Кэллам. Я не могла не думать о нем, особенно в такой день, пока вела последний поход сезона, как мы делали с ним в первый день. Без него я не была слабее. Я сосредоточилась на нем в своей жизни, и это делало меня сильнее.
Я была не слабее из–за Кэллама О’Коннора. Я была сильнее.
Я сосредоточилась на походе и поднималась все выше с каждым шагом.
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Я это сделала. Четырнадцать человек безопасно дошли до вершины. Четырнадцать безопасно спустились. Один вожатый тоже справился.
Последний поход лета закончился, чемоданы были собраны, и амбары были заперты. Лето кончилось. Почти.
Я была бы рада пропустить церемонию палочек, но остальные в семье Эйнсворс настояли, и мне пришлось согласиться. Я бы лучше провела ночь на пляже у озера, глядя на звезды, но они решили идти на церемонию. Только мне не хотелось при всех делиться откровениями и бросать палку в общий костер.
– Идем. Будет интересно, – папа ткнул меня локтем, мы нашли место в кольце отдыхающих. Костер не отличался от тех, к которым мы приходили за эти месяцы.
– Это как посмотреть, и, как по мне, это издевательство, – я ткнула его в ответ.
Мама развернула для нас одеяло. Она даже взяла мешок с попкорном и лакрицей. Мы не были в кино, но я ценила ее старания для нас. Гарри рухнул на одеяло, ворча. Он хотел на церемонию, но ворчал уже пару недель из–за другого. И в последнюю ночь ворчание побило все рекорды.
– Мое запястье в порядке. Врачи просто портят мне жизнь.
– Следующим летом, – я присела рядом с Гарри. Папа с мамой устали утешать его. – Ты подрастешь, сможешь забраться на дерево, и твое запястье будет в порядке. Год пролетит быстро.
– Нет. Он будет тянуться, – Гарри рвал траву здоровой рукой и смотрел на бинты на запястье так, словно они были виноваты во всем.
– Гарри, он пролетит. Обещаю, – я коснулась его плеча, но он тряхнул мою руку.
– Нет.
Я вздохнула, слов больше не было. Я знала, что он хотел полазать по веревкам, но вел себя так, словно это было жизненно необходимо. Я еще не видела его таким расстроенным, так не было, даже когда он узнал, что мы оставим свой дом и поменяем школы. Видимо, это было его мечтой, и он не достиг ее. То, чего он хотел больше всего, но не получил.
Я знала чувство.
И пока я думала, как его подбодрить, Бен прошел к костру. Ночь была холодной, все оделись теплее, кроме него. Он все еще был в футболке лагеря и шортах цвета хаки. Мне было холодно на него смотреть, и я плотнее укуталась в кофту.
Точнее, во фланелевую рубашку. Ту, что была на мне в ночь ливня. Ту, что я застегивала, а он расстегивал в своем домике в ту ночь. Он не попросил, чтобы я ее вернула, и я не собиралась ее отдавать. А теперь он уехал.
Я не знала, сколько буду думать о нем, уехав отсюда. Угаснут ли эти воспоминания, как проходит со временем синяк? Или он всегда будет там, как рана, что оставила шрам?
– Приветствую на церемонии, – Бен сцепил ладони и смотрел на толпу. – Мы собрались в конце лета, чтобы поделиться опытом. Некоторые говорят о том, что они узнали, другие признаются, некоторые описывают проблемы, – Бен повернулся к огню. – Не важно, что вы говорите, пока вы говорите, – Бен обошел костер пару раз, ничего не говоря. Все молчали, боялись пошевелиться. Бен хлопнул в ладони. – Начнем церемонию, – он махнул руками, словно приглашал всех говорить одновременно.
Никто не пошел. Так было минуту. Не секунду. Люди сжимали палочки, прятали под одеяла или садились на них. И даже те, кто постоянно болтал, закрыли рты.
Краем глаза я заметила, как Бен разглядывает группу. Если он был удивлен, что никто не стал раскрывать душу, он не показал этого. Ему не было неловко.
Все смотрели вперед, боялись поймать его взгляд. У некоторых на лбах выступил пот. Некоторые на окраине убежали, будто их не видели, но все заметили.
Прошло пять мину, никто не говорил. Я не делала палочку, но это была церемония, да? Я осмотрелась и нашла «палку». Если так ее можно было назвать. Это была ветка.
