Ничем не удивить Енисей.
— Хороший у него был шлемофон, однако, рубка почти не испачкалась. И стёкла целы, — констатировал Кромвель, прерывая затянувшееся молчание и вытаскивая из кармана «Моторолу». — Фантомас, подходи в рубку. Осмотри всё тут, — распорядился он.
Башка что-то заболела, намахнуть бы сейчас таблетку аспирина. Да только лень идти за аптечкой, потерплю.
— Николай, постой, — остановил я за рукав проходящего мимо пацана. — Слушай, а у тебя родственники в Санкт-Петербурге есть?
— Тётка рассказывала, что кто-то был, — неуверенно ответил пацан.
— Точнее не знаешь?
— Не… Какое нам дело, Питер далеко.
Яркий отсвет предзакатного солнца опять вспыхнул над тайгой и пропал. Нет, светило спрячется ещё не скоро, в этих краях оно сваливается за горизонт под большим углом, не так быстро, как в южных краях. Сначала наступит мистическое время таёжных сумерек. Сумеречная зона.
Позже нужно будет поискать пулевые отверстия. Хорошо, что обошлось без танцев с беготнёй и разрухи. Вот только мусор на полу валяется.
Прибраться надо бы.
Глава шестнадцатая
Утилизация
Да, Енисей безупречен.
Он неповторим в любое время суток и в любую погоду, даже в самую ненастную. Им можно любоваться и восхищаться бесконечно каждый час. Он живёт своей жизнью, а вместе с ним живут, работают, а иногда приходят в себя люди и пароходы...
Закатываясь за горизонт, светило немного побаловалось последними оптическими эффектами, рисуя цветную панораму потрясающей силы и красоты — бескрайняя водная лента Батюшки, дымка над ней, подсвеченная последними лучами, одинокое неподвижное судно, стоящее на якорях. Поодаль на берегу — седая рубленая изба с крышей, густо покрытой изумрудным мхом. Безлюдная. Чуть покосилась, старушка, словно от немощи споткнувшаяся в последний момент и чудом остановившаяся перед самым обрывом.
К началу ночи зелёные краски тайги и оранжевые цвета неба постепенно исчезали, всё вокруг набирало темно-фиолетового оттенка, облака и река окрашивались в яркий пурпур. А над всей этой красотой низко нависали ещё не яркие вечерние звезды.
На мачте сборщика и модуля включились стояночные огни, обозначая габариты судна. Вахтенный на главном посту, несёт службу. Обозначая часть общего светового пятна, в носовой части модуля зажегся фонарь, один из четырех, окружающих утилизационную зону. Остальные огни вспыхивали поочередно, по мере сгущения тьмы, чтобы гарантированно обеспечить безопасность персонала. Всё по штатному протоколу, словно ничего экстраординарного не случилось. Пара прожекторов на мачте сборщика смотрят вниз, от них по воде разбежались призрачные, подрагивающие на плывущих мимо водоворотах горизонтальные свечи.
Фарватер пуст.
Тишина на борту, лишь слышно, как в режиме экономичного прогрева тихонько гудит экспериментальный реактор-утилизатор. Но служба идёт, вахтенный следит за обстановкой. Главный сейчас на ходовом мостике — юнга. Николай Брагин сам вызвался, без тени смущения напомнив «старичью», кто в экипаже самый глазастый. Где-то я уже слышал нечто подобное... Немного завидно. Мне запоздало хватило наглости тоже заявиться на роль судового смотрящего. В ответ же услышал, что дел много, и все они связаны с использованием грубой физической силы. При полном послушании. С капризами судьбы примирило задание, выданное вахтенному капитаном — не прохлаждаться в кресле, а капитально убраться в каюте, вычистив даже самые мелкие капли крови.
Мы же втроём молча стояли на палубе, ожидая, когда капитан закончит разговаривать с подстреленным партизанами Богдановым и выйдет к своему личному, пусть и временно, составу. Два мёртвых партизанских тела лежали на палубе в виде хладных трупов, укрытые кусками толстого пыльного полиэтилена.
Возле борта сборщика журчала тёмная енисейская вода, и было видно, насколько сильно течение великой реки.
Всё темней и темней вокруг.
— Надо было хорошим прибором ночного видения запастись, — вкрадчивым голосом произнёс Потапов, как и все мы, ещё не вполне остывший после контртеррористической операции.
