Ульяна принесла поднос с чаем и пирожными.
— Я согласна ответить на все ваши вопросы, — Екатерина ободряюще улыбнулась секретарю. Талькин расцвел и тут же достал карандаш и бумагу.
— Во-первых…
* * *
Пока секретарь беседовал с молодой вдовой, капитан Станислав Гастин посетил Николая Мережского в казармах Великокняжеского корпуса. К его удивлению, молодой человек встретил его радостно и заверил, что готов помочь следствию всем, что только в его силах. Станислава проводили в письменную комнату и усадили в удобное кресло.
— Где вы были в вечер смерти вашего отца?
— Здесь, — юноша, сидящий напротив следователя, взмахнул руками, пытаясь охватить все помещение. — Это могут подтвердить, как минимум десять человек.
— А ночью?
Наследник замялся. Потом гордо вскинул подбородок.
— Это мое личное дело!
Капитан кивнул. Настаивать на ответе он не собирался. У него достаточно псов, чтобы узнать эту информацию.
Юный офицер почему-то усмотрел в этом кивке благосклонное отношение к своей персоне. Может, просто привык к ахам-охам и сочувствию по поводу смерти отца, которые сопровождали его в последнее время. Отчасти ему, не знавшему материнской ласки, даже нравилась сочувственно-покровительственное отношение дам, узнавших о трагедии. Впрочем, в последнее время разговоры об этом начали Николая в большей степени раздражать, чем радовать. Приевшиеся слова соболезнований казались ему теперь пустыми и бездушными, а сочувственные вздохи и дружеские похлопывания по плечу — слишком наигранными.
Что могли знать об их семье эти люди? О его чувствах к отцу? Или о той пустоте, что поселилась в сердце после его смерти? Ведь еще недавно он был уверен: этот вечно занятой мужчина обязательно обратит на него внимание, стоит проявить себя. Похвалит. За какой-нибудь подвиг. Говорят, Великнесс собирается в путешествие по южным провинциям. Их корпус обязательно возьмут в сопровождение! А там уж до подвига рукой подать! В лесах разбойники всякие водятся. А может, и древняя нечисть какая проснется? В соседнем вон государстве недавно ведьму сожгли…
А теперь некому его хвалить. Казалось, так много впереди времени. А оно закончилось.
И тот, кто тому виной, будет плакать кровавыми слезами!
— Скажите, — сын «стального короля» наклонился к собеседнику. — Вы уже можете доказать, что это она виновата?
Капитан смотрел вопросительно.
— Вы подозреваете мачеху?
Юноша презрительно фыркнул и отстранился.
— А у вас есть еще кандидатуры?
Станислав решил подыграть.
— Пока нет. Но с чего вы взяли, что женщина, которая при муже живет припеваючи, будет его травить?
— Она его не любила! Я точно знаю! Вы не видели, какими глазами она на него смотрела в первые месяцы после свадьбы! Ходила тощая, бледная, точно мертвая в саване встала! Я уж думал, помрет. А она ничего. Прижилась, тело наела на чужих харчах. Повадилась кофе отцу таскать по вечерам, в поездки он ее с собой брал. Аглая сказала, он мать не брал, а ее…
Юноша осекся. Его гневная тирада однако вызвала у Гастина вполне закономерное любопытство.
— Не любила, говорите?
— Да все знают: за деньги она вышла. А отец ее почти без приданного взял за связи ее папаши. Больше-то у них ничего и нет, кроме имени да полезных знакомств.
— Но с чего вы взяли, что она на это способна?
Юноша сжал зубы.
— Постыл он ей был, — процедил он. — Оттого и не понесла. Я думаю, ходила она куда-то, чтоб ребенка от отца не иметь. Он только недавно волноваться по этому поводу начал. Хотел к лекарю ее отвести хорошему. Но не успел. Может, потому и…
Он многозначительно замолчал.
— Вы можете сообщить нам что-то еще? — спросил капитан. Офицер отрицательно покачал головой и встал.
— Вы ее арестуете?
— Будут доказательства — арестуем, — заверил его следователь. Николай посмотрел на него и очень зло улыбнулся.
