— В общем, — продолжил Цзян все с той же идиллической улыбкой, — вдова Маун любезно позволила тебе помочь ей с решением этой проблемы. Не приведете ли животное, госпожа Маун?
Вдова Маун скрылась в подсобке лавки. Цзян жестом велел Рин следовать за ним внутрь. Рин услышала за стеной громкий визг. Чуть погодя вдова Маун вернулась с визжащим животным в руках и поставила его на прилавок.
— Вот поросенок, — сказал Цзян.
— Поросенок, — согласилась Рин.
Поросенок был крохотным, с локоть Рин, с пятнистой черно-розовой шкурой. Вздернутый пятачок создавал впечатление, что поросенок смеется. Он был удивительно симпатичным.
Рин почесала его за ушами, и он благодарно потыкался в ее руку.
— Я назвал его Сунь-цзы, — радостно объявил Цзян.
Вдова Маун зыркнула на него так, словно не может дождаться, когда же он наконец уйдет.
— Вдове Маун приходится каждый день поить Сунь-цзы, — поспешил объяснить Цзян. — Проблема в том, что Сунь-цзы нужна особая вода.
— Сунь-цзы прекрасно мог бы пить и воду из канавы, — прояснила вдова Маун. — Ты специально все усложняешь ради своих упражнений.
— Можно просто сделать все, как мы репетировали? — спросил Цзян. Рин впервые увидела, как кто-то сумел задеть его за живое. — Ты портишь все впечатление.
— Разве не об этом тебе постоянно твердят? — спросила вдова Маун.
Цзян довольно фыркнул и хлопнул Рин по спине.
— Вот в чем дело. Вдове Маун приходится поить Сунь-цзы особенной водой. К счастью, эта кристально чистая вода течет из источника на вершине горы. Задача заключается в том, чтобы отнести туда Сунь-цзы. Вот этим ты и займешься.
— Вы шутите, да? — сказала Рин.
Цзян просиял.
— Каждый день ты будешь спускаться в город и навещать вдову Маун. Будешь относить чудесного поросенка наверх и поить его. Потом приносить обратно и возвращаться в академию. Все понятно?
— Но в гору и обратно два часа пути!
— Это сейчас два часа, — бодро произнес Цзян. — А когда поросенок подрастет, путь будет занимать больше времени.
— Но у меня занятия, — возразила Рин.
— Тогда стоит вставать пораньше. К тому же по утрам у тебя все равно нет занятий по Боевым искусствам. Так ведь? Кое-кого выгнали.
— Но…
— Кое-кто не сильно хочет остаться в Синегарде.
Вдова Маун громко фыркнула.
Рин вспыхнула и взяла поросенка на руки, стараясь не поморщиться от запаха.
— Похоже, мы с тобой будем часто видеться, — пробурчала она.
Сунь-цзы дернулся и уткнулся в сгиб ее локтя.
В следующие четыре месяца Рин каждый день вставала до рассвета, со всех ног мчалась вниз, в вонючий мясной квартал, чтобы забрать Сунь-цзы, привязывала поросенка к спине и бежала обратно в гору. Она выбрала длинный обходной путь, чтобы однокурсники не заметили ее с визжащим поросенком.
Она часто опаздывала на Медицину.
— Где тебя носило? И почему несет как от свиньи? — поморщился Катай, когда Рин села рядом.
— Несла поросенка на вершину горы, — сказала она. — По приказу капризного безумца. В попытке найти выход из ситуации.
Она вела себя отчаянно, но Рин и попала в отчаянное положение. Теперь ее шанс остаться в Синегарде зависел от местного сумасшедшего. Она садилась в задних рядах, чтобы никто не унюхал запах Сунь-цзы, когда она возвращалась из мясной лавки вдовы Маун.
Но, учитывая, что все и так старались держаться от нее подальше, это вряд ли имело значение.
Цзян не только заставлял ее носить поросенка. С поразительным постоянством он каждый день ждал ее в саду к началу урока.
— А знаешь, основанные на поведении животных боевые искусства не были созданы для сражений, — сказал он. — Изначально они служили для оздоровления и долголетия. «Игры пяти животных», — он протянул свиток Иньмэня, который так долго разыскивала Рин, — это на самом деле система упражнений для улучшения циркуляции крови и предотвращения старческих болезней. Лишь недавно эти фигуры приспособили для боя.
