— Отложим романтику. Я вижу твой настрой, — он ответил уже совершенно спокойно.
У меня же снова дыхание перехватило — неужели я не обрушила его либидо в минус?
— Отложим?
— Отложим. К счастью, здесь столько комнат, что мы можем два дня почти не встречаться. Потом, когда в себя приду, посмотрим.
— Отложим?! — повторила я вопрос.
—Угу.
— Ты, кажется, меня невнимательно слушал!
— Внимательно, Тань. Ты не побоялась выставить себя шлюхой — зачет за откровенность. Что я там молол, действительно не помню. Мог и подобное ляпнуть.
Я не впечатлил тебя в постели — обидно. Но из последнего возникает уже спортивный интерес.
— Ха! То есть ты собрался раскрутить меня еще на один раз, чтобы что-то самому себе доказать?
— Звучит не очень, но ты ведь сама била как раз по этому месту. Удачно, что уж говорить — одним ударом выхлестнула романтику, зато на это место поставила азарт. А цель, как ни посмотри, не особенно изменилась.
— Я откровенничала не для того!
— Иди спать. А то я быстро перенастраиваюсь. (1bd23)
— Но...
— Спать иди, Таня! Или мы идем спать вместе. Там сразу и разберемся, кто в чем ошибался. Гляжу, у тебя сегодня боевой настрой.
С террасы меня вынесло мгновенно. Я оккупировала одну из спален и даже дверь не забыла запереть. Вот вроде бы и молодец я, а как-то немного страшно.
Глава 21. Андрей
Фигня какая-то. Вооружившись коньяком, я остался на террасе и пытался привести мысли в порядок. Но и через пару часов выходил тот же ответ: фигня какая-то.
Мог ли я после разового секса предложить девушке замужество? Абсолютно точно, нет. Потому что я слов таких вообще не знаю! Я еще молод и слишком сильно себя ценю, чтобы заживо хоронить самого любимого своего человека под грудой пеленок и кастрюлек. А любовниц, которые не надоедают и через пару лет постоянных отношений, в природе не существует. Женюсь, конечно, лет через двадцать-тридцать, когда уже терять нечего и пора задумываться о стакане воды в старости.
С другой стороны, я отчетливо помнил, как меня тогда повело. Пьян был, как никогда в жизни, после недели нервотрепки, да и Таня в этом своем паричке в резонанс попала. Крышу сорвало окончательно, потому я мог и начудить. Или алкоголь начудил вместо меня. Верится с трудом, но ведь я действительно не помню, как и почему она ушла. И уже наутро не мог объяснить, зачем незнакомку в собственную квартиру тащил, чего со мной отродясь не случалось, и почему воровка в моем пиджаке ускакала, но не прихватила ничего более ценного — да хотя бы мои часы с тумбы. И хоть объяснение Тани звучало абсурдной нелепицей, но оно хоть что-то объясняло. Вот бы только Коля никогда эту версию не услыхал — уржется до смерти, не откачаем, жаль терять друга в столь юные годы.
В общем, за неимением других вариантов я... допустил вероятность. Стервочка наверняка сильно преувеличила, но можно исходить из того, что я напугал девушку неуместными для первой встречи признаниями. И если так, то что меняется? Я теперь должен засмущаться? Притвориться, мол, не хочу повторно затащить ее в постель и дать нам обоим шанс выяснить, была ли первая ночь чем-то весьма впечатляющим или я просто перебрал, все себе придумав? Ага, разбежался. Я бы еще собственных желаний не стеснялся. Не, смущаться я начну в следующей жизни — в смысле, лет через двадцать-тридцать. То есть в планах никаких изменений. Даже наоборот! Если поверить, что при выключенном мозге я в чувствах признаваться бросился, то это даже подтверждает, что я был очень впечатлен! Прямо до романтических позывов, почти коматозное состояние для меня. А вот ей не особенно понравилось. Так и чем не дополнительный аргумент для еще одного раза? С какой стороны ни глянь, а все сходится к одному — надо повторить. А потом можно повторять, пока и Таня не согласится, насколько была неправа. А то ишь чё удумала — по самооценке бить. Как будто не в курсе, что у мужчин самооценка — самый главный орган. Иногда даже важнее печени.