Глава 3
К ужину явился отец. Один. Для Екатерины это оказалось крайне неприятной неожиданностью. Обычно Аристарх и Мария Ляпецкие очень успешно проводили в семье политику двойного напора: жесткого и «доброго», добиваясь вдвоем больших успехов в убеждении детей и родственников. Оба супруга происходили из инкнесских фамилий (согласно глупым древним легендам в инкнессах течет кровь правящей династии, не зря в иерархии родов они стоят на вершине), что наложило огромный отпечаток на их мировоззрение и отношение к людям, стоящим ниже их. Их гордыню, тщеславие и стремление к самолюбованию не переплюнули бы и подобные пороки семьи правящего Великнесса — Алексея 3 Миротворца, хотя о нарциссизме и эгоизме его дяди Константина, например, ходили легенды. Тщеславие и стремление возвыситься позволили этим двум людям без малейшей толики любви по отношению к друг другу или собственным детям создать очень крепкий тандем. Несмотря на исключительно меркантильные истоки своих поступков, они тем не менее произвели на свет двух дочерей: Марию (названную в честь матери) и Екатерину (поименована в честь известной прапрапра… , вышедшей замуж за младшего принца из великнесского дома) и гордость их семьи, наследника фамилии — сына Георгия. Появление в ее доме только одного из супругов изрядно озадачило и даже напугало Катю. И хотя строгую мать с ее вкрадчивыми уговорами и лживой двойной философией она изрядно побаивалась, непреклонный и вспыльчивый отец порой наводил на нее гораздо больший ужас.
Аристарх Ляпецкой оглядел дочь внимательнейшим образом и сам налил себе вина.
— Рассказывай.
— Что?
— Почему сказала, что не беременна.
Катя не скрывала своего удивления.
— Как есть, так и сказала.
Инкнесс нахмурился. Бокал с вином со стуком был поставлен на стол, за которым они сидели.
— Отчего так уверена?
Катя покраснела.
— У женщин есть свои способы узнавать такие вещи.
Катерине хотелось закрыть лицо ладонями. Стыд-то какой! Говорить о подобном с собственным отцом!
Аристарх замолчал. Посмотрел за окно, на дочь, опять за окно.
— Пришлю доктора, — сказал он наконец после некоторых раздумий. — Посмотрит.
Катя почувствовала себя помидором. Щеки пылали.
— Не стоит. Я…
— Стоит! — широкая мужская ладонь хлопнула по столу так, что чашки с блюдцами подскочили, жалобно звякнув. — Еще как стоит! Тут дело не чисто, и кто виноват, я выясню.
Он встал, возвышаясь над ней огромной горой, и прищурил глаза, словно пытался рассмотреть доказательства ее виновности. Дочь вжалась в спинку кресла. Все свои возражения она проглотила в тот же миг.
Ляпецкой поправил одежду и посмотрел на часы. Сел.
— Я навел кое-какие справки. Юрист мужа твоего мне известен, я на днях его навещу. И нескольких других. Примешь того, которого найму, и передашь ему все бумаги. Поняла?
Катя активно закивала. Говорить она была не способна.
— Разберусь с делами в столице, съезжу в восточную область, к одному товарищу, проконсультируюсь по твоему делу. Надеюсь, следствие не успеет закончиться за это время, — мужчина чему-то усмехнулся и довольно потер ладони. — Теперь-то мы устроимся, как положено! Не зря, не зря я этому торгашу тебя сосватал!
Он наклонился вперед и одобрительно потрепал ее по щеке. Кате тут же захотелось умыться.
— Что ж, мне пора. Дела не ждут.
Инкнесс Ляпецкой покинул дом дочери в весьма приподнятом настроении. Проводила его Екатерина лично. Закрыла за отцом дверь и с невероятной злостью лязгнула ночным засовом.
Чтоб он провалился! Вот сию секунду! Под землю, что еще почему-то соглашается носить на себе этого человека!!!
Катя упрямо сжала зубы, пытаясь не расплакаться. Ничего. Ничего не отдаст! Ни гроша! Что он ей сделает? Она может быть самостоятельной! Нет такого закона, чтоб вдове отец указом был! И слушать она его не станет! Ни за что!
Катерина быстрым шагом направилась в столовую. Время ужина. Слезы спрятать, волосы поправить. Глубоко вдохнуть. Да что может ее отец? У него и денег-то своих нет…
Успокоиться не вышло. В голове билась одна мысль: «А если может?»
