Раз со мной не получилось.
Машинально коснулась кулона, так преданно оберегавшего меня в минуты опасности, и тихо произнесла:
— Лучше вылейте. Пока еще кто-нибудь не отравился.
Маркиз негромко усмехнулся:
— Сами додумались до столь изощренной мести или кто подсказал? — Вернув графин на место, повернулся ко мне и замер в ожидании ответа.
— Это вышло случайно. Я не собиралась никого опаивать. В отличие от вас, у меня есть совесть! — гордо вздернула подбородок.
— Видимо, вчера она крепко спала, — издевательски хмыкнул страж.
Нет бы извиниться за то, что чуть не лишил меня невинности! Напугал до полусмерти. А он вместо этого стоит и ухмыляется.
Вот точно ни стыда ни совести.
А значит, и говорить нам с ним больше не о чем.
— Я расторгаю нашу помолвку. — Хотела, чтобы голос прозвучал как можно тверже, но он все равно предательски дрогнул на слове «помолвка».
— Вы в этом уверены, мадемуазель? — подозрительно сощурился де Шалон, как будто не поверил моим словам. — Хорошо все взвесили и обдумали? Поставили в известность родителей?
— Еще нет. Подумала, вам первому стоит узнать о моем решении. У меня было достаточно времени для раздумий. Целая ночь. После того как вы ушли, оставив меня наедине с моими тревожными мыслями, в платье, разорванном в клочья. — Обычно, глядя стражу в лицо, я тушевалась и спешила отвести взгляд. Но в этот раз — ничего, выдержала и лед черных глаз, и полыхнувшую в них на короткий миг ярость, которую маг тут же спешно спрятал в глубинах своей темной души.
— Вы ведь понимаете, другого предложения руки и сердца вряд ли дождетесь. — Опустившись на краешек письменного стола, Моран небрежно скрестил на груди руки и смерил меня взглядом, в котором сквозила ирония и превосходство.
— Вы так любезно не даете мне об этом забыть, — растянула губы в язвительной улыбке.
— Пострадают ваши сестры, — продолжал бередить и без того не заживающую рану садист. — Вряд ли найдется такой дурак, который согласится дать хотя бы за одну из них выкуп, чтобы жениться и при этом не нарушить древней традиции. Увы, нынешнее положение вашей семьи оставляет желать лучшего. Вы, Александрин, рушите не только свою жизнь, но и будущее ваших родных.
— Наоборот, я ее спасаю. А что касается моих родных… Уверена, они все меня поймут и поддержат.
Моран изогнул брови в искреннем удивлении. Да я и сама понимала, что мое последнее заявление абсурдно.
— Что ж, силой вас заставлять не буду. Да и не нужна мне мученица. Вы получили щедрое предложение, Александрин, от которого так опрометчиво отказываетесь из-за глупых обид. Как бы потом не пожалеть.
Удивляюсь, как он еще не лопнул от чувства собственного превосходства.
Напыщенный индюк!
— Могу вас заверить, ваша светлость, единственное, о чем я жалею, — это о том, что не отклонила ваше предложение сразу и приехала сюда. Сэкономила бы свое, а главное, ваше драгоценное время, которое вы, непонятно почему, изволили тратить на такую ничтожную особу, как я.
Именно это сейчас читалось в его полуулыбке и надменном взгляде: какой великий он и какая никчемная я.
— Тогда не смею вас больше задерживать, мадемуазель, — недвусмысленно указали мне на дверь.
— Счастливо оставаться, месье, — до боли сжав кулаки, попрощалась сквозь зубы. Не оглядываясь, бросилась прочь.
Прочь от Морана и своих разбившихся на мелкие осколки надежд.
Смутно помню, как добежала до спальни — слезы застилали глаза, путались мысли. Только сейчас я поняла в полной мере, каково это — расставаться с человеком, к которому уже почувствовала привязанность и симпатию. И который просто взял и плюнул мне в душу.
Лучше бы вообще сюда не приезжала!
Не страдала бы сейчас.
На этом утро испытаний не закончилось. Не успела переступить порог своего временного пристанища, как перед моим заплаканным взором нарисовалась маменька собственной персоной.
— Ксандра, что это с тобой? — всплеснула руками родительница.