— А они здесь вообще продаются, Ваня? — спросил Кромвель.
— Не обращал внимания, я же за навигатором ходил.
— Всё потому, что в столице нашей родины командир зажмотился, — ехидно вспомнил я наш приключенческий визит в оружейный салон на проспекте Мира. Не часто удаётся подколоть группера.
— Четыре тысячи баксов, как с куста, вы забыли что ли! — возмутился Павел. — Безумные деньги, грабёж!
— Как бы не пришлось здесь вдвое больше платить, — едко заметил примкнувший к критике Иван.
— Без «ночника» никак, — подыграл я.
— Вы, смотрю, сговорились, ироды! — с намёком на обиду огрызнулся Кромвель, — Было и было. Добудем.
Выражение лица заставило нас удовлетворительно кивнуть, провокация удалась.
Наконец открылась боковая дверь, Щеглов медленно перешагнул через комингс и остановился в шаге от проема. Он достал из кармана мятых брюк пачку недорогих сигарет, выщелкнул одну и, ловко прикрывая дрожащее пламя ладонью, прикурил по-старинке, от спички. Замер, о чём-то думая. Всё так же молча уставился на Кромвеля.
— Фёдор Васильевич, первым делом нужно решить, что делать с раненым, — прервал общее молчание группер, выдерживая гипнотизирующий взгляд тусклых глаз капитана. — Серьёзное ранение или нет, но его нужно везти к медикам. Мало ли.
— В ближайшую деревню переправить бы, к фельдшеру, — тихо уточнил Потапов. Я пока помалкивал, пусть старшие выскажутся.
Слова падали в вязкую, напряженную тишину. Сейчас этот невысокий седовласый человек лет пятидесяти, поджарый, даже суховатый, напоминал гипсовое изваяние. Невидящий, отрешенный взгляд, неестественно бледное лицо, на котором отчетливо выделялись темные полукружия вокруг глаз. Можно было подумать, что он «сидит на игле», но, при всем старании, вряд ли такой порок можно скрыть на флоте. Один прокол, и карьере конец. Наглядное пособие для занятий со студентами по теме «Стресс и его последствия». Ещё и почки, похоже, больные.
Наконец его губы зашевелились.
— Нет. Нет в ближайшей деревне медика. И не было никогда, — сердито поведал капитан скрипучим голосом, глубоко затягиваясь три раза подряд.
— Что же, тогда отвезём его в Ярцево, — не испугался трудностей Кромвель.
— До Ярцево надо ещё сто пятьдесят вёрст отмахать, а на реке ночь, куда вы собрались ехать? В Ярцево ФАП имеется, но вас к нему и близко не подпустят.
— Почему? — с недоумением спросил Павел.
— Потому! — без объяснений махнул рукой Фёдор Васильевич, и огонёк сигареты прочертил в воздухе огненную дугу. — Вы к походу готовились, или как глупые туристы, попёрли наобум? Всё, зарубите на носу, с наступлением темноты всякая мелочь по реке не ходит, чай, не трёхпалубник «Валерий Чкалов».
— Вообще-то, можно так сильно не пугать. На Волге мне пару раз приходилось ночью ходить с подругой на моторке, — не выдержал я.
— Вот там и ходи с подругами, мил человек! На Волге он, видите ли. Стенька Разин с княжной нашёлся... Там, поди, все берега от деревень и городов светятся! А на Енисее нельзя, - тут же осадил меня Щеглов. — Шутки шутите? С батюшкой шутить не надо, если не хотите налимов кормить.
Иван попытался что-то возразить и тут же удостоился ещё одного пресекающего взмаха капитанской руки.
— Да мы, собственно, так и планировали, малым ходом идти до Ярцево. Со всеми предосторожностями, — подпустив в голос твёрдости, сказал Павел.
— Как дети, ей богу! — разозлился капитан сборщика. — Вы эти места знаете, как часто здесь хаживали? Кто-нибудь видел лоцию участка? Хотя бы в курсе, как выглядит лоция, или только в книжках читали?
Нам тут же была прочитана короткая лекция, из которой экипаж «Хаски» узнал, что ночной переход можно совершать лишь при выполнении определённых условий. На борту должен быть человек, уже имеющий опыт ночного плавания, способный быстро оценивать дистанцию и правильно определять направление.