* * *
Через неделю юрист мужа пожелал не заниматься более делами вдовы покойного. Екатерине объяснили, что против нее ничего лично не имеют, однако настойчивость и агрессивное поведение ее родни вынуждают преданного семье Мережских человека отказать инкнессе в помощи.
— Я так работать не могу! — заявил ей прямо после долгих витиеватых увещеваний господин Римский и вежливо проводил до двери, пообещав остаться ей другом. Но не помощником. Николай, прознавший об этом в тот же вечер, злорадствовал весь ужин.
— Ты никому больше не нужна, — злорадно сообщил он ей, попивая вино. — Ни один юрист тебе не поможет. Дурная слава, отсутствие связей и денег отпугнут их похлеще твоих родственников. А мне Римский не откажет. В память об отце. Клянусь, я отберу у тебя все. Каждую монету, которую он на тебя потратил. Ты даже свое приданное не отсудишь.
Екатерина посматривала на пасынка насмешливо и загадочно молчала. Ее самообладания однако хватило ненадолго, и вскоре она ушла на кухню составить меню на завтра. До кухни она правда не дошла. Заперлась в какой-то хозяйственной каморке и расплакалась, усевшись на пыльные сундуки.
Ей очень хотелось быть находчивой, сильной и независимой.
Но она была слабой.
* * *
— Не могу ничем помочь, — сказал мужчина с седыми висками и даже сделал вид, что сим фактом он очень огорчен.
— Да-да, у меня были ваши родители, — засуетился вокруг посетительницы плутоватого вида мужичок, и Екатерина, так и не сев в предложенное кресло, сразу откланялась.
— В смерти вашего мужа слишком много неясного! — заявил безапелляционным тоном сухопарый старик. — Мы не можем рисковать добрым именем конторы…
Николай оказался прав. Так или иначе, но ей отказали во всех местах, где она побывала за последние пару дней. Екатерина выписала кучу книг по юриспруденции и экономике, но сколько не пыталась, ничего не могла в них понять. Она, конечно, обошла далеко не всех юристов города, но десятка провалившихся попыток ей хватило, чтобы пасть духом.
Через два дня, проведенных в отчаянии, она неожиданно получила странное письмо:
Катя бы подумала на Михаила, но девичья фамилия Лизы начиналась на К — Климская, а не на А. Оставалось только гадать, кто обещает приехать и к кому: к ней или Николаю? И что от этого нежданного гостя ожидать: худа или добра?
Следователь пока больше не заходил. Улыбчивый Талькин тоже больше не появлялся, но прислал корзину пирожных с благодарственным письмом. Николай был занят приготовлениями к Офицерскому балу, назначенному на День Золота. Листья на деревьях желтели, могила мужа зарастала, время оглашения завещания приближалось (теоретически), следствие топталось на месте (практически).
События столицы проходили мимо Екатерины, погрузившейся в тяжкие раздумья и тревогу. От Лизы вестей не было, самообучение ничего не давало, неразобранные бумаги, привезенные ей из конторы Римского после злополучного разговора, громоздились высокими стопками на всех горизонтальных поверхностях кабинета, требуя ее внимания, а единственное, что она могла с ними сделать сама без помощи юриста — это сжечь в камине. Иногда ей так и хотелось поступить. Продать драгоценности, бросить все, и уехать куда-нибудь далеко-далеко. В глушь. Купить маленький домик с парой клумб…
На этом моменте инкнесса часто обрывала свои мечтания. Что толку думать о несбыточном? Даже если она все продаст, куда она поедет — одинокая женщина без сопровождения и с кошельком, полным денег? Можно, конечно, нанять спутников для охраны, но кто гарантирует что они сами не убьют ее за первым поворотом? Или еще хуже… Нанять компаньонку — тот же вопрос доверия. К тому же в случае опасности нет особой разницы одна слабая женщина будет отбиваться или две — они изначально обречены на поражение. Был бы у нее добрый брат…
Катя вспомнила маленького Георгия. Белокурого очаровательного мальчика, над которым тряслись оба родителя (наследник же!), стоило ему разок чихнуть. Озорного требовательного подростка, которому нанимали лучших учителей по военным искусствам, танцам и прочим необходимым в высоком обществе вещам (залезая в долги, но не желая экономить на единственном сыне). Высокомерного, самовлюбленного юношу, пытающегося копировать поведение отца, но делающего это пока довольно неуклюже. На долю сестер никогда не выпадало столько внимания и заботы, сколько уделялось Георгию. Ему с детства все прощалось. Прихоти наследника исполнялись с особым рвением. Причем часто за чужой счет — так место в Великокняжеском корпусе ему было куплено за деньги Евстафия.