— Тогда почему я их изучаю?
— Потому что Цзюнь полностью игнорирует «Игры». Цзюнь учит упрощенной версии жиденьких боевых искусств, приспособленных под человеческую биомеханику. Но слишком многое упускает. Ради эффективности в бою вычеркнули столетия, за которые оттачивалась техника. Цзюнь может сделать из тебя приличного воина. А я могу дать тебе ключ к мирозданию, — величественно произнес Цзян и тут же стукнулся головой о низко нависшую ветку.
Тренировки с Цзяном не имели ничего общего с занятиями у Цзюня. В уроках Цзюня существовала строгая иерархия, четкий переход от базовых техник к более сложным.
Но Цзян учил Рин непредсказуемо — всему, что взбредет в голову. Он мог повторить какой-нибудь урок, который находил интересным, а в противном случае делал вид, что они никогда этим не занимались. Периодически он ни с того ни с сего разражался длинными тирадами.
— Вселенная состоит из пяти главных элементов… Сотри с лица это выражение, это не так нелепо, как звучит. В прежние времена наставники считали, что все вокруг сделано из огня, воды, воздуха, земли и металла. Современная наука доказала ложность этого утверждения. И все же это полезно помнить для понимания разных типов энергии.
Огонь — это жар в твоей крови в разгар боя, кинетическая энергия, заставляющая сердце биться быстрее. — Цзян похлопал себя по груди. — Вода — это поток силы от мышц к твоей мишени, она поднимается от земли к талии и рукам. Воздух — это дыхание, которое поддерживает в тебе жизнь. Земля — это то, как крепко ты стоишь на ногах. А металл — твое оружие. Хороший боец поддерживает равновесие всех пяти субстанций. Если сумеешь одинаково умело контролировать все пять, то будешь неудержимой.
— А как мне узнать, что я их контролирую?
Цзян почесал за ушами.
— Хороший вопрос. Я точно не знаю.
От Цзяна было раздражающе сложно добиться разъяснений. Его ответы всегда были странно сформулированы и состояли из нелепых фраз. Понять их удавалось не сразу, некоторые и вовсе никогда. Если Рин просила объяснить, он менял тему разговора. Если она пропускала мимо ушей его особенно абсурдное замечание («Твоя Вода не в равновесии»), он настойчиво спрашивал, почему она не задает вопросов.
Говорил он странно, всегда либо слишком быстро, либо слишком медленно, со странными паузами между словами. Смеялся он двумя способами. Один смех — сбивающийся с ритма, нервный, на высоких нотах, явно неестественный, а другой — раскатистый, низкий и громкий. Первый Рин слышала постоянно, а второй редко и всегда вздрагивала при этом. Цзян нечасто встречался с ней взглядом, смотрел обычно куда-то в переносицу.
Двигался Цзян так, словно был не из этого мира. Будто явился из страны, где жили почти что люди, почти никанцы, но не совсем, а вел он себя как заплутавший турист, который бросил попытки скопировать поведение окружающих. Он выглядел чужаком не только в Синегарде, но и на самой земле. Вел себя так, будто законы природы его не касаются.
Может, так оно и было.
Однажды они забрались на самый верхний ярус академии, выше жилищ наставников. Здесь стояла только одна высокая спиральная пагода, девять этажей, элегантно стоящих один на другом. Рин никогда не заглядывала внутрь.
Еще с первой экскурсии несколько месяцев назад она помнила, что академия Синегарда построена на месте старого монастыря. Пагода на самом высоком ярусе, вероятно, до сих пор была храмом. Перед входом лежали старые каменные подставки под палочки с благовониями. По обе стороны двери на длинных шестах были установлены вращающиеся цилиндры. Присмотревшись, Рин заметила вырезанные по бокам старые никанские буквы.
— А это зачем? — спросила она, медленно закрутив цилиндр.
— Это молитвенные колеса. Но сегодня у нас нет времени в это вдаваться, — сказал Цзян и жестом велел следовать за собой. — Сюда.
Рин ждала, что девять ярусов пагоды связаны лестничными пролетами, но внутри оказалась лишь спиральная лестница, ведущая на самый верх, то есть просто пустой цилиндр, заполненный воздухом. Через квадратное отверстие в потолке пробивался солнечный луч, в воздухе плавала пыль. С лестницы свисали заплесневелые рисунки. Похоже, несколько десятилетий их никто не чистил.