— С борта низкого судна вы даже огней бакенов толком не увидите. Да и сами бакены у нас, мама не горюй... Ну-ка, молодой Стенька Разин, сколько огней видишь на реке в обе стороны? — неожиданно обратился ко мне капитан.
— Два вроде. Нет, три, вон там ещё один красный мигает, — неуверенно ответил я, внимательно присмотревшись. Что он меня всё Стенькой кличет? Наши подхватят, и прилипнет.
— Мигает... А должно быть шесть огней! — торжествующе воскликнул Щеглов. — Службы-то и нет нормальной, все суда-обстановщики списаны на иголки, новых не выделили. Они же как хотели, идиоты, — бакенщиков по берегам рассадить, как в былые времена! А где их взять-то, бакенщиков? Старые спецы или ушли в город лучшей доли искать, или спились от всей этой безнадёги! К началу навигации, конечно, развезут, кто попало расставит бакены, и гори оно огнём, сколь сможет! Кругом бардак. Изредка поручат инспекцию проходящему судну, а капитанам это надо, им за это заплатят? У них работа, генеральный груз, договорённости, сроки!
Он обвёл нашу троицу тяжёлым взглядом, хмыкнул и продолжил:
— Тут много тонкостей... Ночью на палубе можно появляться только в спасжилете.
Подтверждая эти слова, на крыло мостика вышел Николай в оранжевом спасе. В руке он держал ведро, к ручке которого была привязана верёвка. Выплеснув его в реку, мальчишка вытер тыльной стороной лоб, осмотрел реку и с профессиональной небрежностью бросил ведро вниз, как и положено работящему человеку в компании лентяев:
— А некоторые всё ещё бездельничают, как пассажиры.
— Поговори у меня ещё! — беззлобно откликнулся Щеглов. — И перчатки надень, сколько можно напоминать! Угробишь к сорока годам руки холодной водой... Как там уборка продвигается?
Коля Брагин принял позу рэп-исполнителя и, помогая себе характерными жестами, немузыкально и не в ритм пропыхтел:
— Трэш, кровища, вонь, угар, кайфушки, йо!
Повезло тебе, юный рэпер, что я там картечью не саданул, были бы тебе кишки на приборах.
Судя по всему, пацан перенёс тяжелую стрессовую ситуацию несравнимо легче, чем его капитан, что не удивительно. Разный жизненный опыт, ответственность, да просто разумение, в конце концов.
— Ты, помнится, хотел Путина выкрасть? — прошептал мне на ухо группер, глядя на мальчишку. — Отличный шанс, на вырост.
— Издеваешься?
— Ничуть. Уж что-что, а символизм точно будет, — произнёс группер самым серьёзным голосом, и я так и не понял, шутит он или реально предлагает?
Вахтенный тем временем сердито провел костяшкой пальца по носу, шмыгнул и с размаху запустил ведро в Енисей. Энергично выбирая конец, поднял ведро с чистой водой и удалился в рубку.
— Много тут тонкостей… — продолжил капитан, задумчиво глядя ему вслед. — Хотя в темноте судно и будет вести себя точно так же, как днем, нервы вам потреплет несравнимо сильней, даже если опытные. Берега видно плохо, мели и острова вообще не разглядеть. Топляк ни за что не заметите вовремя, а для моторки это главный враг.
— У нас катер-водомёт, а не моторка, — обиделся Потапов.
— Да какая разница! — в третий раз отмахнулся Щеглов, — Всё едино скорлупка утлая во власти стихии. Река покажется вам куда как более широкой, чем днем, и при этом никаких ориентиров в помощь. Новичок в этом деле, человек, не имеющий опыта ночного плавания, обязательно начнет нервничать и терять ориентацию. Рулевой, стараясь ночью удержать катер на курсе, находится в постоянном напряжении, это тяжело. Зрение в темноте ухудшается, могут заболеть глаза. Ночью на воде меняется ощущение времени, пространства, погоды, да и самих себя, наконец…
— Но ведь ходят же люди! — воскликнул я.
— Ходят, как им не ходить, навигация у нас короткая. Нормальные теплоходы идут с включённым GPS, по проверенному треку прошлых рейсов, ходок, да с постоянными корректировками. Капитаны обмениваются данными, предупреждают друг друга обо всех изменениях русла, контурах мелей, о водной обстановке вообще. У них есть эхолоты, наверху радар крутится. Енисей, он живой. Сильный ветер, хорошие ливни, пара крепких штормов, и расположение мелей меняется, одни исчезают, появляются новые. Контуры островков меняются! Короче, гиблое это дело, здесь останетесь до утра.