— Все в порядке, — нервно смахнула слезы. Пожелав себе удачи, на выдохе выпалила: — Скажи близняшкам, чтобы собирались. Мы уезжаем.
— Куда уезжаем? — ахнула баронесса.
— Домой, — буркнула я и поспешила к сундукам.
Но мама, преградив мне дорогу, приняла грозную позу: уперев руки в боки, потребовала объяснений. А мне от одной лишь мысли, что придется исповедоваться перед ней, рассказывать о вчерашнем происшествии, становилось тошно.
— Помолвка расторгнута. Мы с его светлостью решили, что так будет лучше, — ограничилась кратким объяснением, мечтая, чтобы ее милость сейчас куда-нибудь провалилась.
Куда угодно, лишь бы оставила меня в покое и дала возможность привести в порядок мысли.
Не теряя надежды добраться до своего нехитрого скарба, хранившегося в бездонных сундуках покойной маркизы, место которой мне, как оказалось, не суждено занять, попыталась обойти маман. Но та вцепилась мне в руку точно клещ и, резко развернув к себе, со злостью выкрикнула:
— Даже думать не смей! Слышишь? Разве ты недостаточно нас позорила? Не знаю, что там между вами произошло, и знать не желаю! — гневно припечатала родительница. — Но ты сейчас же отправишься к его светлости с извинениями. Если понадобится, в ногах у него будешь валяться, лишь бы простил тебя за твои глупости!
Значит, за мои глупости…
— Не хватало еще быть брошенной женихом накануне свадьбы! Такого позора твой бедный отец точно не переживет.
— Вообще-то это я его бросила…
Сердце в груди болезненно заныло от обиды на мать, которая даже не пыталась меня понять. Которой было безразлично, что толкнуло ее дочь принять такое решение.
А в следующий миг заныла и щека. От пощечины. Звонкой, оглушительной. Короткая боль, опалившая кожу, медленно стекла вниз, камнем осела где-то в районе груди. Я стояла, не способная пошевелиться, глядя в глаза женщине, что подарила мне жизнь и, по идее, должна была меня любить. Вот только чувство, что сейчас отражалось во взгляде баронессы ле Фиенн, мало походило на эту самую материнскую любовь.
Скорее на презрение. А может, даже ненависть. За то, что мне хватило смелости (или безрассудства) разрушить ее чаянья и тщеславные надежды.
— А теперь возьмешь и помиришься, — произнесла ее милость тихим, но от этого не менее суровым голосом. — Иначе одной дочерью у меня станет меньше.
Не удостоив меня больше ни словом ни взглядом, вышла из спальни и остервенело хлопнула дверью, поставив в только что разыгравшейся в этой комнате драме закономерную точку.
На поклон к господину маркизу я не пошла. Но из покоев, которые так и не успела обжить, поспешила уйти от греха подальше. Наверняка следом за разгневанной родительницей явятся не менее злые близняшки, а может, пожурить непутевое чадо пожалует и отец. Сейчас я не в состоянии общаться ни с кем из них. А от одной мысли провести следующие несколько дней в тесной повозке со столь любящим меня семейством хотелось волком выть. Боюсь, до Луази я просто не доеду, еще раньше сестры испепелят меня взглядами или мать, не способная выносить присутствия вычеркнутой из сердца дочери, попросту вышвырнет из кареты.
Признаюсь, я уже не знала, чего можно ожидать от так уповавшей на этот треклятый союз родительницы.
Укрывшись в увитой лозой беседке в глубине парка, наконец дала волю чувствам, то есть попросту разревелась. Отчаянно, навзрыд. Никогда мне не было так обидно и горько. Даже в роковой день инициации так не мучилась. Сейчас же ощущение безысходности разрывало душу.
Тогда, восемь лет назад, Моран стал тем, кто утешил, помог справиться с болью и разочарованием. Кто бы мог подумать, что пройдет время и он станет причиной моих слез.
Вот такой, зареванной и жалкой, меня и нашел Касьен. Приблизился бесшумно, мягко ступая по насыпной дорожке, окаймленной фигурно подстриженными кустарниками. Тепло улыбнувшись, спросил, может ли составить мне компанию.
— Вас не было на завтраке.