Я сжала ее пальцами, замерла на миг, давая другим шанс выступить. Никого.
И я встала с веткой в руке. Все посмотрели на меня. Общий выдох почти оглушал.
– Эй, народ, – помахала я, проходя мимо людей на пути к костру. Он уже почти превратился в угли. В пепел. – Я Финикс, если вы не знали, – я замерла, ощущая себя новенькой в клубе идиотов. Я была вожатой. Я знала всех по имени, многих – по фамилии. Конечно, они знали мое имя. Эта церемония меняла жизнь.
Что сказал Бен? Люди говорили о проблемах? О том, что преодолели? О том, чему научились?
Я посмотрела на толпу, собираясь с мыслями. Бен смотрел на меня выжидающе. А потом помахал рукой, подгоняя меня. Говори то, что нужно.
И я придумала.
Я выдохнула.
– Я многому научилась этим летом, но важнее было то, что я узнала о себе.
Бен улыбнулся мне, поднял вверх большие пальцы.
Я хотела бежать, но осталась. Я начала, нужно закончить.
– У меня есть проблемы с доверием. Были. Кое–кто помог мне разобраться с ними этим летом, – отдыхающие разглядывали толпу, искали его, ведь знали, они тоже чему–то научились у него. – Кэллам научил меня, что мне нужно было учиться доверять не остальным, а себе… потому что нельзя доверять другим людям, если не веришь себе, – я смотрела на огонь, на пепел, что вылетал из ямы. Пепел – прекрасное место для возрождения. – Мне нужно было понять, что я буду в порядке, что бы со мной ни случилось. Поверить, что мне хватит сил все выстоять. Я теперь это знаю. Он пытался объяснить мне это. Что я буду в порядке, – я смотрела на семью. Мы были в ужасном состоянии – переезд, банкротство, смена школы – и мы будем в порядке. Все мы. – Порой нужно идти по течению, когда ситуация хуже всего. Приберечь силы для нужного момента.
Я замерла у края костра, подумала о том, какой я приехала сюда, и какой уезжала. Сильнее… но и уязвимее. Я не изменилась бы без лагеря и Кэллама.
– Я многое узнала от Кэллама этим летом, но кое–что поняла и сама. Доверие – как любовь. Вряд ли одно может жить без другого, – я смотрела на угли. Их даже не было видно под пеплом. Я бросила палочку, и гора пепла взлетела облаком. Через миг прутик загорелся. Поражало то, как что–то так ярко горело среди мертвого пепла. Но так было. Пепел нужен был, чтобы вернуть к жизни. – И я люблю Кэллама О’Коннора.
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
Я сразу же ушла.
Говорить о любви при группе людей я не хотела, но, раз тот, кому я хотела признаться, отсутствовал, я могла сделать только это.
Было важно произнести это вслух. Сделать настоящим. Кэллам не узнает, но ничего, ведь знала я. Я влюбилась в него. Это лето должно было стать ужасным. Самым худшим.
Но лучше не придумаешь.
Я не переставала думать, что это последняя ночь в лагере. Совсем последняя? Я не знала, позволит ли Бен мне вернуться. Кто знал? Многое могло произойти за день, тем более, за год.
Я любила много мест в лагере, но одно было особенным. Возле общего пляжа у озера, но не так близко, чтобы прохожий его нашел. Там был маленький участок пляжа, окруженный деревьями. Было так темно, что я будто видела все звезды на небе. Кэллам говорил, что это место заменяло ему обсерваторию, когда он не мог туда попасть.
Для меня обсерватория была заменителем пляжа, куда я шла после церемонии. Лето было полным работы, бега и учебы, я побывала тут лишь пару раз, но этой ночью учебы не было.
Я различила серебряную рябь на озере от луны за деревьями. Я выключила фонарик и прошла дальше сама. Я хотела, чтобы глаза привыкли к темноте, чтобы звезды выделялись на пляже.
Но что–то еще сияло впереди. Я не заметила сразу, потому что была далеко, но сияние было ярким, оранжевым. И я ощутила запах.
Костер. Маленький, насколько мне было видно, но на пляже горел костер. Когда мы с Кэлламом бывали там, никто не приходил. Кэллам сказал, что ни разу никого тут не видел. Может, только мы с ним и знали об этой части пляжа. Так что я не должна была удивляться, что он был…
Тут.
