяний балбалов, поставленных над могилами своих усопших, появившимися через пятьсот лет потомками гуннов тюрками. Нет здесь построенных позже развалин храмов буддистов и последователей Заратустры.
Кагана, облаченного в полное воинское снаряжение, хоронили в золотом саркофаге, который поместили в заранее приготовленный сруб из еловых бревен, поставленный в яму на глубине пяти метров. Рядом в золотых саркофагах и также одетых в полные боевые одеяния положили двух его жен, погибших при обороне стен. Вместе с каганом, предварительно умертвив, похоронили пятьдесят его слуг и табун лошадей. В могилу были также погружены десятки кувшинов, наполненных просом, зерном, кумысом, вином и большое количество золотых и серебряных украшений.
Над могилой не стали воздвигать курган, а прогнали по натоптанной земле сотню лошадей. Непосредственно погребением занимались два десятка рабов, которыми руководили Иргек и Ирек. Рабов они сразу же после похорон убили и погрузили их тела на лошадей. Таким образом, кочевники обеспечивали тайну места его последнего пристанища. Я, разумеется, в этой резне участие не принимал. Близнецы без особого напряга их всех зарубили сами, хотя рабы пытались сопротивляться.
Когда мы спустились с гор, нас встретил десяток гуннов из числа близких родственников кагана Шоже. Но мы не направились сразу же в крепость, а двинулись на север в степь, где спустя три дня, оставили трупы несчастных рабов, скрывая даже приблизительное место погребения покойного кагана. К моей удаче все это время никто из сопровождавших меня воинов не навязывал мне своего общения, уважая скорбь, которую должен чувствовать сын, похоронивший только что отца и мать. Но это время я старался использовать с пользой для себя, постоянно тренируясь в стрельбе из лука, в фектовании и наблюдая за гуннами.
К моему удивлению, гунны использовали для охоты не свои боевые луки, а сделанные побыстрому из веток деревьев, подрубленных по пути. Использовать боевой лук для охоты среди гуннов, да и любых кочевников, считалось зазорным. Хотя эти охотничьи луки тоже, на мой взгляд, были страшным оружием, с помощью которого любой воин, неслышно подойдя к бродившим в степи множеству сайгаков, мог с расстояния пятидесяти метров пронзить шею животного или в течение нескольких секунд понавтыкать с десяток охотничьих стрел в огромного кабана, обитавшего в камышах, а потом уже добить его ножом.
Я поразился выносливости воинов. Кочевник мог в течение нескольких дней обходиться без горячей пищи, питаясь только сушеным мясом, кусками также сушеного творога, приготовленного в катышках из кобыльего или овечьего молока. Еще, преследуя остатки армии китайцев, я увидел, то есть не увидел вообще у войска кочевников отдельного обоза. Все запасные доспехи и оружие, луки, мечи, копья, колчаны с готовыми стрелами и мешками наполненных наконечниками стрел, каждый воин погружал на одну или две вьючные лошади, которых наряду с двумя-тремя заводными, он сам и вел за собой и, естественно, ухаживал за ними. Но как я узнал позже, чем дальше расстояние похода, тем больше увеличивалось количество запасных лошадей.
Я видел как многие кочевники, доверившись сторожевым отрядам, не останавливали преследования, спали, сидя на лошадях, только опустив голову на грудь. Такая армия в сутки при острой необходимости могла преодолеть расстояние до пятисот километров и, если бы не необходимость отдыха для лошадей, все таки не Тойота Ленд Крузер, и их кормления чаще всего подножным кормом, то расстояние марш-броска можно было смело увеличивать вдвое. Тогда как лучшая пехотная армия Древнего мира, римские легионы проходили в день тридцать пять километров, при марш-бросках — до пятидесяти.
На пятнадцатый день, возвращаясь в город, мы повстречали по пути аулы канглы, которые уже были наслышаны о разгроме пограничной армии Китая. Слух, который я сам же и распустил, что мне покровительствует Тенгри, оброс еще большими подробностями среди кочевников. Рядовые кочевники смотрели на меня с благоговением, а некоторые — с надеждой. Считали, что мне помогают все духи моих предков, включая кагана Моде. А как еще тринадцатилетний юнец, хоть и прямой потомок каганов, мог победить и обратить в бегство десятикратно превосходящую армию?