Я шмыгнула носом. Разве уже полдень? А такое ощущение, что страдаю от силы час.
— Вас прислал его светлость? — с благодарностью приняла протянутый платок с вышитыми по углам золотыми вензелями.
— Я сегодня еще не видел брата, он отказался выходить к столу.
Видать, решил не обременять себя церемонией прощания. Что ж, так даже лучше. Надеюсь, больше никогда не увижу напыщенную физиономию стража!
— Вы сказали — брата?
— Молочного, — мягко пояснил Касьен. — Моя мать была кормилицей Морана. А когда во мне открылась сила, покойный маркиз де Шалон объявил меня своим названым сыном. У него было доброе сердце. — В глазах молодого человека отразилась грусть.
До сих пор считала, что шевалье де Лален гостит в Валь-де-Манне, а оказывается, он родственник его светлости, пусть и не кровный.
Увы, Касьену не повезло с братом. Зато крупно подфартило с приемным отцом. Жаль, что во мне сила так и не обнаружилась и мои же собственные родители относятся ко мне хуже, чем к какой-то бродяжке.
— Александрин, вы так подавлены. Мне больно видеть вас такой. Что-нибудь случилось? — с искренним участием поинтересовался Касьен.
— Случился. Его светлость, — горько усмехнулась я и отшутилась вяло: — Можете порадоваться, Касьен, пришел конец вашим мучениям. Сегодня я и моя семья покинем Валь-де-Манн. Больше вы не увидите близняшек.
— Очень жаль, — спустя несколько мгновений тишины, нарушаемой лишь тоскливым шелестом деревьев, проронил шевалье, не замедлив уточнить: — Я имею в виду, жаль, что уезжаете вы, Александрин. Признаюсь, сначала я отнесся к выбору Морана скептически. Но, познакомившись с вами поближе, обрадовался. Думал, что маркиз наконец обретет счастье.
— А разве он не был счастлив с Серен? — подняла на мага заплаканные глаза. — Говорят, их любви завидовало все королевство.
Де Лален чуть заметно усмехнулся.
— Да, Моран обожал жену. Боготворил. А вот любил ли… У них были… хм, довольно своеобразные отношения. Но лучше не будем об этом, — поспешил закрыть эту тему Касьен. — Брат не любит, когда кто-нибудь обсуждает его личную жизнь.
Я согласно кивнула, испытывая искреннюю симпатию и уважение к молодому шевалье. Окажись на его месте близняшки, с радостью выложили бы всю мою подноготную, да и от себя еще чего-нибудь наверняка прибавили.
Оставалось только позавидовать Морану.
— Отчего она умерла? — Слова сорвались с губ прежде, чем успела их понять. Этот вопрос вот уже несколько дней не давал мне покоя. С того самого момента, когда нашла в тайнике Серен записку с угрозами от некоего А. Г.
— Нападение демона, — мрачно проронил Касьен. — Серен была могущественной чародейкой, но тварь оказалась сильнее… Я боялся, что Моран так больше и не оправится от потери. А потом появились вы, полная ей противоположность. — Заметив грустную улыбку, мелькнувшую на моих губах, маг поспешил заметить: — Противоположность в хорошем смысле. Серен… Она была потрясающей женщиной, но отвратительной женой. За шесть лет брака не подарила маркизу ни одного наследника.
— Может, они считали, что еще рано обзаводиться потомством, хотели немного пожить для себя, — поделилась я предположением и невольно разозлилась на саму себя, в который раз почувствовав укол ревности.
— Так считала ее светлость, — хмыкнул мой собеседник. — Думаю, и мать из Серен вышла бы никудышная. Точно как и заботливая, любящая жена.
— Тем не менее господин маркиз души в ней не чаял, — грустно заметила я.
— Иногда мне кажется, что она отравила его сердце и его разум каким-то ядом, — задумчиво прошептал Касьен. Спохватившись, что снова сболтнул лишнего, сменил тему. Правда, неудачно: принялся уговаривать меня не спешить с отъездом, а сначала остыть и уже на холодную голову все хорошенько обдумать.
Смиренно выслушав доводы преданного брата в защиту подлеца-стража, поспешила проститься с шевалье, дабы избежать продолжения неприятного для меня разговора.
