Я спустился в столовую, но к ее закрытию почти все оказалось распродано, остались котлета в тесте и чай. Я не помнил, был ли у Лепетова чай. Пришлось купить и его. Веселая житуха: за полдня котлета в тесте и чай! Перейти, что ли, как Лепетов, на диету? Но с ним и не захочешь перейдешь.
Ночью я сильно замерз. Сосед-студент так и не появился. Я стянул с других кроватей одеяла и накинул поверх своего. Только после этого, согревшись, уснул.
Проснулся внезапно от болезненного укола в бок, перевернулся, почесал ужаленное место, попытался снова уснуть, но меня укусили пониже. Только этого мне не хватало - клопы! Я уже успел забыть, что это такое. В нашей студенческой общаге тоже были клопы, а я был особенно чувствителен ко всем подобным тварям.
Нет, я не ошибся. Встал, включил свет, откинул одеяла. Так и есть, вот они первые признаки наличия кровососов: маленькие красные точки на простыне.
Я стащил в ногах простынь, отвернул швы матраса на боковине, на углу. Куда я попал? В чистилище? Мало мне одного, получай еще и это. “Господи боже, - взмолился я, - я же не Симеон Столпник, к чему мне такие мучения?”
В свою студенческую бытность мы спасались от клопов разными способами, потом, казалось, к ним привыкли, хотя и продолжали давить, прижигать спичками, ставить под кроватные ножки посуду с водой, смеясь над теми, кто попадал в нелепые ситуации, связанные с клопами.
Однажды объектом насмешек стал и я сам, тот, который на дух их не переносил. Уж как смачно надо мной поиздевался случай!
На очередной дискотеке я “снял” девчонку. Между нами, как вспышка молнии, проскочила искра. “Останься на ночь, завтра выходной, я тебя провожу, Любава! Ты ведь Любава, признайся честно, я это чувствую: душа нараспашку, сердце вразлет!”
Ее бездонные карие глаза блестели, пухлые, совсем детские губки растягивались в улыбке, маленькая холодная ладонь ничуть не рвалась ускользнуть из моей горячей руки.
“Пойдем, найдем наш шалаш, нашу уединенную хижину”.
Я сунулся в одну комнату, заглянул в другую - все занято, везде влюбленные парочки. Есть ли в этом доме хоть какое-нибудь пристанище для жаждущих любви?! Кто смилостивится над алчушими, уступит место хоть на коврике в прихожке?
Приятель сунул мне заветный ключ: “Комната пуста - ремонт, но кровати в вашем распоряжении”. Чего еще голодному студенту надо? Я притащил свой матрас, подушку, простыню (лето было в самом разгаре). Прокувыркались полночи, луна устала на нас смотреть, а под утро десантура Дарт Вейдера с диким визгом атаковала с воздуха. Ложились в полумраке - покровительница Астарты притушила даже звезды, но когда я зажег свет, мы с Любавой от увиденного онемели: весь потолок был в черную крапинку! Паразиты только ждали удобного случая. Мы с Любавой бежали из комнаты без задних ног! Лицо той наяды давно растаяло в вечности, но пронзительный свист, с которым спускались с потолка десантники Дарт Вейдера, я помню до сих пор. И вот новая встреча. К чему там снятся клопы? К надоедливому, назойливому вампиру, который будет упорно сосать вашу кровь. Лепетов? Клопы во сне - к хлопотам в делах и безденежью. “Именно это со мной сейчас и происходит, - думалось мне, - пустые хлопоты, ни копейки денег, - связался на свою голову!” “И скучно, и грустно, и не кому руку подать”, - как писал классик.
Я перебрался на другую кровать (может, хоть там клопов поменьше), завернулся, будто в кокон, в одеяла и сразу уснул. Может, какой клоп несколько раз и пырнул меня после этого своим острым ядовитым штыком, но я больше ничего не слышал - усталость все-таки дала о себе знать.
14
Утром я проснулся часов в шесть - привычка просыпаться рано никуда не девалась. Поднялся, натянул спортивный костюм, отправился на общую кухню кипятить чайник (пакетик с вечера предусмотрительно не выбросил, еще раз можно было заварить). Дождавшись чайника, вернулся в комнату, налил кипяток в стакан. В коем-то веке приходиться пить чай без бутерброда - цена бивачной жизни, каждая копейка на счету.
Согревшись кипятком, я лег почитать Сенеку. Что там еще несчастный наставник Нерона предлагал взять на вооружение в тяжелые минуты бытия? Воспринималось с трудом - желудок отметал больше половины истин. Сон все-таки лучшее лекарство от голода, чем книга. За окном все равно тьма. Спать, спать, спать, - убаюкивал я себя и в конце концов снова заснул.