Старейшины встречных аулов посещали приготовленную для меня юрту и, выражая соболезнования, убеждали в своей верности верховному хану всех кочевников. Они готовы были хоть сейчас седлать коней для похода на усуней, Ганьсю и даже дальше в Чанъань. Я сообщил, что не собираюсь воевать с братским племенем, хоть и временно признавшим власть Лю Ши. А так как чтобы добраться до Ганьсу, нужно пройти через степи усуней, то и воевать с Поднебесной тоже не входило в мои ближайшие планы. Честно сказать я и не знал, какие у меня дальнейшие планы. Больше всего я сейчас хотел оказаться обратно в своем теле в XXI веке, а если уж не суждено, то хотел как-нибудь мирно пожить здесь, не привлекая ничьего внимания. Но последнее, к сожалению, в степи, в эту эпоху, да и в ближайшие почти две тысячи лет было не осуществимо. Обязательно кто-нибудь нападет, ограбит, угонит в рабство или просто убьет. Врагов вокруг хватало не только внешних, но и внутренних. Поэтому придется драться. А чтобы успешно драться и воевать, нужна большая, отлично вооруженная, обученная и спаянная железной дисциплиной армия. Если с обучением и вооружением все было в порядке, каждый кочевник виртуозно владел луком и рукопашным оружием и вооружен был, как говорится «до зубов», то с дисциплиной обстояло куда хуже. Нет, с личной дисциплиной во время боя как раз таки все было отлично. Отказавшегося выполнять приказ или своевольничавшего в военное время ждала немедленная смерть на месте. Я же думал о том, что подавляющее большинство воинов приводилось родовыми вождями и старейшинами, которые и являлись истинными властителями войска. Случайно обидишь вождя, то потеряешь часть войска. С обиженным вождем могут уйти его близкие друзья и родственники со всеми своими воинами, тем самым, ослабив армию. Пойдешь наперекор желанию большинства вождей — потеряешь все войско. Вот как сейчас: эти старейшины, уверявшие меня в своей преданности, узнав, что я не пойду походом на усуней и Китай, посидев из вежливости, немного уходили с разочарованными минами. Хотя многие все же с пониманием отнеслись к отказу от продолжения войны, считая, что основной причиной является исходящая угроза от узурпатора Кокана, с которым я должен, по их логике, как можно быстрее разобраться.
Понаблюдав и поговорив с вождями кочевников, я обнаружил, что среди них людей с государственным мышлением совсем немного. Большинство ставит родовые интересы выше государственных. Ну а как иначе? Вождь, игнорирующий интересы своего рода сразу же теряет доверие выдвинувших его на этот пост кочевников и, соответственно, лишается власти. Поэтому управлять ими будет непросто. Каждый из них стоит во главе племени и рода, из членов которых и состоит все основное войско.
Поэтому и объединение кочевых племен в одно единое государство происходило всего несколько раз за три тысячелетия. На пальцах одной руки можно пересчитать. Но объединившие их были величайшими людьми. По моему мнению, более великими, чем известные завоеватели земледельческих государств, покоривших другие страны и одержавших десятки побед. Так что, в первую очередь, пока я не найду способа вернуться, надо укрепиться. А укрепляться я начну с города, приобретая надежных союзников.
Я вспомнил мой разговор с согдийцами в осажденной китайцами крепости.
* * *
Как только Парман и Фарух рассказали мне все в подробностях о сговоре с генералом Чен Таном, в «холл» вошел Лошан и сообщил:
— Вождь! Почти половина согдийских рабов я казнил, оставшуюся часть продолжают резать.
Тут Фарух с громким криком «лжец» вскочил и бросился на меня. Я, даже не поняв как, перебросил его через себя, схватив за шею и уперев своей левой рукой лицо согдийца в пол, начал душить правой. Все произошло в доли секунды, что гунны не успели среагировать. В следующую секунду уже подскочил Парман, но его тут же скрутил Угэ.
— Господин, убей меня, прикажи убить всех согдийцев, но пощади Фаруха. Он последний потомок древнего царского рода идущего от Спитамена Великого [17]! — зарыдал согдиец.