Я увидела его, стоящего перед огнем лицом к лесу. Многие, разведя огонь на пляже, смотрели бы на воду. Он глядел на деревья. Словно ждал, что кто–то появится.
Я хотела бежать к нему. Я не могла поверить, что он был тут.
Я хотела застыть на месте по многим причинам. Зачем он был здесь? Ждал меня? Хотел ли он видеть меня после того, как вел себя две недели?
Сердце перебило разум, и я побежала по тропе. Я попала на пляж, и он не удивился мне. Он даже почти не вздрогнул, когда я вырвалась из–за деревьев.
Я не сразу отдышалась.
– Ты.
Он потирал шрам на виске.
– Ты.
Я сглотнула, надеясь, что сердце вернется на место.
– Что ты тут делаешь?
– Жду тебя, – он указал на меня и маленький костер.
– И ты знал, что нужно ждать в этом месте в это время?
– Я провел с тобой все лето. Если бы я не мог понять, куда ты пойдешь в последнюю ночь в лагере, то не понял бы тебя, да? – он нахмурился, когда я осталась на тропе, не подходя ближе.
– Но я думала, ты уехал. Бен так сказал.
– Я уехал. На половине пути развернулся.
Ноги ожили. Я сделала пару шагов ближе к огню… к нему.
– Почему ты вернулся?
Он переминался, глядел на огонь. Я видела огоньки, отражающиеся в его глазах.
– Потому что понял, – он опустился у рюкзака и что–то вытащил.
– Что понял?
– Зачем ты меняла оценки моих тестов, – он показал мне тесты – я тренировалась на них достаточно, чтобы узнать за милю. – Ты не вредила. Ты помогала мне.
– Но я так и сказала у гряды Паттерсон, когда мы… ты знаешь, – я замолчала. – Да, я поднимала оценки, чтобы помочь тебе, но это не отменяет того, что я врала об этом, – я прошла к костру, потому что было холодно, и потому что я хотела быть к нему ближе, пока он позволял. Еще две минуты назад я думала, что никогда его не увижу, а он был в десяти футах от меня и говорил со мной.
– Но ты делала это поэтому. Вот доказательство, – Кэллам постучал по верхней части теста, и я едва могла различить оценку.
– Максимум, – поняла я.
– Это настоящие оценки. Не улучшенная версия, – он развернул тест, посмотрел на оценку, качая головой, будто не веря.
– Ты это сделал, – я улыбнулась, присела у костра напротив него. – Я знала, что ты сможешь.
– Да, только ты и верила, – он отклонил голову и посмотрел на небо. Там было так много звезд, что небо казалось светлым, а не темным. Он медленно улыбнулся. – Я решил тест во время остановки, пока отдыхал на пути домой. Хотел отвлечься от мыслей об этом лете… о нас… – он взглянул мне в глаза. – О тебе. Я вытащил тест, устроился на скамье и не поднимал головы, пока не закончил. А потом проверил и не мог поверить. Я проверил еще раз, а потом и третий, – он вытащил что–то еще из рюкзака. Еще один тест. – А потом я написал еще тест. Чтобы удостовериться, что мне не просто повезло.
Я склонилась и прочла оценку там. Четверка.
– Не шутки.
Он покачал головой, глаза сверкали.
– Ты не обходилась со мной так, словно я ничего не добивался. Только ты смотрела на меня и верила, что я могу достичь того, что я хотел, – он встал и посмотрел на меня поверх костра. – Ты врала из–за моих оценок, – он поднял плечо. – Делала так, потому что заботилась обо мне. Ты бы сделала так еще раз, если вернуть ситуацию?
Я задумалась на миг, но долго думать не пришлось.
– Нет, я сделала выводы.
– Видишь? Это важно.
Я нахмурилась. Он говорил то, о чем я думала? Он простил меня? За ложь?
– Да?
– Это важно для меня, – он замолчал, сглотнул. – И я надеюсь, что это поможет тебе понять, почему я так поступил.
– Почему не сказал, что ты не пускал меня на занятия снаружи?
Кэллам схватил большую палку, стал шевелить угли. Он кивнул.
– Стоило сказать тебе, что я продумываю график вожатых. Стоило сказать, что это я поставил тебя на поделки, и почему я это сделал, – он закрыл глаза и потер лоб. – Я говорил себе, что могу разделять роль главного вожатого и парня, но не сработало.
