Черные безликие фигуры, державшие сейчас в своих руках жизнь Лэннета, внушали капитану Стрелков глубокое отвращение. А эта заунывная подделка под человеческую речь вызывала у него искреннюю ненависть. Да, Лэннет знал о существовании подобной традиции, но от этого ему не становилось легче.
Во времена освоения галактики вражда кланов и кровная месть были широко распространенным, чуть ли не обыденным явлением. И Прародитель повелел, чтобы судьи, разбирающие дела об особо тяжких преступлениях, всегда оставались неузнаваемы. Века сменялись веками. Постепенно обычай кровной вражды сошел на нет, но одеяние судей и их анонимность, предписанные Прародителем, остались. Для рассмотрения дела об особо тяжком преступлении — как, скажем, в данном случае, — создавалась команда из двадцати одного офицера. В нее всегда входили одиннадцать Стрелков и десять Изначальных гвардейцев. Каждого (или каждую) из них выбирали из множества офицеров, служащих в этих частях. Каждого на время судебного разбирательства изолировали от остальных, дабы никто не знал, кого именно изберут непосредственно для проведения суда. Целью этой процедуры было достижение полной анонимности, и с момента ее введения она еще ни разу не давала сбоев.
И все равно в судьи никто особо не рвался.
Зал суда заполнил искаженный электроникой голос, напоминающий приглушенное, леденящее пение трубы:
— Заседание имперского трибунала его императорского величества Халиба объявляется открытым. Слово трибунала — слово императора. Пусть галактика Гомера слышит его и повинуется. Приговор трибунала окончательный, обжалованию не подлежит.
Семеро офицеров уселись на свои места. Зрители и участники заседания последовали их примеру, и по залу пронесся шорох, напоминающий шелест листьев на ветру. Лэннет с трудом подавил дрожь. Он не в силах был оторвать взгляд от черных фигур.
Сидевший в центре судья произнес:
— Подсудимый, встаньте.
Лэннет оперся о стол костяшками стиснутых кулаков и встал. Сегодняшнее заседание трибунала начиналось точно так же, как все предыдущие. Лэннет сам удивился захлестнувшему его чувству облегчения. Пока что ничто не наводило на мысль о том, что сегодня суд примет окончательное решение. До сих пор Лэннет даже не подозревал, насколько он боится объявления приговора. Сосредоточившись, капитан принялся смотреть на стену, чуть выше левого плеча судьи, сидящего в центре. Теперь председатель трибунала должен спросить у остальных судей, готовы ли они приступить к дальнейшему рассмотрению дела…
Зал снова заполнили звуки неестественного голоса:
— Трибунал считает обвинение доказанным. Заключенной будет препровожден в имперскую тюрьму «семь-джи», где и подвергнется казни путем обезглавливания, в соответствии с древними традициями, предписанными священными установлениями Прародителя. Казнь состоится ровно через неделю, считая с этой минуты. Имперский адвокат, засеките время.
Услышав, что срок его жизни исчислен — вплоть до минуты, — Лэннет пережил такие ощущения, каких раньше и представить себе не мог. Капитану казалось, словно все его тело обратилось в лед, и в то же время его сознание, раскалившись, словно плазма, исходило криком, взывая о снисхождении, о помощи, об исправлении ошибки.
Он ни в чем не виновен. Он сражался за императора. А теперь они убивают его.
Он невиновен!
Колени Лэннета задрожали. Что-то перехватило горло, мешая дышать. Сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. Взбаламученная масса, бывшая некогда его мозгом, похоже, утратила всякую связь с реальностью. Лэннет тяжело ссутулился, стыдясь собственной ужасающей слабости. Едва контролируя себя, капитан ухватился за массивный стол. Толчок в спину чуть не сбил его с ног. Лэннет с огромным трудом обернулся, чтобы посмотреть, кто это толкнул его. Полковник Эйлах лежал на полу, и из его открытого рта тянулась струйка слюны. Полковник хрипел.
Какое-то безумие. Лэннет повернулся чуть дальше, но тут у него закружилась голова, и он упал навзничь на крышку стола. Чьи-то руки поддержали капитана и превратили его падение в какую-то комедию, прокрученную на замедленной скорости.