Лепетов вернулся со смены около девяти. Не раздеваясь, упал на кровать, вытянулся.
- Чаю вскипятить?
- Пока не надо.
Глаза Лепетова открыты, но лицо пергаментное, то ли от недомогания, то ли от рассеянного света из окна.
- Тебе плохо? - я еще не видел таким Володьку.
- Давление. Сейчас пройдет.
- Почему таблетку не выпьешь?
- Простая не помогает, а к врачу ходить некогда; да я уже привык.
И правда, через полчаса, когда Лепетов поднялся, лицо его больше не казалось бледным.
- Надо бы сегодня развезти оставшееся по городу.
- Развезем. Там тоже могло что-нибудь уйти, - я надеялся, что так. - Заодно глянем, что можно купить для продажи.
- Завтракать будешь?
- С утра не привык.
- А я позавтракаю.
Лепетов включил небольшой кипятильник, чтобы подогреть в стеклянной банке воду для чая, выудил из ванночки проросшую пшеницу, наложил ее в чашку, налил немного кипятка, добавил чуть меда.
- Не хочешь попробовать? - предложил мне. - Вкусно, полезно и сытно. Целый день после этого можно не есть.
- Спасибо, - поблагодарил я его, но пробовать не стал. - Я уж лучше пообедаю.
После завтрака повезли рассовывать обувь по ивановским магазинам. Договоренности у Екатерины Семеновны были в трех точках. Мы благополучно сдали товар по накладным, получили деньги за проданное (Лепетову Екатерина Семеновна доверяла), однако проданного оказалось так мало, что овчинка выделки не стоила.
- Отдай ей эти копейки, - сказал я, - пусть подавится, и еще раз напомни, пожалуйста, об условленном.
Лепетов повез вырученное. Я отправился дальше по магазинам присматриваться к тому, что смогу купить на обратную дорогу. Свой рынок я знал лучше, чем Лепетов. Интуиция подсказывала, что в Первомайске без задержек уйдут итальянские (как утверждала продавщица) кроссовки и теплые женские куртки - таких, как в Иванове, у нас я не встречал. Дело оставалось только за деньгами. Надо бы еще раз надавить на Лепетова. Но, может, он вернется с хорошими вестями?
Лепетова, однако, в общежитии я не застал, но в комнате были жившие с ним ребята. Я познакомился с ними, поинтересовался, как у них дела. Надо было перекусить, давно сосало под ложечкой. Я попросил ребят, если вдруг появится Володька, сказать ему, что я внизу в столовой, и после этого спустился на первый этаж.
Выбор в столовой был небольшой, видно, готовили тут обычно не слишком много, чтобы не оставалось, но мне было не до жиру: мой бюджет с каждой поездкой даже по городу резко сокращался. Сколько я еще пробуду в Иванове? Дальше сидеть - только седеть.
Я взял себе картофельного супа (хотелось уже горячего) и чай с постной булочкой. Поев, вернулся в комнату.
Ребят разбежались, но за столом сидел Лепетов, усердно поглощая из чашки все ту же проросшую пшеницу (надолго ли его хватит?).
- Уже вернулся? - спросил я.
Лепетов кивнул.
- Как успехи?
- Вернул ей все до копейки.
- И? Она тебе что-то дала?
- Сказала, что пока нет возможности.
Я сел на кровать. Комнату накрыла гнетущая тишина. Чайная ложечка Лепетова, которой он усердно черпал пшеницу, скребла по моему сердцу, как стеклорез по стеклу.
- Мало того, сказала, что и следующую, кроме той, что будет с нашей обуви, мы должны тоже отдать ей без остатка.
- Серьезно? А как же наша договоренность? Твои утверждения, что она человек слова? Хотя, судя по тому, как она тебя “обувала” раньше, можно было догадаться об обратном. И что теперь прикажешь делать?
- Думаю, ждать.
- Ждать чего?
- Пока продастся наша обувь.
- Ты в своем уме? Продаваться она может неделю, а может месяц. И на какие шиши прикажешь мне здесь сидеть? Не пора ли наконец пустить в ход деньги твоего брата? Ты, если мне не изменяет память, обещал часть из них занять мне по приезду.
Какое там занять! Я словно в параллельную реальность угодил.
Лепетов, не поднимая головы, сумбурно забормотал, что, да, был такой разговор, но в первую очередь он должен деньги брата обернуть, а потом уже из полученного занять мне, а если он теперь мне что-то даст, то немало потеряет в обороте.