Я смотрела, как искры сияли в воздухе, паря над костром. Они угасали.
– Я понимаю, зачем ты это сделал. Но знаешь? Я бы сделала так же, будь я на твоем месте, – я протянула руки к костру. Маленький, но он согревал меня. – Ты был в ответе за безопасность туристов. Я не была достойна доверия в этом, тебе пришлось так поступить. Я злилась, когда узнала, и, может, все еще немного злюсь, но потому что ты не сказал мне. Хоть я понимаю причину.
Кэллам посмотрел на огонь, хмурясь. Он словно пытался что–то прочесть, но не мог разобрать.
– Я в ответе за безопасность отдыхающих. Да. Но я и в ответе за безопасность вожатых. Я соврал бы, если бы не сказал, что особенно переживал за тебя. Я сделал так, потому что тебе нужно было заслужить доверие, – он выдохнул, словно признавался в преступлении, – а еще помешало сильное желание защитить.
Он многое объяснил, но я уцепилась за последнее.
– Ты так сделал, потому что заботился обо мне, – сказала я.
Это был не вопрос, но он все равно ответил:
– Да.
– Ты бы сделал так снова?
Он покачал головой.
– Нет.
Я подошла ближе к огню, но потому что хотела быть ближе к нему. Мы могли дотянуться друг до друга, если бы не костер между нами.
– Это важно.
– Да?
– Это важно для меня, – уголки моих губ дрогнули в улыбке.
– Это говорит девушка, которая не верила во вторые шансы в доверии? – он сунул руки в карманы джинсов.
– Та самая.
– Ты изменилась.
Я посмотрела на его рюкзак.
– Как и ты.
Мы молчали минуту. Еще много нужно было сказать, но пока нам хватало.
– Прости, Финикс, – он переминался с ноги на ногу, глядя на огонь. – Прости, что ушел в тот день и избегал тебя две недели, а потом уехал, не попрощавшись. Прости, что аж в Калифорнии все понял, – он пошел вокруг костра, приближаясь ко мне. Улыбка пыталась пробиться на его губах. – Если ты не заметила, я медленно учусь. Прости, что обвинил во лжи, не разобравшись.
Он не переставал двигаться, оказался передо мной. Он не остановился. Взял меня за руку. Жар охватил мою руку, охватив пальцы. Его большой палец погладил мои костяшки.
– А мне не стоило ругать тебя из–за проблем с доверием.
Я все еще пыталась проглотить сердце в горле, но теперь и другие органы не слушались. Как легкие. И мозг.
Наши пальцы переплелись сильнее. Я скучала по шершавости его ладоней, нежности между пальцев, силе, которую я ощущала от него каждый раз, когда он держал меня за руку.
– Знаешь, что? – начала я. – Может, это делает нас лучше – раз мы не боимся разбираться со своими проблемами.
Он задумался.
– Ты точно не боишься разбираться с моими проблемами.
– Да и ты с моими, – он рассмеялся, звук разнесся над озером.
Его лицо изменилось. Он притянул меня ближе.
– Мы во многом хороши, знаешь?
– Например? – я так быстро дышала, что грудь билась о его грудь на каждом вдохе.
Он посмотрел на мои губы.
– Я бы сказал, но лучше показать, – он сунул руку в рубашку, обвил мою талию, прижал ладонь к моей пояснице. Он подвинулся ближе, наши тела соприкасались от груди до ног, и мой рот приоткрылся.
Я не знала, я поцеловала его или он меня, но мы добрались до этого, и это было важно.
Мы целовались как за две недели. Будто за всю жизнь. Он сжимал мою руку, а другая моя ладонь скользнула по его груди, добралась до плеча. Такие поцелуи требовали крепкой хватки, потому что колени не выдерживали.
Он отодвинулся, тяжело дышал. Тяжелее меня. Я пыталась притянуть его к себе, но он замер и поднял ладонь. Он не убирал ее, пока обходил костер. Я следовала за ним. Он остановился и взял ветку. Он поднял ее и кашлянул.
Он смотрел на меня, бросил ветку в огонь. Она тут же загорелась.
– Я тоже тебе доверяю.
Я смотрела, как вся ветка загорается. Как моя.
– Ты был там.
– Увидеть, как ты признаешься в доверии ко мне всем? – он посмотрел на меня и улыбнулся. – Я бы такое не пропустил.