Впервые в жизни Сара поняла, что такое действительно хотеть мужчину, – и это желание теперь постоянно теплилось где-то в ее животе, там, где, говорят, живет голод. В ее сердце, которое не билось спокойно ни единой минуты с тех пор, как она с ним познакомилась. В теплой сердцевинке ее души, к которой до сих пор никто ни разу не прикоснулся – ни ее друзья, ни родители, ни муж. Она не позволяла им этого, слишком хорошо понимая, какую цену ей придется заплатить.
При этом Сара была в ужасе от того, что этот грубый шотландец разбудил в ней что-то – желание соединиться с кем-то, принадлежать, жить той жизнью, о какой она не смела и мечтать. Она была в ужасе от того, что он сделает ее уязвимой.
В ужасе от того, что Йен Фергусон уже это сделал.
«Дорогая Лиззи, – хотелось Саре написать. – Думаю, что я, возможно, совершила какую-то непростительную глупость. Кажется, я вкусила соблазна. И – о, Лиззи! – мне это очень понравилось».
– Я думала, ты собираешься в город, – внезапно раздался у нее за спиной голос Артемизии.
Сара так испугалась, что перевернула чернильницу на письмо. В последнее время она стала плохо относиться к сюрпризам.
– Да, собираюсь, – сказала она. – Поеду, как только допишу письмо подруге.
Арти плюхнулась на второй стул, стоящий за письменным столом.
– Возьми меня с собой, – попросила она. – Мне нужно купить новую ленту для шляпки и отправить письма Сесили Тейт.
Внезапно опустив голову как будто для того, чтобы посмотреть, как она запутала лимонного цвета ленту, которой было подпоясано муслиновое платье с веточками, девушка пожала плечами.
– Прошу тебя, Сара! – На вид Арти было так неудобно, словно она пришла сообщить Саре о наказании.
Сара коснулась ее руки.
– С удовольствием возьму, Арти, – сказала она.
Ну да, конечно, подумала она, может, «с удовольствием» – это преувеличение. Настроение Арти то и дело непредсказуемо менялось, что делало ее более чем нежеланной попутчицей.
Услышав ответ Сары, она резко кивнула головой, но ее взгляд все еще был устремлен на руки, перебиравшие ленту.
– Арти!
Девушка разве что не вздрогнула.
– Ты на самом деле имела это в виду? – спросила она почти шепотом, словно собственный вопрос настолько пугал ее, что она опасалась его произнести.
– Что «это», дорогая?
Прекрасное юное личико приподнялось, и Сара увидела чистую боль надежды, наполнившей светло-карие глаза Артемизии, так похожие на глаза Босуэлла.
– Я спрашиваю про школу, – уточнила Арти. – Я могу туда вернуться?
Потянувшись, Сара взяла ее за руку.
– Я имела в виду, что попробую это устроить, Арти, это все, что я могу обещать. Мы с Босуэллом поклялись ограничить траты еще на несколько лет, пока не расплатимся с самым большим кредитом. Но я не теряю надежды.
Никаких клятв они с Босуэллом не приносили. Это Сара говорила мужу о чем-то подобном в один из тех редких моментов, когда он был расположен ее слушать. А вскоре после этого он забрал остаток от ее приданого и купил себе патент офицера. Но как раз этого Арти знать не следует.
Арти снова закивала и вздохнула:
– Дело в том, что просто… Сегодня я получила письмо. – Она неожиданно вскочила со стула и принялась ходить взад-вперед. – Мои подруги планируют свои… дебюты в свете. И я в состоянии думать только о том, что к тому времени, когда я выберусь из этого места, будет уже слишком поздно, а я стану слишком старой для первого выхода в свет. Я буду стара вообще для всего! – Крупные слезы блеснули в ее глазах и покатились по щекам.
Сара очень переживала за девушку. Не раздумывая, она перехватила Арти и обняла ее.
К ее удивлению, Артемизия прижалась к ней и уткнулась носом в ее плечо.
– Ты понимаешь, – спросила она, – что Сесили устраивает домашний вечер для принцессы Шарлотты в наших краях? – Она вынула из кармана надушенный листок с водяными знаками и показала его Саре. – Все мои лучшие подруги будут там. Сесили, Летиция Уимс и Амелия Талли. Сесили говорит, что в список гостей входят все сливки общества. Торжество устроит герцог Дорчестер. Он не женат, Сара, тебе это известно? Он наверняка ищет себе жену и, возможно, выберет себе какую-нибудь отвратительную особу вроде Пенелопы Сассон просто потому, что меня там не будет.
– Герцог Дорчестер? – переспросила Сара, убирая золотистый локон Арти со лба. – Зачем он тебе? Он же такой старый! Боже, да я уверена, что он носит корсет и кладет на ночь челюсть в стакан.
Это лучше, чем признаться Арти, что, даже если бы та осталась в своей академии, ее никогда не пригласили бы на такое привилегированное сборище, особенно учитывая, что у нее есть такая родственница, как Сара.
Арти расхохоталась.
– Он же герцог, – напомнила она. – Так что какая разница, что он делает со своими зубами?
Сара усмехнулась.
– Может, он впервые появится без них на обеде, – сказала она.