Зал суда завертелся. То тут, то там оседали зрители. Никто даже не вскрикнул. Тела падали с глухим негромким стуком.
С усилием выпрямившись, Лэннет повернулся лицом к помосту, на котором восседали члены трибунала. Пять голов в капюшонах уже лежали на служебном всемогущем столе.
Лэннет сощурился и зашелся безумным смехом. Он пытался справиться со своим волнением, пытался заговорить… Кто-то схватил его за руки. Второй человек вцепился ему в лодыжки. А затем окружающий мир превратился в размытое тусклое пятно, на череп капитана принялась давить тьма и давила до тех пор, пока мозг Лэннета не вспыхнул ярко-алым пламенем.
Глава 2
▼▼▼
Императора Халиба трясло от гнева. Не в силах произнести хоть слово, император вскинул руку с широко расставленными пальцами. Потом пальцы принялись медленно сгибаться, приобретая по ходу дела неприятное сходство с когтями. Когда же они сомкнулись в плотно сжатый кулак, император врезал этим кулаком по столу — с такой силой, что хрупкая фарфоровая чашечка с тихим звоном подскочила на блюдце. Чистота звона резко контрастировала с диким криком императора — впрочем, августейший вопль все равно заглушил этот серебристый звук.
Искаженные гневом черты лишь подчеркнули тот факт, что императора Халиба трудно было назвать симпатичным мужчиной. Когда эхо гневного крика угасло и на лицо императора вернулось хоть какое-то подобие нормального выражения, стало ясно, что император страдает предрасположенностью к зобу, а под его живыми, беспокойными глазами образовались мешки. Для человека, которому уже перевалило за сорок, Халиб был скорее рыхлым, чем толстым. Впрочем, доставшийся столу сокрушительный удар свидетельствовал о том, что под разукрашенным одеянием, положенным императору по этикету, скрывается немалая сила. Когда Халиб многозначительно развернулся и поочередно одарил испытующим взглядом каждого из участников аудиенции, он проделал это с инстинктивной властностью человека, за плечами которого стояли четырнадцать поколений абсолютных властителей. Император Халиб привык повелевать.
Четверо мужчин и одна женщина застыли, почтительно трепеща, — все, кроме человека, стоящего крайним слева. Это был седовласый мужчина с квадратным подбородком, облаченный в темно-зеленую форму Стрелков. На уголках его воротника красовались вписанные в круг генеральские звезды. Именно ему император и адресовал первые слова, которые ему удалось прохрипеть:
— Стрелки. Мятеж.
Генерал Джерлов, командир Стрелков, вспыхнул и отозвался:
— Стрелки не мятежники, Возвышенный. Клянусь честью.
К императору наконец-то вернулся дар членораздельной речи.
— К черту вашу честь! Здесь речь идет уже о вашей жизни. Когда мои следователи докажут, что капитан Лэннет набрался этого от других Стрелков, вы взойдете на плаху вместе.
— Тогда умрут двое невиновных, — с видом оскорбленного достоинства отозвался Джерлов.
Император дернулся, словно ужаленный. Все прочие затаили дыхание. Единственная присутствующая женщина, одетая в многослойный струящийся наряд желто-оранжевых тонов, даже подалась назад. По ее лицу скользнула тень отвращения, и это выражение странным образом шло ей. Внешность ее отличалась красотой зрелой женщины, уверенной в своем высоком общественном положении, но эту красоту несколько портила леденящая суровость. Поскольку она тоже стояла с краю, ее движение оказалось весьма заметным, но Халиб не обратил на него никакого внимания. Взгляд императора был сейчас прикован к Джерлову. Халиб процедил:
— Таким образом вы признаете, что верите в невиновность Лэннета! Вы поддерживаете предателя!
— Я полагаю, что события на Паро разворачивались именно так, как утверждает капитан Лэннет. Я не помогал ему укрыться от правосудия и не собираюсь оправдывать этого бегства. Честь корпуса Стрелков требует, чтобы Лэннет восстановил свое доброе имя в справедливом судебном разбирательстве.
