На подземном паркинге нас поджидал тот самый сине-белый фордовский микроавтобус, который привёз нас сюда из аэропорта. Типично городская "рабочая лошадка", удобная, вместительная, манёвренная, а главное — неприметная, не бросающаяся в глаза. Шофёр, правда, был уже другой: прежний на лицо был типичным армянином, а нынешний креол походил на него лишь общей брюнетистостью и орлиноклювостью. А так присмотришься к чертам лица — вылитый краснокожий. Ему бы головной убор из перьев и трубку мира в зубы — точно будет великий вождь Большой Зелёный Змей.
Водила предупредительно распахнул дверь "Транзита", и как только наша компания расселась в салоне, в задней части которого как гигантские тамтамы возвышался упрятанный в синтетический чехол наш стартовый контейнер, мы отправились в последний путь. Да, чёрт побери, в последний! Если пуск не удастся, то местным хозяевам придётся заметать в совочек оставшийся от нас пепел и объяснять крайне недовольному Владу, что случилось с его пусть и не самым любимым, но всё-таки племянником… Ну и парой его спутников до кучи. А если всё пройдёт по плану, на что лично я крепко надеюсь (и молился бы об этом, если бы жизнь не сделала меня стойким агностиком, периодически впадающим в атеизм), то где-где, а тут и сейчас нас не станет точно, в том числе и в виде кучек пепла на площадке. Ну что же: так уж повернулось, что близких людей у меня в этом мире не осталось, а родственники и друзья давно живут сами по себе, своей жизнью, на что я вовсе не обижаюсь. Судьба такая, и деться от неё некуда. Так что не стоит отвергать подваливший шанс начать жизнь с чистого листа. Ну, или почти чистого, учитывая, что этот шанс дан мне не как всему такому из себя красивому Мишке Скакунову, а как консультанту, не только способному дать в нужное дело дельный совет или прикрыть спину племяннику высоко взлетевшего одноклассника, но и лишённому возможности разболтать доверенную тайну. Да и в силу старой школьной дружбы отчасти пользующегося его, одноклассника, доверием и личным расположением… До определённого уровня, естественно. "Залетела ворона в высокие хоромы" — это не про меня: в хоромы на ПМЖ меня не пустят. А вот щедро сыпануть умной птичке корма и отправить её в полёт с поручением снести записку заместо голубя-почтаря или в качестве живого дрона пролететь с микрокамерой на пузе над вражьим станом — то пуркуа бы и не па?
В этот раз по нью-йоркским улицам мы катались недолго даже с учётом небольшой, минут на пять, пробки, в которую угодили. Один из наших спутников сказал что-то в айпад по-армянски и водитель почти сразу зарулил во внезапно открывшиеся сбоку ворота очередного подземного гаража.
Выволакивать контейнер нам пришлось вдвоём с Георгием, причём крупно повезло, что эта хреновина, в последний момент соскочившая с порожка микроавтобуса, не хряпнула меня по стопе, что вполне реально могло произойти, не отдёрни я ногу. Сто восемьдесят американских фунтов — это вам не кот начхал. Если калекой не сделают, то всё равно болело бы долго.
Благо, снизу чехол был снабжён колёсиками, как на чемоданах, и мы, ухватившись за пришитые по бокам лямки-рукояти, весьма шустро покатили эту дурынду по покрытому плиткой полу.
Армян мы нагнали уже у дверей лифта. Не успели двери закрыться за нами, как почти сразу же вновь распахнулись, открывая взору широкий коридор, по левую руку которого расположился ряд одинаковых дверей, а по правую — большие окна того типа, которые любят устанавливать в спортзалах "элитных школ" новой постройки у нас на Родине. Только в спортзалах часто окна прикрывает сетка-рабица, предназначенная для дополнительной защиты от случайно попадающих в стёкла мячей, брошенных разыгравшимися юными физкультурниками. Здесь же это архитектурное излишество отсутствовало, что было гораздо приятнее глазу, уставшему от надоедливых стен "Большого Яблока".
Из окон открывался вид на зеленеющую идеально подстриженной травой крокетную площадку, по периметру которой располагалось несколько прикрытых противосолнечными тентами пластиковых столиков со стоящими вокруг садовыми стульями, словно в кафешке на каком-то южном бульваре. Сходство усиливала виднеющаяся у дальней стены стойка с застеклёнными холодильниками для прохладительных напитков. В зоне видимости во дворике не было ни единой души, только ветер лениво покачивал фестончики нейлоновых тентов.