Потому утром я прямо спозаранку вломился в ее спальню. Дуреха изнутри заперлась, ну да. А я здесь типа мимо проходил, а не счастливый обладатель всех ключей. Коротко говоря, ввалился со всей присущей мне наглостью и имел счастье лицезреть заспанное чучело с гнездом на голове. Хорошенькая, сил нет, и в данный момент такая уязвимая — бери и тискай. Эх, жаль, что она по отношению к герою ее романа так категорично настроена, а то бы я и с пробуждением помол и с прической. Но придется отложить на потом. Пока же перевел взгляд на свой же свитер и нахмурился:
— Ты замерзла ночью, что ли? Почему мне не сказала? Я на первом этаже спал, там тепло.
Таня скривилась — вообще не думает, как выглядит в моих глазах.
— Общаться с тобой не хотела! И с какого перепуга ты в спальню к девушке без стука врываешься?
— Я стучал, — соврал, не моргнув глазом. — Давай уже, вставай. Работать пора, Танечка. Или ты сюда дрыхнуть приехала?
Глазенки‚ все еще со сна опухшие, сощурились:
— Нет, Андрюшенька! Я сюда утешать геебосса приехала. А уже на месте выяснила, что утешать-то повода нет! Так может: обратно рванем?
— Ты про карбюратор уже забыла? Ну и память. Ты точно секретарь?
— Точно-точно, — она быстро приходила себя, а в тоне появлялось все больше яда: — Ты меня сюда обманом притащил, про поломку машины врешь, а теперь еще работать заставляешь. О, я поработать никогда не против! Но сначала и мое мнение на этот счет выслушай: я обещала быть прекрасной помощницей, но такого хитрого, бессовестного, беспринципного негодяя еще поискать! Кажется, ты вообще не способен правду говорить, речевой аппарат такой функции не предусматривает.
И поверь, я сейчас очень тщательно подбираю слова, ведь ты мне целый начальник, а я подчиненная...
Я тяжело вздохнул, перебивая нелогичную тираду:
— Тань, как правильно говорить: «перпендикулярно» или «по барабану»? А, вспомнил: мне было очень интересно узнать твое мнение! У тебя пять минут, потом спускайся на завтрак. И за работу.
Вышел из спальни, полностью довольный собой. Она присоединилась ко мне на кухне через несколько минут — надо же, зеркало где-то нашла, в порядок себя привела. Так тоже ничего, но выглядит агрессивнее. Я демонстративно не обращал внимания на ее фырканье и недовольный вид. Зато многое отмечал — она совершенно точно чуть язык не проглотила, поглощая мой фирменный омлет с ветчиной, но притом ни на один комплимент не сподобилась. Но я-то знал, какими козырями бить.
— Тань, а как так вышло, что ты готовить не умеешь? — я держался исключительно дружелюбного тона. — Ведь до недавнего времени с отцом жила.
— Сестра старшая у нас молодчинка, а после ее отъезда как-то с папой справлялись, — Таня ответила по инерции и тотчас встрепенулась: — Подожди-ка, ты же не думаешь, что я обязана оправдываться?
— Нет, конечно. Стало интересно, — я не отрывал взгляда от ее лица, и она это, конечно, чувствовала. Все же напрасно она выбрала себе типаж холодной, неуязвимой стервы — никакая она не холодная, только притворяется. И сбить с толку ее вполне реально, была бы цель. — Не ежись от каждого вопроса, Тань.
Иногда я просто спрашиваю.
— Вот прямо без единой задней мысли? — она зыркнула на меня с недоверием.
Я усмехнулся:
— Нет, ну не до такой же степени. Вот думаю, что обед готовить будет твоя очередь. Супчик сможешь?
— Не смогу! И есть подозрения, что ты и сам справишься.
— Справлюсь. А как же научиться?
Она ответила мне точно тем же тоном:
— А зачем мне учиться? Замуж меня выдавать собрался? Или сам снова звать начнешь? А тут такой косячище — невестушка даже супчик не умеет сварганить!
— Нет-нет! — я немного испугался. — Ни за что! Совсем для других целей нужно.
Ну, ты же мой секретарь. Мало ли, как ситуация сложится — закинет нас обоих на какую-нибудь супер-пупер конференцию, а на обратном пути с парашютами прыгать придется. Всякое, знаешь ли, бывает. И вот, мы выжили, ура, на какой-нибудь остров приземлились, а ты хрясь, и даже супчик не умеешь. Сидим мы такие оба и рыдаем, что когда-то давным-давно в этом самом доме не научились. А спасатели со дня на день нас найдут, но не дотянем же. Не жаль помирать будет из-за такой оплошности?