Я ушам своим не поверил!
- Ну и заявочка! Ты хоть сам-то понял, что сказал? понял, что делаешь?
- А что не так? - вскинулся Лепетов. - Бери Романовы деньги, крути, как бы ты свои крутил.
Я встал на дыбы:
- С какой стати я буду кому-то что-то крутить? Мне что, больше заняться нечем, как наращивать кому-то капитал, взамен получая жалкие отбросы, которые пойдут только на хлеб и на воду! Давай мне, как было договорено, взаймы, а если хочешь, покупай на оставшиеся то, что я куплю.
Такой вариант Лепетова не устраивал.
- Фиг с тобой! - сказал я. Больше делать мне нечего, как для кого-то расходовать свой нюх, интуицию, сноровку и здоровье. - Тогда верни мне мое, вложенное в Первомайске, и я поеду домой. Бог с ними уже: с обратным билетом, постелью и едой в поезде.
Лепетов как и не слышал, о чем я говорил.
- Когда я езжу, никогда ни постель не беру, ни ем, голодаю для разгрузки, для здоровья.
- Какого, к черту, здоровья! - взвинтился я. - Ты только посмотри на себя: лежишь по утрам труп-трупом, чуть ли не стонешь. Мыслимое ли дело: постоянно просыпаться с головной болью! И это, когда тебе нет еще и тридцати! Да ты просто идиот, сам себя гробишь и закапываешь!
- Нет, ты не прав, нужно ограничивать себя.
- В чем? - опять вспылил я. - В чем ограничивать? Плевелы жарить, как это делаешь ты, и есть их каждый день?
- Тут ты тоже не прав. Я ем самую разную пищу: пшено, пшеницу, отруби, вермишель.
- А яйца, помидоры, огурцы, молоко, сыр, мясо, наконец?
- Ну ты и извращенец, - ухмыльнулся Лепетов.
- А ты сумасшедший, - бросил я ему. - И сам не понимаешь, что творишь. Я посмотрел в свое время на наших однокурсников. Они тоже ничего не ели, экономили, язву наживали, а потом им по трети желудка вырезали…
- Ладно, ладно, не ругайся, - пошел он на попятную. - Давай завтра съездим в Лух, может, там что-то из нашего ушло. И дам я тебе, как обещал, взаймы, но в Первомайске выручку отдашь Роману.
- А кому бы я ее еще отдал?!
Я поостыл, но в душе все кипело. “Прохвост: юлит, как лиса, которой прищемили хвост, - подумал я, садясь за стол рядом с Лепетовым. - Дать бы в морду, да уйти, но куда пойдешь?”
- Давай так: возвращаешься утром с работы, и сразу же едем в Лух. Потом закупаемся на Романовы деньги и вырученные в Лухе, если таковые будут, я беру обратный билет и уезжаю - ты тут и без меня справишься. Подобьем бабки по телефону, вечером я всегда дома. И больше, пожалуйста, без сюрпризов!
Вскоре Лепетов снова ушел на смену. Вернувшиеся мальчишки долго не засиживались, растеклись по своим постелям. Я лег на кровать Лепетова. Нужно будет, не затягивая, съездить на железнодорожный вокзал и заказать обратный билет из Москвы. До Москвы из Иванова проще добраться автобусом.
В Лухе кое-что из привезенного нами ранее на самом деле продалось. На радостях, что, наверное, мне все-таки что-то да причитается, я стал на обратном пути в автобусе подсчитывать выручку (с математикой у меня всегда дела обстояли лучше, чем у Лепетова), которая, если перевести по текущему курсу рубли на гривны, действительно получалась неплохой.
Я ловко разбил всю сумму на положенные по договоренности проценты и показал Володьке. Тот, увидев, что цифры несколько высоковаты (в его понимании, хотя не получалось и пятиста рублей навара, но в нашем незавидном положении это было немыслимое), тут же заюлил, засуетился и выдал целую тираду, смысл которой я даже не хотел воспринимать. Лепетов настаивал, чтобы гривны, за которые был куплен товар, они не переводили обратно в рубли по курсу, а считали номинал один к одному равным рублю.
- Не понял! - вспылил я. - Ты хоть соображаешь, что делаешь: пренебрегая курсом, ты урезаешь большую часть нашей прибыли и почти в полтора раза уменьшаешь мою долю!
- Да, - невозмутимо ответил Лепетов, как будто ничего критического не произошло, - но я ведь уменьшаю, как ты правильно заметил, и свою! Я обещал Роману прокрутить его деньги и слово свое сдержу. Я брата не кину.