Там, где коридор под прямым углом сворачивал вправо, были установлены металлические ворота в виде покрытой гроздьями и листьями винограда зелёной решётки, запертой на небольшой цифровой замок из тех, какие в наших краях любят использовать в качестве дополнительной защиты на гаражах и сараях. Оно, конечно, защита — но только от честного человека или от совсем уж незадачливого воришки. Для серьёзного взломщика, а тем более для государства, буде его представители вознамерятся заглянуть и поинтересоваться: "а что это у вас тут лежит?" все эти замочки, замки и замчища ни разу не преграда. Плавали, знаем.
Один из наших сопровождающих набрал нужную комбинацию и, сняв замочек, распахнул одну из створок: открывать ворота целиком он не посчитал нужным. Тут же он и остался: после того, как мы прошли за вторым армянином вправо по коридору, я услышал за спиной характерный металлический щелчок и потрескивание прокручиваемых барабанчиков с цифрами.
И вот, наконец, мы у цели: ввалившись в гостеприимно распахнутую дверь, наша троица вместе с носатым "вергилием" оказывается в помещении, обстановка которого представляет собой смесь гостиничного номера невысокого класса и кабинета поликлиники. За столом сидели двое немолодых, но вполне крепких мужчин в дорогих костюмах, но без галстуков, причём у одного под расстёгнутым пиджаком виднелась клетчатая рубашка вроде модной когда-то "ковбойки". В центре стола выделялась прикрывающая что-то белая тканевая салфетка, больше сравнимая по габаритам с полотенцем. Рядом со стоящим у стены сияющим белой эмалью и никелировкой агрегатом, живо напомнившим мне допотопный советский аппарат для снятия ЭКГ, который стоял у нас в лётном училище чуть ли не со времён Чкалова и Коккинаки, стояла грузная женщина в белом халате поверх старомодного сиреневого платья в бордовый цветочек. Лицо её ещё хранило остатки прежней красоты, однако набрякшие венами руки с аккуратно подстриженными, лишёнными лака ногтями, явно говорили о том, что былая красавица прожила долгие годы не в беспечной праздности, а добывая насущный хлеб вот этими самыми сильными и милосердными руками.
При виде нас, мужчины поднялись из-за стола и остались стоять, ожидая, пока мы приблизимся.
— Барев дзез!
Раздались армянские приветствия и хозяева дома поочерёдно, уже типично американским жестом пожали руку Арамяну. Нас с Михайловым такого счастья не удостоили, лишь указав всем троим на мягкие полукресла с удобными подлокотниками. При этом они утвердились на своих прежних местах парой секунд раньше нашего. Сложная штука — этикет, однако.
Дальнейший разговор шёл уже по-английски:
— Сегодня важный день! — старший из хозяев нравоучительно приподнял палец. — Сегодня вы, наши гости, покинете нас, и это очень печально. Но это и радостно, поскольку по воле Бога вы отправитесь туда, где вам будет хорошо жить и где вы сможете принести очень большую пользу и всему нашему роду, разбросанному по миру, и всемирному армянству. Мы будем возносить за это молитвы Всевышнему и я верю, что так всё и произойдёт. Уважаемый кузен Газарян тоже будет доволен вашими успехами. А если Газарян будет доволен, то он сделает так, что и мы здесь все тоже будем довольны.
У нашего народа принято что дорогие гости не могут покинуть дом хозяев без достойного подарка. А какой дар более достоин настоящего мужчины, чем хорошее оружие? Примите, же его и носите с честью везде, где вам предстоит побывать. И пусть даже по воле Господа случится так, что это оружие потребуется применить один-единственный раз в жизни — носите его с собой всегда! Чтобы плачь стоял не в нашем роду, а в домах наших врагов, пусть сам дьявол пожрёт их чёрные души!
Тот армянин, что помладше, ловким жестом сдёрнул со стола салфетку и перед нами явились три открытого типа кобуры с пистолетами, рядом с которыми аккуратными пирамидками стояли по три кубика патронных коробок и кавказский кинжал в богатых ножнах с костяными белыми накладками на рукояти.