— Раньше здесь стояли статуи Четырех богов, — сказал Цзян, указывая в пустоту.
— А где они сейчас?
Он пожал плечами.
— Взяв Синегард, Красный император забрал большую часть религиозных предметов. В основном их переплавили в драгоценности. Но это не имеет значения.
Он кивнул Рин, чтобы она поднялась за ним по лестнице.
По мере восхождения он продолжил лекцию:
— Боевые искусства в империю принес с юго-восточного континента воин по имени Бодхидхарма. Когда во время своих странствий по миру он обнаружил империю, то пришел в монастырь и захотел войти, но глава монастыря ему отказал. Тогда Бодхидхарма уселся в ближайшей пещере лицом к стене и просидел там девять лет, слушая крики муравьев.
— Что-что слушая?
— Крики муравьев, Рунин. Будь внимательней.
Она выругалась сквозь зубы. Цзян не обратил на это внимания.
— Легенда гласит, что он пробурил взглядом дыру в стене пещеры. Монахов то ли тронул его религиозный пыл, то ли произвело впечатление упрямство, но в конце концов они впустили его в храм. — Цзян остановился перед рисунком с изображением смуглого воина и белокожих монахов в длинных рясах. — Бодхидхарма — в центре.
— У монаха слева хлещет кровь из отрезанной руки, — заметила Рин.
— Ага. По легенде, одного монаха так потрясла настойчивость Бодхидхармы, что он отрезал себе руку.
Рин вспомнила миф о том, как Майриннен Теарца покончила с собой ради объединения Спира с материковой империей. Похоже, история боевых искусств усеяна людьми, готовыми на бесполезные жертвы.
— Ну так вот. Монахи храма хотели услышать, что скажет Бодхидхарма, но из-за малоподвижного образа жизни и плохого питания они совсем ослабли. Были даже более тощими, чем ты. Засыпали во время его выступлений. Бодхидхарму это раздражало, и он придумал три набора упражнений, чтобы оздоровить монахов. К тому же им постоянно угрожали грабители и разбойники, но религия запрещала им носить оружие, так что многие упражнения они изменили, превратив их в систему самообороны без оружия.
Цзян остановился перед другим рисунком. На нем монахи выстроились в ряд у стены в одинаковых позах.
— Это же… — поразилась Рин.
— Первая фигура Сээцзиня. Да, — кивнул Цзян. — Бодхидхарма предупредил монахов, что главная задача боевых искусств — воспитание человека. Если использовать их правильно, можно получить мудрого руководителя, который видит сквозь туман и понимает волю богов. Боевые искусства служат не только военным целям.
Рин попыталась представить, что техники, которым учит Цзюнь, всего лишь оздоровительная гимнастика.
— Видимо, боевые искусства сильно изменились.
— Верно.
Цзян явно ждал от нее определенного вопроса.
Рин подчинилась.
— И когда боевые искусства стали использовать в массовой армии?
Цзян довольно качнул головой.
— Незадолго до Красного императора в империю вторглись всадники из Глухостепи на севере. Во время оккупации они ввели жестокие меры, чтобы контролировать местных жителей, включая запрет на ношение оружия.
Цзян снова остановился перед рисунком с ордой степняков на огромных скакунах. На их лицах застыли безумные варварские ухмылки. В руках они держали луки в половину собственного роста. Внизу были нарисованы дрожащие от страха никанские монахи, некоторых из них уже расчленили.
— Когда-то храмы были тихими и мирными прибежищами, а теперь превратились в святилища для повстанцев и центры планирования и подготовки к революции. Воины и сочувствующие должны были надеть монашеские рясы и побрить головы, но в храме их готовили для войны. В таких священных местах, как это, они замышляли изгнать угнетателей.
— И вряд ли бы им помогла оздоровительная гимнастика, — сказала Рин. — Пришлось изменить технику.
Цзян опять кивнул.
— Именно. Для обучения боевым искусствам в монастырях требовалось последовательно овладеть сотнями сложных, запутанных фигур. Это занимало десятилетия. К счастью, предводители восстания понимали, что такой подход неприемлем для быстрого создания войска.