- Крути, - не утихал я, - зачем только со мною так: паскудно. На что мне рассчитывать, если каждый раз ты будешь придумывать новые выверты? на что жить?
- Но я ведь живу, терплю…
- Ничего себе, ты терпишь! - опять возмутился я. - Это же твой брат, твоя кровь!
Лепетов заерзал, запыхтел, отвел глаза, пробормотал:
- Ладно, извини. В последний раз. Клянусь.
Я с разочарованием посмотрел на Лепетова, тот не отрывал взгляда от подернутого инеем окна.
“Да, - подумал я, - сволочью ты все-таки оказался, Лепетов, хоть мы и дружили с тобой с самого детства, не один пуд соли вместе съели. Видно, сильно изменился”. Хотя что я, собственно, мог в Лепетове за последние годы заметить, если тот приезжал на родину раз или два в году. Какие перемены, если разговоры велись все больше о книгах, а душа-то вон где оказалась. Хотя я мог, наверное, предполагать подобное и раньше. Но только со временем все проявляется ярче и отчетливее.
В каком классе мы с ним тогда были? Кажется, в пятом или шестом - наши портфели точно были большими и тяжелыми. Мы с Лепетовым шли после обеда в школу - учились тогда во вторую смену. Шли частным сектором - другой короткой дороги со стороны нашего микрорайона не было. Знойный май, проселочная дорога средь частного сектора, ступнешь - пыль взметается от подошв до щиколоток. До школы метров пятьсот, она уже видна впереди: довоенная трехэтажная коробка с высоким центральным крыльцом и античными колоннами по фасаду верхних этажей… Вдруг я заметил в пыли металлический рубль. Гербом кверху. Как подарок свыше. На десять мороженых хватит. На мелочь я везучий. Сколько себя помнил, то десять, то пятнадцать копеек найду. Бывало в неделю и по несколько раз. А тут целый рубль!
- Во-та, - сказал я, удивившись. - Рубль. - И наклонился, чтобы его поднять, но едва удержался на ногах: идущий чуть позади Лепетов - не смотри, что на голову ниже - налетел на меня, как ястреб, шибанул со всей дури плечом. Я пошатнулся в сторону, не ожидая такой прыти от друга, но Лепетов не отстал, бросился вырывать монету из моей руки:
- Отдай мне, он мой, я его первым увидел!
- Ты совсем сдурел? - я с легкостью отшвырнул Лепетова обратно (не та весовая категория). - Шел, шел, гав ловил, а потом: я первый увидел! Если б увидел - поднял бы! А раз не поднял, значит, не видел. Иди уже, зоркий сокол!
Лепетов надул губы, нахмурился.
- Это мой рубль, отдай!
- Отстань: я бы не сказал - ты бы не увидел!
Три дня после этого Лепетов со мной не разговаривал, но мне его заскоки были, что пыль в степи. Забылось, наверное, скоро, но сейчас, через пятнадцать лет, неожиданно всплыло, выпятилось. И здесь, в Иванове, как ни печально, яблоком нашего раздора стал тот же злосчастный рубль…
Возвращались из Луха снова молча. Я был сильно разочарован. Нет, думал, поддерживать отношения мы еще будем, но дружить уже - никогда! Нет у нас с Володькой прежнего взаимопонимания, отсюда не будет ни интереса, ни надежности.
Раньше я ценил в Лепетове упорство: человек четыре раза пытался поступить в универ, поступил-таки, молодец, я искренне радовался за него. Как ни приедет: что читаешь, о чем думаешь, чем увлечен, какие вопросы решаешь? Но вот прошло три года, и я заметил, что покатился друг Володька Лепетов под гору. Все больше скупает книги, все меньше читает; шел по одной прямой линии, потом стал распыляться: то там копнет маленько, то здесь, обо всем вроде знать хочет, во всех областях эрудицией блеснуть, но прошел еще год и стало понятно, что он все более занимался верхоглядством. Из института (по неизвестной причине) ушел, устроился вахтером в одном из университетских корпусов, а в свободное время и читать перестал, даже в дорогу книгу или не берет вовсе или берет брошюру в два-три листа и ту не осиливает. Маниловщина, - когда она его заразила? Ну ладно, не смог стать ученым, может, хоть учителем хорошим будет, но и на этой стезе особого рвения у него не обнаружилось. Все чаще стал проскальзывать у него мотив известной песни Талькова “Уеду”, и пристанище облюбовал не где-нибудь, а у бабки своей в деревне под Липецком. Читать буду учиться! Никто не возбраняет, но жить-то зачем прекращать? Я этого не понимал.