Хозяева вновь встали, за ними и мы поднялись с мягких сидений. Старший поднял кинжал и через стол протянул его Арамяну:
— Прими это оружие и пусть никто не скажет, что мужчина из армянского народа опозорил память о своих предках!
Давид — да, в этот момент он снова выглядел, как Давид, а не Додик! — Давид обеими руками принял кинжал, приложил его к груди, ко лбу, потом, наполовину обнажив никелированный клинок, коснулся его губами, затем, с резким стуком задвинув его в ножны до упора, что-то коротко сказал по-армянски. Хозяин дома что-то ответил ему на том же языке, подавая огнестрел. С пистолетом Арамян ритуальных представлений устраивать не стал, лишь освободил пистолет из кобуры, покрутил, примериваясь к руке, щёлкнул выключателем ЛЦУ, откуда мгновенно, как из лазерной указки, появилась тоненькая ниточка красного луча, упершаяся в стену рядом с кардиографоподобным агрегатом. Как я успел разглядеть до того, как ствол исчез в кобуре, наш начальник экспедиции стал владельцем девятимиллиметрового "кимбер соло кэрри Эл-Джи" — весьма недешёвой и статусной штучки, при помощи которой при известной сноровке можно накрутить во встреченном "бармалее" полдюжины аккуратненьких вентиляционных отверстий, а то и семь, если заранее озаботиться и загнать дополнительный патрон в патронник. "М-да, нам так не жить…" — опечалилась моя душа коллекционера.
Теперь настала наша очередь. Уже не передавая из рук в руки, старший армянин указал нам на оставшееся на столе оружие:
— Примите это оружие и владейте им с достоинством. Пусть оно послужит вам так же верно, как вы служите нашему роду.
А теперь — прощайте, да поможет вам Бог!
Произнеся эти слова, старший армянин вышел из-за стола, и, подойдя к не успевшему ещё сесть Арамяну, приобнял его по кавказскому обычаю, коснувшись трижды щеками его щёк, потом поочерёдно протянул руку каждому из нас и стремительным шагом опаздывающего куда-то занятого человека покинул помещение.
Второй из хозяев, тот, что помладше, обвёл нас печальным взглядом и произнёс уже по-русски:
— Я понимаю, дорогие мои, что всё происходящее — неспроста. Там вам всем будет трудно и, скорее всего, никто из вас не сможет вернуться к нам. Но мы будем помнить о вас и ожидать ваших посланий и посылок. Вот в этой сумке — выложил он на стол плотно набитый ягдташ с тиснённой на коже волчьей головой, явный закос под старину в псевдоиндейском стиле для богатеньких туристов, — хорошая карта национального парка Акадия в штате Мэн и подробные фотоснимки тех мест, где наши люди будут искать посылки от вас.
Помимо идентификаторов, вроде номеров местных газет с датировкой или монеток с датами вы должны запечатывать в бутылки свои записи и наблюдения и заполненные флешки от видеокамер, которые находятся у вас в контейнере. Наши яйцеголовые подсчитали, что камера без подзарядки солнечной батареей способна непрерывно работать в режиме видеосъёмки и звукозаписи в течение четырёх часов. Увы, техника пока несовершенна: запасные аккумуляторы заряжаются шесть-восемь часов в зависимости от освещения, так что обеспечить непрерывную съёмку вы не сможете. Но и при такой работе запаса флеш-карт вам должно хватить лет на пятьдесят, так что документальное кино благодаря вам мы здесь увидим. Причём кино, снятое задолго до Люмьеров. Кстати, этим вы окажете поддержку и своим близким, которые остаются здесь: ваши родственники станут получать три процента отчислений от доходов с каждого фильма, где будут использоваться ваши съёмки. Об этом уже достигнута договорённость с господином Газаряном.
Вопросы есть? Вопросов нет.
Человек простецки улыбнулся и тут же на его лицо вернулось озабоченное выражение:
— И ещё, парни… Деньги деньгами, связи связями, но все мы живые люди. И чисто по человечески я волнуюсь за вас и не я один. И хочу, чтобы вам повезло…
Он ненадолго замолчал и продолжил:
— Когда-то я тоже был молодым, моложе вот даже тебя, — взглянул он на Арама, — мне тоже пришлось отправляться туда, откуда можно было не вернуться, или вернуться калекой. Там у меня появился один талисман, который я хочу подарить сегодня вам. Всем троим, и пусть он поможет вам, как помогал мне. И главное, чтобы никому из вас не пришлось использовать его в самом плохом случае.