Цзян повернулся и посмотрел на нее. Они добрались до верхушки пагоды.
— Вот так и появились современные боевые искусства, система, основанная, скорее, на биомеханике человека, чем на движениях животных. Огромное разнообразие техник — некоторые из них едва пригодны для бойца — выкристаллизовалось в набор основных фигур, чтобы обучить воина за пять лет, а не за пятьдесят. Этим основам и учат вас в Синегарде. Этим основам обучают в имперском ополчении. Вот чем занимаются твои однокурсники. — Он усмехнулся. — А я покажу тебе, как их превзойти.
Цзян был хорошим, хотя и нестандартным боевым инструктором. Он заставлял Рин держать ногу на весу долгие минуты, пока та не начинала дрожать. Заставлял уклоняться, пока метал в нее оружие из мешка. Заставлял делать это упражнение с завязанными глазами, а позже признался, что ему просто показалось это забавным.
— Какой же вы все-таки мерзавец, — сказала Рин. — Но ведь вы это и сами знаете, да?
Как только Цзян посчитал, что основы она освоила, они перешли к спаррингу. Занимались они этим каждый день по четыре часа. Они дрались голыми руками и с оружием, иногда Рин отбивалась голыми руками, а Цзян брал оружие.
— Состояние ума не менее важно, чем состояние тела, — объяснял Цзян. — В пылу драки твой разум должен быть спокоен и устойчив, как скала. Нужно удерживать равновесие по центру, все видеть и все контролировать. Все пять элементов должны быть сбалансированы. Слишком много огня — и ты будешь наносить удары слишком хаотично. Слишком много воздуха — и будешь драться слишком легковесно, перейдешь в оборону. Слишком много земли — и… Ты меня слушаешь вообще?
Она не слушала. Трудно сосредоточиться, когда Цзян тычет в нее боевой алебардой, вынуждая танцевать вокруг, чтобы ее не проткнули.
Метафоры Цзяна для нее мало значили, но Рин быстро научилась избегать ранений. Возможно, этого он и добивался. У нее развилась мышечная память. Рин обнаружила, что стоит ожидать от оппонента только определенных движений и комбинаций, которые могут оказаться успешными. И научилась реагировать на них автоматически. Научилась за несколько секунд до атаки предугадывать движения Цзяна, читать их по наклону корпуса и блеску в глазах.
Он беспощадно наседал. Когда Рин уставала, Цзян напирал сильнее. А если падала, атаковал, как только она поднималась на ноги. Рин научилась постоянно быть настороже, засекать боковым зрением малейшие движения.
Однажды она прижалась к нему бедром и, навалившись изо всех сил, перекинула его через правое плечо.
Цзян проскользил по каменному полу и брякнулся о стену сада, так что зашатались полки и чуть не свалились горшки с кактусами.
Пару секунд Цзян лежал, приходя в себя. Потом встретился взглядом с Рин и заулыбался.
Последний день Рин с Сунь-цзы оказался самым тяжелым.
Сунь-цзы больше не был милым поросенком, став на редкость жирным и вонючим чудовищем. Ничего привлекательного. Если Рин и нравились его преданные карие глаза, всю ее привязанность сводили на нет необъятные размеры Сунь-цзы.
Нести его в гору было пыткой. Сунь-цзы больше не помещался в корзину. Рин приходилось нести его на спине, ухватив за передние ноги.
Она уже не могла идти с той же скоростью, как когда носила Сунь-цзы на руках, но приходилось поторапливаться, иначе она рисковала остаться без завтрака, а что еще хуже — пропустить занятия. Она раньше вставала. Бежала быстрее. Ковыляла в гору, при каждом шаге хватая ртом воздух. Сунь-цзы лежал на ее спине, положив рыло ей на плечо и купаясь в утреннем солнце, пока мускулы Рин скрипели от натуги. Добравшись до водопоя, она опустила свинью на землю и рухнула.
— Пей, обжора, — проворчала она, пока Сунь-цзы резвился в ручье. — Жду не дождусь того дня, когда тебя зарежут и съедят.
На пути вниз солнце шпарило вовсю, и, несмотря на зимний холод, Рин обливалась потом. Она проковыляла через мясной квартал к домишке вдовы Маун и без всякой элегантности скинула Сунь-цзы на пол.