— А если ползком? — Кромвелю очень не хотелось сдаваться, как и терять столько времени дополнительно.
— Какой, скажи мне, смысл идти на скоростном катере ползком, мил человек? Допустим, поползёте вы черепахой в пять узлов, много ли покроете за ночь? А чуть скорости добавите... Ка-ак выскочите на мель! Тут себе шеи-то и переломаете, или бошки расколотите. Мало ли таких случаев, сам находил на плёсе мужика со сломанной шеей, метров на десять из моторки улетел — головой в песок воткнулся. Да бог с ними, с головами вашими! Ещё и судно так посадите, что самим не стащить будет. Песок здесь вязкий, прилипнете всем корпусом. Будете днём куковать и танцевать на песке, что ваш Робинзон, ждать, когда кто-нибудь соизволит стащить... В общем, здесь останетесь, сказал, никуда не пущу! — тоном, не допускающим возражений, подвел черту капитан.
— Как же Богданов? — группер решил зайти с другого боку.
Щеглов встряхнулся, досадливо покрутил седой головой и, заметив маленькую скамейку, шагнул к ней.
— Присяду-ка я, что-то ноги плохо держат, — будничным тоном сообщил он, делая четыре шага и как-то тяжело опускаясь на некрашеное дерево. — Мутит меня что-то. Много чего я в жизни видел, и руки оторванные, и ноги, сгоревших и утопленных. Но башки, разбитой пулей рядом с тобой...
Мы ждали. Я машинально посмотрел на одно из лежащих на палубе тел, у одного из которых голова была укутана чёрным пластиковым пакетом на скотче. То ещё зрелище, хорошо, что Коля не увидел.
— Здесь у нас проблема, ребятки... — Хозяин судна-сборщика говорил спокойно, как давно привык отвечать на претензии флотского начальства или неудобные вопросы членов многочисленных комиссий по расследованию какого-либо чрезвычайного происшествия. И было видно, что это профессиональное спокойствие выручало старого многоопытного речника много раз в жизни.
— У Богданова, по совести, ранение плёвое... Царапина, а не боевое ранение, даже перед женщиной не похвастаешься. Пуля лишь кожу содрала, да немного мышцу задела. При работе нашей мусорной рядовые травмы посерьёзней бывают, ничего, не куксимся. Рану почистили, перевязали, противостолбнячное вкололи. Обезболивающее, антибиотики — всё есть в аптеке. Не надо никуда его везти. Здесь оклемается, послезавтра уже бегать будет. Через два дня утром снизу подойдёт пассажирский лайнер «Александр Матросов», а вечером его близнец — «Валерий Чкалов». Наши легенды, проект 588. «Чкалов» был построен в Германии в 1953 году, «Матросов» на год моложе. Но бегают! Я обязан принять отходы быстро и чётко, без вариантов. И каждый человек на борту имеет значение.
— Что-то странное вы говорите, антигуманное, Фёдор Васильевич! — громко возмутился Потапов. — Это специалисты-медики должны решать. Или вам задача эксплуатации безропотных подчинённых дороже их здоровья? Это же оплачиваемый больничный. Чего вам бояться? Вашей вины в случившемся нет. Не понимаю...
— То-то и оно, что мало ты понимаешь, мазута сухопутная! Умный какой нашёлся! — старый капитан всё-таки взвился, хоть с места и не поднялся.
— Не простит мне Богданов, если я его лекарям отдам! Его же спишут в течение двух часов, с копеечным выходным пособием, да и не факт, что дадут. И прощай, река! На улице Бограда очередь безработных перед пароходством змеится чуть ли на километр! Люди на всё готовы, лишь бы пристроиться на любое судно. На Оби перевозки фактически свёрнуты, якуты к себе на Лену чужих не пускают, вот речники на Енисей и побежали. Потому что мы держимся! Есть генеральные грузы Норильского комбината в навигацию, заказы нефтяников-газовиков, китайцы работу подкидывают... И все в этой очереди — специалисты со стажем! Останется Богданов без работы, а у него трое детей на печке, понял?
Говорил он страстно и зло. Я не решился перебивать Щеглова ответом, понимая, что у человека накипело.