Кажется, она все силы прилагала для того, чтобы не начать улыбаться — нельзя ж для меня улыбаться, когда всю из себя невозмутимость строишь! Но все же не удержалась и подхватила:
— И то верно! Но смотри—ка, выход есть! Сидим мы, рыдаем, а потом неожиданно для обоих вспоминаем, что ты-то умеешь: и супчик, и что угодно. Мы оба тебя дружно благодарим и пинаем к костерку. Костерчик же тоже сможешь, да? И вот, мы уже не умираем!
— О как, — растерялся я. — Невнимательно слушала! Я, когда с парашютом прыгал, обе руки повредил. Лежу, рыдаю, без рук, даже слезы вытереть нечем.
Супчика хочу. А ты не можешь!
— Вообще без рук? — задумалась она.
— Вообще.
— Тогда и отбиваться не сможешь. Я тебя есть буду, пока спасатели не найдут.
— Сырым?! — возмутился я праведно. — немыслимо!
Таня явно заинтересовалась:
— Слушай, а ты, когда с парашютом неудачно падал, не мог бы себе заодно и язык случайно откусить? Мне бы это здорово помогло!
— Мог бы. Чего мне не мочь, раз просишь. Но дальше-то что? Через несколько дней являются спасатели, орут от восторга: «А-а! Мы наконец-то нашли девицу, которую выкинули из самолета за мерзкий характер! А что это она, даже супчик сварганить не сумела?»
Она вскинула ладонь вверх:
— Переживу. Только уточню — а тебя-то за что из самолета выкинули?
— А я сам прыгнул. Тебя хотел спасти. Я ж, когда прыгал, не думал, что ты столько килограммов отборного мяса испортишь!
— Это ты-то отборное? — она окинула меня оценивающим взглядом. — Опять твоя завышенная самооценка. Андрей, с этим срочно надо что-то делать! Твое самолюбование перекрывает даже отсутствие у меня кулинарных талантов!
Я протянул ей руку через стол:
— Тогда уговор. Я до завтра не хвалю себя, а ты варишь супчик.
— Идет, — она пожала. — И я даже не представляю, что из этого заметнее скажется на твоем здоровье. Давай уже работать. А то у меня странное чувство возникло, что мы весело болтаем.
— Нет, показалось! — заверил я.
— Конечно, показалось.
Таня встала и направилась в гостиную, где я вчера выгрузил свой ноутбук и папку с распечатанными сводками. Не сдержался и выдохнул ей в спину:
— А вот я бы тоже не отказался.
— Что?
— Съесть тебя.
— Ну еще бы! — она даже не обернулась. — Я-то точно вкуснее, чем некоторые.
Это хорошо, что подтекста она не поняла. А вот я бы точно не отказался... Даже в моем свитере выглядит настолько съедобной, что слюни текут. Но я еще так некстати помню, как она без одежды смотрится — ел бы и ел.
В течение короткого времени я наблюдал необычную трансформацию. Стоило нам погрузиться в работу, как Таня изменилась до неузнаваемости — собралась, сосредоточилась. Неужели всерьез генетика так работает?
— Андрей Владимирович, — она даже не заметила, как вернулась к отчеству. — С августа неправильно дебиторку скопировали, смотрите — вот здесь не сходится.
И я смотрел. И исправлял. Сам невнимательностью не страдаю, но у нее концентрация возведена в степень бесконечности, как будто радар — она мгновенно реагирует на любой непорядок. Стоило мне только отвлечься на бумаги, как она все файлы переименовала — так, чтобы сначала дата, потом название документа. Я с содроганием наблюдал, как она, закусив нижнюю губу, точки в конце заголовков удаляет. Не стал сбивать — таких людей нельзя нервировать точками в конце заголовков, маньяки могут и убить в порыве.
Не заметили, как время пробежало. Таня уж точно. Вполне допускаю мысль, что если ей предложить бесплатно навести порядок во всех отделах фирмы в качестве премии, то она расплачется от счастья. Через полгодика ей такой подарок сделаю.
А пока она моя, пусть только на меня работает. Коля в чем-то прав — я избалованный эгоист. Мне только самое лучшее подавай.
Спустя часов шесть я опомнился:
— Все, Тань, хватит на сегодня. Ты суп обещала.