Пожелав себе удачи, отправилась к отцу, надеясь, что хотя бы он сможет меня понять. Поддержит, защитит от нападок маменьки. Но та, как назло, оказалась проворнее, первой помчалась жаловаться на неблагодарную дочь. Невольно я стала свидетельницей их супружеского общения. Мама в красках живописала, какая я мерзавка и беспринципная негодяйка. Папа вроде как пытался ее урезонить, но как-то уж очень вяло. Лишь изредка в гневную тираду родительницы вплетались робкие возражения отца.
— Никуда она отсюда не уедет! И точка! — гневно припечатала баронесса, не преминув добавить: — А если Александрин все же хватит наглости разорвать помолвку, пусть убирается на все четыре стороны. Но только не в Луази! Я не желаю ее там видеть!
Мне так и не хватило духу переступить порог комнаты, в которой решали судьбу дочери мои вроде как любящие родители. Прижавшись к стене, зажмурилась на миг, тщетно пытаясь прогнать вновь набежавшие слезы.
Что ж, раз на все четыре стороны… Значит, на все четыре стороны!
ГЛАВА 12
Моран был зол. На себя, на взбалмошную девчонку, так некстати решившую на него обидеться и под воздействием эмоций разорвать помолвку. На старую каргу-ведьму, к совету которой опрометчиво прислушался. Вместо того чтобы набраться терпения и постепенно самому приручать невесту. Но он поспешил и теперь расхлебывал последствия этой спешки.
До самого вечера страж не покидал своих покоев, надеялся и ждал, что девчонка образумится и явится к нему с мольбами о прощении. Или ее «образумят» родители. Те-то уж точно не позволят Александрин уехать, наверняка сумеют переубедить дурочку. Тем более после данного баронессе обещания — его светлость великодушно согласился выступить в роли крестной феи и пристроить ее младшеньких дочерей.
Оставалось только найти несчастных, которые согласятся взять этих демонов в юбках себе в жены.
На все попытки Касьена поговорить с ним маркиз отвечал безразличным молчанием. Больше всего на свете его светлость ненавидел вести задушевные беседы, не важно с кем. Никто и никогда не смел прокрадываться к нему в душу.
Никто, кроме Серен.
Время от времени чародей подходил к зеркалу, чтобы взглянуть на невесту. Видел, что та в смятении. Сначала безутешно рыдала в парке, и в заледеневшем сердце стража на один краткий миг шевельнулось нечто, похожее на сострадание. Которое в ту же секунду поглотил очередной приступ злости и раздражения.
Не думал, что с этой пустышкой, которая, по идее, должна была сходить с ума от счастья и радоваться оказанной ей чести, придется столько возиться. Тратить время, которого у него нет.
Мужчина снова приблизился к зеркалу. Стоило к тому прикоснуться, как отражение пошло рябью, и перед взором стража предстала просторная спальня в кремовых тонах. В последний раз, когда Моран проверял, в каком состоянии пребывала его избранница, Александрин сидела на кровати, понуро опустив голову, и вертела в руках подаренное ей украшение.
А сейчас… девушки не было. Зато остался зачарованный кулон и белевшее на шитом золотом покрывале прощальное послание. Маркизу не составило труда догадаться, куда подевалась строптивая красавица.
Сбежала.
Идиотка!
Сорвавшись с места, страж кинулся к лестнице. Слетел по ступеням вниз, едва не сбив с ног так не вовремя появившуюся в холле баронессу.
— Ваша светлость, я хотела с вами поговорить…
— Потом, — отрезал де Шалон. Даже не взглянув в сторону будущей родственницы, помчался на конюшню.
Как и предполагал, Искра, которую удалось отыскать в Артонском лесу после нападения демона, исчезла. Вместе со своей хозяйкой.
— Зачем выпустил?! — рявкул на перепуганного привратника, топтавшегося у ворот, разъяренный маркиз.
— Мадемуазель отправилась на прогулку, — вперившись взглядом в мыски своих давно не чищенных сапог, испуганно промямлил слуга.
Еще один идиот.
— В следующий раз… — Моран не договорил, выругался сквозь зубы. Остервенело пришпорил Демона, заставляя животное сразу перейти в галоп.