Ударения на слове «справедливый» оказалось достаточно, чтобы человек, стоящий в центре группы, оживился. Он был одет в те же цвета, что и женщина — точнее, в оранжевую рубаху с длинным рукавом и оранжевый просторный жилет. Брюки, заправленные в начищенные до блеска черные ботинки, были того же оттенка, что и жилет. Мужчина произнес:
— Возвышенный, вас оскорбляют прямо в лицо. Генерал фактически заявил, что суд был несправедливым. Вот почему он затеял…
Августейшее шипение заставило его умолкнуть. Император был облачен в черный наряд со стоячим воротником, который поднимался выше головы, а по бокам полукругом выгибался вперед. Сейчас Халиб выглядывал из своего воротника, словно из амбразуры бункера, и даже сверкающие бриллианты, усеивавшие края воротника, не сглаживали этого впечатления. Более того — голос императора внезапно сделался чрезвычайно официальным и столь же ядовитым.
— Командор Хэно, я не глухой. Ваше толкование слов генерала является ненужным, непрошеным и исключительно неразумным. Полагаю, мне нет необходимости указывать на тот факт, что единственным доказательством того, что изложенное капитаном Лэннетом описание событий на Паро правдиво, является злосчастное исчезновение командора Люмина Этасалоу, вашего непосредственного предшественника. Не правда ли, это в высшей степени загадочно — что после взрыва и пожара, уничтожившего секретное тренировочное оборудование Изначальной гвардии, в руинах так и не было обнаружено ни малейших останков командора? Я страстно желаю, чтобы Этасалоу побыстрее разыскали и допросили. Со всей требуемой строгостью.
— Люмин ни в чем не повинен, Возвышенный, — подала голос женщина. — Мы помним о своей обязанности нести свет и заботиться о сохранении и распространении знаний. Так завещал нам Прародитель, и так будет вечно. Что же касается действий других, Люмин…
— А я все ждал — когда же вы зачирикаете? — Халиб повернулся к женщине. — Мы поговорим наедине, Солнцедарительница. Через несколько минут. Эти недоумки оскорбляют меня своим присутствием. А вот вы — совсем другое дело.
В глазах Солнцедарительницы промелькнул страх. Но почти сразу же к жрице вернулась ее ледяная надменность. И лишь подергивание уголков рта предательски свидетельствовало о разыгравшемся беспокойстве.
Император Халиб тем временем обратился к другому мужчине, одетому в облегающий темно-синий мундир с черной отделкой — форму Изначального гвардейца.
— Управляющий Вед. Поскольку вы являетесь вторым по старшинству чинодолжностным лицом Изначальной гвардии и помощником нашего недавно назначенного командора Хэно, на вас лежит обязанность установить подробности этого позорного происшествия. Кроме того, вы должны отыскать капитана Лэннета.
Управляющий Вед кашлянул и, запинаясь, проговорил:
— Это потребует некоторого времени, Возвышенный. Гвардия сейчас ослаблена…
— Меня не волнует, сколько жизней унесет разбирательство, управляющий, и будет ли среди этих жизней ваша. Ваша гвардия ослаблена потому, что она разделена на части и вынуждена подавлять беспорядки на пяти из оставшихся одиннадцати — у вас хватит мозгов понять значение слова «оставшиеся»? — планет, находящихся под прямым имперским управлением. Люмин — наша государственная религия, наше вместилище всех знаний. Вы же теряете доверие народа и даже не догадываетесь об этом! — император Халиб вскочил на ноги, бурно жестикулируя и брызгая слюной. — Вон отсюда — вы, все! Кроме вас, Солнцедарительница. У меня к вам осталось несколько слов. Что касается всех прочих, по отношению к вам я испытываю только одно чувство — презрение. А, нет! Еще отвращение. Убирайтесь. Найдите мне Лэннета. Разыщите изменника. А теперь — вон отсюда!
И мужчины удалились. Все они, кроме командующего Стрелков, прежде чем выйти, украдкой бросали взгляд на Солнцедарительницу.