— Как же? — она заметно расстроилась. — Мы же хотели и прогнозы на следующий квартал просчитать!
Но я упрямо покачал головой:
— Видишь пи, нам еще завтра почти целый день тут торчать, а если мы всю работу сегодня изработаем, то завтра придется... я даже не знаю... общаться на другие темы!
— Что? Ну уж нет! — она разволновалась, но уточнила с надеждой: — Или мы могли бы завтра с утра домой поехать.
— Суп! — настаивал я.
Она поморщилась, но встала, бурча под нос:
— Суп, суп. А работу и в городе можно доделать. Приехали, понимаешь, непонятно для чего...
— Кому непонятно? — я искренне изумился.
Таня развернулась и подбоченилась.
— Мне. Андрей, ну я все понимаю, но на кой ляд нам надо было уединяться-то?
— Тебя это беспокоит?
— Нет, конечно!
— И правильно. Нам часто придется работать наедине, в этом нет ничего такого.
Если мы сами не вкладываем в это уединение дополнительного смысла.
Она вздохнула, но ответила бойко:
— Не вкладываем! И все равно как-то... не знаю. Мужчина и женщина — без посторонних глаз. Все ли поймут верно? Не хотелось бы слухов в офисе, или чтобы наши родители узнали.
Угу. Особенно если вспомнить нашу предысторию. Пап, мам, мы с ней уже переспали, но что вы, что вы, ничего такого, чисто деловые отношения! Вслух я, однако, сообщил иное:
— Глупости, Тань. Никому и в голову не придет подозревать что-то подобное. Босс и его верный секретарь — это исчерпывающее объяснение для всякого уединения.
Для всех мы бесполые, вместе работающие, существа.
— Ну... не знаю...
Развивать эту тему я не собирался. Потом наблюдал за ее действиями и всеми силами пытался не вмешиваться, лишь изредка не выдерживал:
— Сначала картошку закинь!
— А есть разница? Все равно ж вместе сварится.
Я было возмутился, но вовремя заметил озорной огонек в карих глазищах. А ведь она просто издевается! Да и суп вышел простенький, но вполне приличный. Зачем это она, интересно, от меня свои способности скрывает? Неужели еще не поняла, что я не слезу, пока все их на поверхность не вытащу? Но я не нахваливал блюдо, ел молча, она ж меня утром не хвалила. А то решит еще, что мне вообще все в ней нравится. Особенно нравится то, что до ночи еще куча времени, а на сытый желудок очень хорошо сидится где-нибудь на террасе. И обнимается, если кому-то станет холодно. И преотлично разговаривается по душам — это когда всякую чушь несешь, а потом неожиданно уже целуешься с первым под губы попавшимся.
Но к подобному настроению подводить надо медленно, аккуратно, чтобы жертва подвоха не почуяла.
— Тань, сегодня камин растопить сильнее, или на первый этаж переедешь?
— Даже не знаю... У тебя же еще свитера найдутся? Не обмерзну.
— Найдутся. Принести?
— Не надо, здесь тепло.
— А на улице?
— А на улице холодно.
— А если в двух свитерах?
— Андрей, ты меня гулять зовешь? — она прищурилась.
— Нет. А ты хочешь, чтобы позвал?
— Хочу я одного — оказаться дома в горячей ванне. Природа хороша, но в меру.
— Ты разве успела природу разглядеть?
— Ты снова меня гулять зовешь?
— Нет. Идем? Здесь речка есть недалеко.
— Ну... пошли. Все равно больше делать нечего. Только давай сначала свои свитера — не хочу простыть.
Вышла она на улицу разодетая, теперь похожая больше на медведя-шатуна, чем на худенькую девушку. К счастью, уже почти стемнело, потому мне не пришлось любоваться этим жутким зрелищем. Протянул ей руку, когда вышли за ворота.
— Ты что делаешь? — удивилась она.
— Хочу быть уверенным, что ты не впечатаешься лицом в землю.
— Не впечатаюсь! Я ощущаю себя толстым мячиком — даже если набок завалюсь, не сразу замечу.
Я хмыкнул:
— И то верно, сто одежек и все без застежек. Тебе не жарко случаем?
Осенний вечер был довольно прохладным, даже дождик за день несколько раз моросил. Да и сейчас влажность уюта не добавляла. Но не для трех же свитеров!
Она шаталась по тропинке за мной следом и отвечала звонко: