Учащиеся начали выходить из колледжа.
Когда-то в этом здании находился банк, потом его помещения приспособили под классные комнаты. Учились там девушки, не достигшие двадцатилетнего возраста. Они обучались профессиям машинисток, секретарей, счетоводов и агентов по туризму. Они несли сумки, книги и папки. Одеты они все были по-весеннему в свитеры и юбки, ставшие немодными: предполагалось, что ученики секретаря должны одеваться скромно.
Наконец появилась Каролин. На ней была зеленая «двойка» — кардиган и джемпер; книги она несла в старом кожаном портфеле.
Она изменилась, подумал Валли; лицо немного округлилось. Не могла же она за неделю так сильно поправиться. Она шла с двумя девушками и разговаривала, но не смеялась, когда смеялись они. Если он заговорит с ней сейчас, те двое сразу обратят на него внимание. Это опасно: хотя он изменил свой внешний вид, они могли знать, что известный убийца и перебежчик Валли Франк был дружком Каролин, и заподозрить, что этот молодой человек в темных очках он и есть.
Вдруг его охватила паника: неужели его планы будут так легко расстроены сейчас, в последний момент, после всего, что он пережил? Но вот две подружки свернули влево и помахали на прощание. Каролин одна перешла улицу.
Когда она проходила мимо, Валли снял темные очки и сказал:
— Привет, дорогая.
Она взглянула на него, узнала, вскрикнула от неожиданности и остановилась. На ее лице он увидел изумление, испуг и что-то еще — не вину ли? И потом она побежала к нему, уронив портфель, и бросилась в его объятия. Они обнялись и поцеловались, и все тревоги его улетучились, и наступило блаженство. На первый вопрос он получил ответ: она все еще любила его.
Через минуту он заметил, что прохожие смотрят на них — одни улыбаясь, другие неодобрительно. Он надел свои очки.
— Пойдем, — сказал он. — Я не хочу, чтобы люди узнали меня.
Он поднял ее портфель. От колледжа они шли, держа друг друга за руку.
— Как ты вернулся? Это не рискованно? Что ты собираешься делать? Кто-нибудь знает, что ты здесь? — забрасывала она его вопросами.
— Нам нужно о многом поговорить, — прервал он ее. — Давай найдем какое-нибудь место, где нам никто не помешает.
На другой стороне улицы он увидел церковь. Может быть, она открыта для людей, ищущих духовное спокойствие.
Он повел Каролин к двери.
— Ты хромаешь, — заметила она.
— Пограничник стрелял и попал мне в ногу.
— Болит?
— Еще как.
Дверь церкви была не заперта, и они вошли.
Это была обычная протестантская церковь, тускло освещенная, с рядами жестких скамей. В дальнем конце женщина в головном платке стирала пыль с аналоя. Валли и Каролин сели в последнем ряду и заговорили тихим голосом.
— Я люблю тебя, — сказал Валли.
— Я тоже люблю тебя.
— Что произошло в воскресенье утром? Ты должна была встретиться со мной.
— Я испугалась, — призналась она.
Он ожидал услышать не этот ответ и поэтому не мог понять его.
— Я тоже боялся, но мы дали друг другу обещание.
— Я знаю.
Он видел, что ее мучает совесть, и в то же время чувствовал, что есть еще что-то. Ему не хотелось мучить ее, но он должен был знать правду.
— Я ужасно рисковал. Ты не должна была отступать, не сказав ни слова.
— Извини.
— Я бы так не поступил с тобой, — сказал он, а потом добавил: — Я очень люблю тебя.
Она вздрогнула, словно он ударил ее, но ответила она с горячностью:
— Я не трусиха.
— Если ты любишь меня, как ты могла подвести меня?
— Я готова отдать за тебя жизнь.
— Если бы это была правда, ты бы пошла со мной. Как ты можешь сейчас говорить такое?
— Потому что на карту поставлена не только моя жизнь.
— И моя тоже.
— И чья-то еще.
— Ради бога, чья? — озадаченно спросил он.
— Я говорю о жизни нашего ребенка.
— Что?
— У нас будет ребенок. Я беременна, Валли.
Он открыл рот. Он лишился дара речи. Его мир перевернулся в одно мгновение. Каролин была беременна. Ребенок входил в их жизни.
Его ребенок.
— О господи, — наконец произнес он.
— Я разрывалась на части, — с болью в голосе проговорила она. — Постарайся понять это. Я хотела пойти с тобой, но я не могла подвергать опасности ребенка. Я не могла сесть в фургон, зная, что ты решил действовать напролом. Я не боялась пострадать, но только не ребенок. Скажи, что ты понимаешь меня, — умоляла она.
— Кажется, понимаю, — сказал он.
— Спасибо.
Он взял ее руку.
— Хорошо, давай подумаем, что мы будем делать.
— Я знаю, что буду делать, — твердо заявила она. — Я уже люблю этого ребенка и не собираюсь избавляться от него.
Она жила с этим знанием уже несколько недель, догадался он, и она думала долго и много. Тем не менее он был поражен ее силой воли.
— Ты говоришь так, будто меня это не касается.
— Это мое тело, — резко сказала она. Уборщица оглянулась, и Каролин понизила голос, хотя продолжала говорить категорично. — Я не позволю никакому мужчине — тебе ли или моему отцу — диктовать, что мне делать с моим телом!
Валли догадался, что ее отец пытался уговорить ее сделать аборт.
— Я не твой отец, — отпарировал Валли. — Я не собираюсь говорить тебе, что делать, и я не хочу уговаривать тебя сделать аборт.
— Извини.
— Но это наш ребенок или только твой?
Она заплакала.
— Наш, — ответила она.
— Тогда будем ли мы обсуждать, что делать дальше — вместе?
Она сжала его руку.
— Ты такой взрослый. Хорошо, что ты будешь отцом. До того как тебе исполнится восемнадцать лет.
Это была потрясающая мысль. Он представил себе своего отца с короткой стрижкой и в жилете. Сейчас Валли предстоит исполнять ту же роль: человека, умеющего командовать, ответственного, надежной, способного обеспечить семью. Он был не готов к этому, что бы Каролин ни говорила.
Но он обязан делать это.
— Когда?
— В ноябре.
— Ты хочешь выйти замуж?
Она улыбнулась сквозь слезы.
— А ты хочешь жениться на мне?
— Больше всего на свете.
— Спасибо. — Она обняла его.
Уборщица кашлянула осуждающе. Разговоры разрешались, а телесный контакт нет.
— Ты ведь знаешь, я не могу остаться здесь, на Востоке, — напомнил Валли.
— Мог бы твой отец нанять адвоката? — спросила она. — Или оказать политическое давление? Правительство могло бы издать указ о помиловании, если объяснить все обстоятельства.
Семья Каролин не имела отношения к политике, а семья Валли имела, и он знал с полной уверенностью, что он никогда не будет помилован за убийство пограничника.
— Это невозможно, — сказал он. — Если я останусь здесь, меня казнят за убийство.
— Что же тебе делать?
— Я должен вернуться на Запад и жить там, пока коммунизм не рухнет, а я не предвижу такого на моем веку.
— Не рухнет.
— Ты должна идти со мной в Западный Берлин.
— Как?
— Тем же путем, каким я пришел. Кое-какие студенты прорыли тоннель под Бернауэр-штрассе. — Он посмотрел на часы. Время бежало. — Нам нужно быть там на закате.
Она ужаснулась.
— Сегодня?
— Да, сейчас.
— О боже!
— Ты хочешь, чтобы наш ребенок рос в свободной стране?
Борьба, происходившая внутри нее, отразилась на ее лице которое исказилось, как от боли.
— Я не хочу подвергаться ужасному риску.
— Я тоже. Но у нас нет выбора.
Она отвернулась и посмотрела на ряды скамей и усердную уборщицу, на табличку на стене, гласившую: «Я есть путь, истина и жизнь». Пользы от этого никакой, подумал Валли, но Каролин приняла решение.
— Тогда идем, — проговорила она и встала.
Они вышли из церкви. Валли взял направление на север. Каролин была подавлена, и он пытался развеселить ее.
— «Близнецы Бобси» ищут приключения, — сказал он. Она слегка улыбнулась.
Валли не покидала мысль, не следят ли за ними. Он был совершенно уверен, что никто не видел его, когда он утром выходил из дома родителей: он воспользовался черным ходом и на улице никто не увязался за ним. Но не привела ли Каролин за собой хвоста. Возможно, у колледжа ее дожидался другой человек, некий умелец быть незамеченным.
Валли оглядывался каждую минуту, чтобы убедиться, не попадется ли на глаза одна и та же личность. Никого подозрительного он не заметил, но умудрился перепугать Каролин.
— Что с тобой? — со страхом спросила она.
— Смотрю, нет ли хвоста?
— Ты имеешь в виду того человека в кепке?
— Может быть. Давай сядем в автобус.
Они проходили мимо остановки, и Валли потянул Каролин в конец очереди.
— Зачем это?
— Чтобы посмотреть, не сядет ли кто-нибудь, а потом не сойдет ли вместе с нами.
Уже начался час пик, и миллионы берлинцев, направляясь домой, набивались в автобусы и поезда. К тому времени, когда подошел автобус, несколько человек встали в очередь за Валли и Каролин. Сев в автобус, Валли стал внимательно присматриваться к ним. Это были женщина в плаще, миловидная девушка, мужчина в широких рабочих брюках, еще один мужчина в костюме и фетровой шляпе и два юноши.
Они проехали три остановки на восток и вышли. Женщина в плаще и мужчина в рабочих штанах сошли за ними. Валли взял направление на запад — назад, откуда они приехали, полагая, что тот, кто сделает этот нелогичный маневр, личность подозрительная.
Но никто за ними не последовал.
— За нами хвоста нет, — уверенно сказал он Каролин.
— Мне так страшно, — отозвалась она.
Солнце садилось. Им нужно было спешить. Они повернули на север, к району Веддинг. Валли снова оглянулся и заметил мужчину средних лет в коричневом холщовом пальто складского рабочего, но никого из тех, кого видел раньше.
— Все в порядке, — успокоил он Каролин.
— Увижу ли я свою семью? — спросила она.
— Пока нет, — ответил Валли. — Если они не переедут также.
— Отец никогда не уедет. Он любит свои автобусы.
— На Западе тоже есть автобусы.
— Ты не знаешь его.
Каролин была права, Валли не знал его. Он не имел ничего общего с умным, волевым Вернером. Отец Каролин не имел никаких политических или религиозных убеждений, и ему не было никакого дела до свободы слова. Если бы он жил в демократической стране, он, вероятно, никогда не ходил бы на выборы. Он любил свою работу, свою семью и свою пивную. Его любимая еда была хлеб. Коммунизм дал ему все, что ему требовалось. Он никогда не перебрался бы на Запад.
Наступили сумерки, когда Валли и Каролин добрались до Штрелицер-штрассе.
Каролин все больше нервничала, когда они шли по улице к тому месту, где она упиралась в стену.
Впереди Валли заметил молодую пару с ребенком. Он подумал, что они тоже хотят бежать. Да, так и есть: они открыли дверь во двор и скрылись.
Валли и Каролин подошли к тому же месту, и Валли сказал:
— Это здесь.
Каролин проговорила:
— Я хочу, чтобы мама была со мной, когда у меня будет ребенок.
— Мы почти у цели, — начал объяснять он. — За дверью двор с люком. Мы опустимся в колодец, а потом по тоннелю прямая дорога к свободе.
— Я не боюсь уходить, я боюсь рожать, — продолжала она о своем.
— Все будет отлично, — решил успокоить ее Валли. — Там у них большие больницы. Тебя будут окружать доктора и сестры.
— Я хочу к маме.
Через ее плечо Валли увидел, что на углу улицы, в нескольких сотнях метров, человек в коричневом холщовом пальто разговаривает с полицейским.
— Черт! — воскликнул он. — За нами все-таки следили. — Он посмотрел на дверь, потом на Каролин. — Сейчас или никогда, — сказал он. — У меня нет выбора. Я должен идти. Ты пойдешь со мной или нет?
Она плакала.
— Я хочу, но не могу, — сквозь слезы проговорила она.
Из-за угла на большой скорости выехала машина и остановилась у полицейского и шпика. Знакомая фигура выскочила из машины — высокий сутулый мужчина. Ганс Гофман. Он заговорил с человеком в коричневом пальто.
Валли сказал Каролин:
— Либо ты идешь со мной, либо быстро уходи отсюда. Сейчас здесь будет заварушка. Я люблю тебя. — Он пристально посмотрел на нее и скрылся за дверью.
Над люком стояла Кристина все еще в головном платке и с пистолетом за поясом. Увидев Валли, она открыла люк.
— Тебе сейчас может пригодиться пистолет, — предупредил ее Валли. — Сюда идет полиция.
Он бросил последний взгляд назад. Деревянная дверь в стене оставалась закрытой. Каролин не пошла за ним. Боль скрутила у него все внутри — это конец.
Он начал спускаться по ступеням.
В подвале молодая пара с ребенком стояла с одним из студентов.
— Скорее! — закричал Валли. — Сюда идет полиция.
Они стали спускаться по лестнице в колодец — сначала мать, за ней ребенок, потом отец. Ребенок продвигался медленно.
Кристина спустилась по ступеням и со стуком закрыла за собой металлический люк.
— Как полиция напала на наш след? — спросила она.
— За моей девушкой следили агенты Штази.
— Болван, ты подвел всех нас.
— Тогда я пойду последний, — сказал Валли.
Студент спустился в колодец, и Кристина последовалаза ним.
— Дай мне пистолет, — попросил Валли.
Она заколебалась.
— Если я буду позади тебя, ты не сможешь воспользоваться им, — пояснил Валли.
Она отдала ему пистолет. Валли взял его с величайшей осторожностью. Он выглядел точно так же, как пистолет, который достал отец из тайника на кухне в тот день, когда бежали Ребекка и Бернд.
Кристина заметила неуверенность Валли.
— Ты когда-нибудь стрелял из пистолета? — спросила она.
— Нет.
Она забрала его и перевела рычажок рядом с ударником.
— Сейчас он снят с предохранителя, — сказала она. — Все, что тебе нужно делать, — это прицелиться и нажать на курок.
Она снова поставила пистолет на предохранитель и отдала оружие Валли. Потом она начала спускаться по лестнице.
Валли услышал голоса и шум машины снаружи. Он не мог понять, что делает полиция, но было ясно, что он теряет время.
Теперь до него стало доходить, как все произошло. Ганс Гофман установил слежку за Каролин, рассчитывая, что Валли вернется за ней. Шпик видел, что она встретилась с парнем и ушла с ним. Кто-то решил не арестовывать их сразу, а проследить, не выведут ли они на группу заговорщиков. После того как они сошли с автобуса, филеры сменились, и за молодыми людьми увязался человек в коричневом пальто. В какой-то момент он понял, что они направляются к стене, и он нажал тревожную кнопку.
Сейчас полиция и Штази были снаружи, шныряя по задворкам заброшенных домов, пытаясь обнаружить, куда делись Валли и Каролин. В любую секунду они найдут люк.
С пистолетом в руке Валли стал спускаться в колодец за всеми остальными.
Ступив на землю с лестницы, он услышал скрип открываемого люка. Еще секунда-другая, и послышались грубые и восторженные выкрики, из чего можно было понять, что они нашли люк в полу.
Валли пришлось долго ждать перед входом в тоннель, пока Кристина не скроется в нем. Он юркнул за ней и остановился. Худощавого телосложения, он смог повернуться в узком проходе. Выглянув в колодец, он увидел тучного полицейского, становящегося на лестницу.
Ситуация создавалась безнадежная. Полиция была слишком близко. Все, что им оставалось сделать, это направить автоматы в тоннель и открыть огонь. Сам Валли будет убит первым, и, когда он упадет, пули пройдут над ним и сразят следующего в веренице людей и так далее — расправа будет кровавой. И он знал, что полицейские не будут церемониться: для тех, кто бежал, не существовало пощады, никакой. Это будет бойня.
Он должен не дать им войти в тоннель.
Но он не хотел никого убивать.
Встав на колено в начале тоннеля, он снял с предохранителя «вальтер». Затем он выставил пистолет из тоннеля, направил его вверх и нажал на курок.
Пистолет ударил его в руку. Выстрел раскатисто прогремел в закрытом пространстве. Кто-то сразу закричал с испуга, но не от боли, и Валли догадался, что он отпугнул их, не попав в кого-либо. Он выглянул из тоннеля и увидел, что полицейский поднимается по лестнице и вылезает из колодца.
Валли подождал. Он знал, что беглецы впереди него будут продвигаться медленно из-за ребенка. Он слышал, как полицейские решают, что делать дальше. Никто их них не хотел спускаться в колодец: это самоубийственно, сказал один из них. Но они не могли позволить людям уйти.