Император Халиб сдержал улыбку. Даже в нынешней чрезвычайной ситуации эти подхалимы не утратили уважения к одной из их числа. Император буквально слышал, какие мысли крутятся сейчас у них в головах. Солнцедарительница получила личную аудиенцию у императора. Кто в результате останется в выигрыше? А в проигрыше? И каким именно образом? Не возвысится ли кто-нибудь из врагов? Не столкнется ли с неожиданным препятствием? О друзьях речь не шла. На том уровне власти, которого достигла удалившаяся четверка, слово «друг» могло служить лишь наживкой.
Внимание императора переключилось на Солнцедарительницу. Халиб улыбнулся и пережил мгновение искренней радости, понаблюдав, как испугала жрицу эта злобная улыбка.
— Наконец-то мы одни, а? Пара дипломированных специалистов по выживанию. Вы на одной стороне, я — на другой. Как вы думаете, Солнцедарительница, мы просто хорошо сохранились или мы еще и намного умнее большинства окружающих?
Жрица нерешительно улыбнулась в ответ.
— Я никогда не была ни на какой «стороне», Возвышенный, кроме как на вашей. И я не совсем понимаю, что именно вы подразумеваете под выживанием. Моя связь с чрезвычайными силами на Паро была минимальной, если вообще можно считать, что она была. Мое единственное стремление — служить успехам Люмина — и империи. Я предупреждала командора Этасалоу и Мандро Та, что они превышают свои полномочия.
Халиб по-прежнему продолжал улыбаться.
— Так вот, значит, что вы им сказали? Превышение полномочий. Недурное выражение. Мне-то казалось, что вы являлись частью этого трио и вашей целью было скинуть меня с трона. Но теперь я вижу, что ошибался. Вы просто оказались сбиты с толку и позволили себе несколько незначительных вольностей. Может, вы все-таки изложите суть своего плана? Мне приходится просить вас об этом, поскольку я в свою очередь плохо понимаю смысл выражения «превышение полномочий» — ведь мои-то полномочия ничем не ограничены. А это вещи, касающиеся жизни и смерти. Но что это я? Мы же говорили о вас! О вас и вашем плане, направленном на мое свержение.
— Мне ничего не известно о подобном плане. Я пыталась остановить их, Возвышенный. Или, если угодно, можно сказать, что я пыталась их сдержать. Я спорила с ними до полного изнеможения. Поскольку я играю ведущую женскую роль в иерархии Люмина, одной из моих главных обязанностей является поддержание мира. Я никогда не забываю об этом. Я постоянно напоминала командору и Мандро Та, что цель нашей жизни — содействовать процветанию империи, а для этого необходимо заботиться о благе императора. Они ничего не говорили мне о своих планах, иначе я непременно поставила бы вас в известность, Возвышенный.
Халиб уселся и ссутулился, уронив голову на грудь. Теперь его голос звучал приглушенно, но все же слова можно было разобрать.
— Я не собираюсь убивать вас, поскольку вы будете служить мне куда старательнее, зная, что малейший повод может заставить меня изменить свое решение. Вы скучны, Солнцедарительница. Вы слишком трусливы, чтобы самостоятельно нанести удар, и слишком глупы, чтобы подыскать опытного союзника. Вы мне не опасны. А вот я являюсь для вас постоянным источником опасности. Запомните это и впредь неустанно твердите, что Люмин служит мне — тогда вы сохраните свою бесполезную жизнь. Теперь идите.
Император не шелохнулся и даже не потрудился взглянуть на жрицу. Солнцедарительнице неоткуда было узнать, что Халиб следит за ней из-под полуприкрытых век. Император всегда был начеку.
Некоторое время после того, как за Солнцедарительницей закрылась дверь, Халиб не шевелился. Он отдыхал, глубоко и неторопливо дыша и чувствуя, как расслабляются напряженные мышцы. Понемногу гнев императора утихал. И лишь полностью успокоившись, Халиб позволил себе просмаковать ситуацию. Он обнаружил новый заговор, растущий вокруг него. Заговоры. Козни. Интриги. Вот это жизнь! Император затрепетал от бодрящего, почти чувственного ощущения опасности.
Началась новая игра. Жизнь снова сделалась занятной.
Тихий звук, писк, который нельзя было бы расслышать уже с расстояния в несколько футов, оборвал ход императорских мыслей. Это был сигнал тревоги. Сигнализация была встроена в кресло и работала на ультразвуке.