Старик — а он действительно стал выглядеть, как старик — выдвинул ящик стола, нашёл нужное и положил перед нами ребристое чугунное яйцо. От долгого ношения в карманах груботканной военной формы зелёная краска поистёрлась, и поверх прежнего окраса корявыми красными буквами, словно нанесёнными спичкой, читалась надпись:
"Память
Пули-Хумри.
ДМБ-81".
И пять олимпийских колец под датой с кривой звёздочкой посередине.
Георгий Михайлов, охранник и хронопутешественник
Непонятно где, осень????…
Ну вот, я так и знал: ничего хорошего от этих вытребенек и забаганек ждать не приходится.
У всех людей как у людей, а у нас всё через одно место. Дай бог, поймаю эту мадьярскую гадюку — устрою ему новые Сталинград с Воронежем. Он ещё и за пятьдесят шестой ответит по полной, бракодел-недодел.
Это ещё хорошо, что стартовали мы голяком, как из парной: а то бы всю одёжу изгваздали, шоб его мадьярскую муттер приподняло та й гэпнуло! Сверху вода, снизу — вода, валяемся в луже, как три Наф-Нуфа-преростка. Глаза от грязюки прочистил, так и то за счастье.
Одно хорошо: контейнер с барахлом и оружием вроде цел и невредим, посерёдке валяется, и мужики тоже живые, ничего им не сделалось. А чего им сделается? Нача-альство! Я тут вроде как самый младший по должности считаюсь. Но не в претензии ни разу: за те деньги, что Босс за моё "исчезновение" матери перевёл, я хоть весь оставшийся срок готов тушку его племянничка оберегать в самом рядовом звании. А чё? Чистые погоны — чистая совесть.
— Ну, вроде приземлились. — Это Владимирыч голос подаёт. — В смысле привременились, потому что под нами всё-таки вода, хоть и неглубокая, а время явно не то… Прыгали-то днём. Так что, господа-товарищи, давайте двигать куда посуше. Хоть к тем вот кустам. — И тычет рукой куда-то в сторону. И как разглядеть чего умудряется? Темень же вокруг, всё небо в тучах, ни луны, ни звёзд толком не проглядывается.
Ладно, двигать, значит двигать. Подхватываю цилиндр контейнера с одного краю, консультант наш — с противоположного, и вдвоём неспешно прём его направо. Неудобная штука, не побегаешь с таким особо: чехол-то ещё там, у себя стянули, не выдерживает синтетика, говорят, прыжков вроде нашего. Узнаю, кто конструировал эту дурбалайку, поймаю — самого по раскисшей глине марш-броски с таким уёжищем бегать заставлю. А внутрь чугуния напихаю. И свинцовеем залью, чтоб служба мёдом не казалась.
Наше Дитятко, которое Кровинушка армянская, по ходу дела свои обязанности начальника экспедиции на некоторое время подзабросил: видно, до сих пор поверить не может, что хреновина этого Сиклаи всё-таки работает не только в теории и на морских свинках. Нет, Иштван, конечно, скотина, но запулить нас умудрился, причём в живом-здоровом состоянии и со шмотками. Вот только куда конкретно запулил — вопрос, конечно, интересный…
Так что тащится Додик за нами, как такса на поводке: судя по всему, зрением совы он тоже не обладает, так что молча держится в хвост Владимирычу. Ну, пусть молчит: надоел уже с болтовнёй своей, хуже Верховной Зрады.
Слякотная грязь под ногами сменилась мокрой от дождя травой, почва слегка пошла на подъём, а ещё шагов через тридцать мы дотопали до какого-то кустарника. Лезть голяком в самые кушири что-то не восхотелось, и я встал, как тот лист перед травой, опустив, наконец, наземь свою сторону контейнера. Скакунов проделал то же самое и отскочил в сторону. На палец уронил, что ли? Вроде нет, не матюкается, а я бы точно не сдержался. Значит, просто подстраховался наш летун…