За эти три года из-за частых разъездов мужа Катя виделась с семьей довольно редко, что ее очень даже устраивало. Если кто-то из родных ее навещал, это могло означать только одно: ей скажут попросить у мужа то-то и то-то. Катерина постоянно доказывала родне, что супруг — человек деловой, и ее лепет слушать не станет, но те отказывались в это верить. Когда что-то получить не удавалось, на нее сердились и обвиняли ее в бессердечности и безразличии к делам семьи. Когда отцу удавалось каким-то образом склонить Мережского к положительному ответу (возможно путем обмена по принципу «услугу за услугу», но точно этого Катя не знала, она не сильна была в подобных играх), то на нее смотрели, как на ни на что негодную дочь. «Ну, подольстись вечерком, — сказала ей как-то мать, — не будь дурой. Сложно тебе отцу поспособствовать?» Катя в тот раз чуть не поругалась с родными. После материных нотаций так вскипело в груди, такая злость и обида ее взяли, что закричать захотелось на весь дом. Но инкнесса сдержалась. Не умела она ругаться. Как не умела и ластится. Впрочем, она и не собиралась этого делать.
Таким образом, за годы замужества Екатерина освоила стиль поведения «молчу и делаю по-своему». Тогда она принадлежала Евстафию, и не могли родители ей ничего сделать в его доме. А теперь…
Сердце заныло. Неужто никогда-никогда ей не выбраться из-под чужой власти?
В подобных раздумьях Катя провела не одну ночь. Тем более, что сны ей в последнее время снились тяжелые, темные, хоть вообще спать не ложись. Не спала она и в день бала. За окном шумел и веселился народ, в камине трещали дрова, душа мучилась предчувствием беды. Вдова долго ворочалась в кровати, и после очередного взрыва хохота, донесшегося с улицы, встала и накинула халат.
Звякнул колокольчик от входной двери. Екатерина, направляющаяся к библиотеке, услышала знакомый голос Аглаи и незнакомый какого-то мужчины. Спора не было, но вдова запахнула халат и направилась в прихожую.
— Аглая, кто там?
Экономка посторонилась, впуская внутрь мужчину.
— Юрист. К вам. Хотел оставить записку и уйти. А я подумала, где ж он ночлег найдет в такое-то время, да еще в канун праздника? Что у нас, переночевать негде?
— Здравствуй… те.
Чуть сутул, худощав, глаза серые, волосы — русые, и весь вид чрезвычайно мрачный. Он не сильно изменился с их последней встречи.
— Здравствуйте. Аглая, это Михаил Климский, юрист и друг… семьи. Посели его в приличные комнаты.
Лизин брат усмехнулся на слове «друг».
— Инкнесса, вы считаете, это нормально — жить в одном доме с мужчиной через несколько недель после смерти мужа?
Вдова, пребывающая до этого момента в некоторой полусонной растерянности, выпрямилась и отчеканила:
— В этом доме много мужчин. Конюх, например. Чернорабочие. Слуга Николая. Мне их уволить? А чистить дымоход и кормить лошадей самой? Пасынка мне тоже выгнать? Вы здесь… в должности секретаря. И как наемный работник имеете право на стол и спальное место. Однако, можете идти ночевать на улицу, если там вам удобнее.
— Определитесь, «друг» или «рабочий».
Взгляд его выражал презрение и насмешку одновременно.
— Вы прекрасно знаете, что вы, как родственник Лизы, всегда можете рассчитывать в моем доме на гостеприимство. Однако, лично для меня вы — нанятый работник, и, хотя она прислала вас с самыми лучшими намерениями, я считаю, нам будет комфортнее общаться как людям малознакомым, связанным только заработной платой. Которую мы завтра же и обсудим. Спокойной ночи.