Конечно, герцог не так уж стар, по крайней мере по меркам общества. Ему немногим больше тридцати. Но Саре по-прежнему не хотелось, чтобы Арти тратила на него время, герцог он или нет. Дорчестер был человеком незначительным, плохим братом и еще худшим помещиком.
Но если он действительно устраивает домашний вечер в Риптон-Холле, Саре надо поскорее закончить письмо к Лиззи, иначе оно может затеряться в суматохе, связанной с подготовкой к приезду столь высокопоставленной особы. В конце концов, именно сестра герцога должна помогать в подготовке вечера и развлечений.
Оставив Арти и дальше заниматься со своей лентой, Сара вернулась к своему посланию.
«Только, пожалуйста, Лиззи, не давай брату читать то письмо. Я бы предпочла, чтобы он вообще о нем не узнал. Когда мы снова с тобой увидимся, я все объясню».
Сара опускала свое письмо в карман, как вдруг дверь распахнулась.
– Я… простите… – Маленькая Мэри Санди осела как-то набок, ее руки при этом были завернуты в запачканный фартук. – Паркер гоняется по двору за свиньей.
Несколько мгновений Сара не знала, как на это реагировать.
Ее старый дворецкий гоняется за скотиной?
– Прошу прощения?
Болезненно худая служанка кивнула своей золотоволосой кудрявой головкой.
– Он перевернул таз и лег на него, мэм, – объяснила девушка.
– Паркер?
– Боров, мэм. Миз Пег говорит, все это из-за того, что вы позволяете ему обнюхивать шерстяные вещи, вот он и вошел во вкус. Она сказала, что, если вы не позволите ей постирать их, он закончит у нее на сковородке.
– Как чудесно! – Арти, подскакивая, засмеялась. – Мы уже сто лет не ели окорока.
Не обращая на нее внимания, Сара бросилась в кухню. Она услышала крики Пег еще до того, как толкнула дверь, ведущую во двор, откуда раздавались возмущенные протесты Паркера, который, пошатываясь, ковылял вокруг огорода в погоне за Уиллоби, который, кажется, тащил за собой чистое одеяло.
– Паркер! – крикнула Сара задыхающемуся дворецкому. – Остановитесь! Уиллоби! Сидеть!
Паркер остановился. Боров сел. Прямо на свежевыстиранное одеяло, которое Пег только что повесила сушиться. И прежде чем кто-либо успел схватить его, Уиллоби упал на одеяло и стал на нем кататься.
Сара не смогла сдержаться и расхохоталась. Пег визжала. Паркер хватал ртом воздух, прижимая руку в перчатке к забрызганной грязью груди, а Уиллоби хрюкал от восторга, потому что ему удалось украсть одеяло.
– Убери эту поганую свинью с глаз моих долой! – вопила Пег, пугая своими криками животных: куры закудахтали, а Элоиза и Абеляр – их козы – испуганно заблеяли.
Сара продолжала смеяться, и от смеха слезы покатились у нее по щекам. Интересно, пришло ей в голову, понравится ли описание происходящего Йену? Ей не терпелось все рассказать ему.
И вдруг она замерла, ее смех разом затих. У нее было такое чувство, будто ее облили ледяной водой. Нет, подумала Сара. Только не Йену.
– Так что мне делать с одеялами, мисс Сара? – спросила Пег. – Они испорчены, а других у нас нет. Клянусь, этот боров сожрал их у меня за спиной!
Паркер все еще задыхался:
– Я не смог… остановить его, миледи… прошу прощения…
– Так мы едем в город? – спросила Арти, стоявшая у кухонной двери.
Сара поняла, что все смотрят на нее: Арти и Пег, Паркер и Мэри Санди. Все ждали ее ответов. Распоряжений. Ей не с кем здесь поделиться своими проблемами. Не с кем поделиться радостью. И кроме тех нескольких лет, которые она провела рядом со своими подругами, у нее никогда не было близких людей. Она не могла делиться ни с родителями, ни с Босуэллом, ни со своей семьей, ни с соседями. Черт бы побрал Йена Фергусона, из-за которого она ненадолго забыла об этом.
– Все в порядке, – сказала Сара, как будто все ее размышления не имели значения. – Паркер, идите в дом и полежите. Пег, у нас есть еще одеяла. Я заберу Уиллоби. А ты, Арти, если хочешь поехать в город, запряги Харви в двуколку.
– Что? – инстинктивно запротестовала Арти. – Нет уж. Он кусается. К тому же леди не должна…
– Эта – должна, – перебила ее Сара, не отворачиваясь от борова. – Прихвати парочку лепешек Пег. Или ты мне поможешь, или оставайся дома. Решать тебе.
А потом, прежде чем кто-то начал возражать, Сара направилась к загонам для скота, ведя за собой борова. Когда Пег, подбоченившись, пробормотала: «Ну вот, наконец-то…» – Сара даже не сочла нужным повернуться, чтобы выяснить, что же там «наконец-то» происходит. Правда, когда Арти, громко топая, направилась в дом, Сара, кажется, все поняла.
Но от этого ей не стало лучше. Она неожиданно вспомнила ту двенадцатилетнюю Сару, которая мечтала о приключениях и дружбе. О том, чтобы разделить их с героическим мужчиной. Вместо этого ей достался мужчина, которого силой заставили жениться и который возмущался каждым мгновением брака. Домосед, которого она, не желая того, выгнала из дома.
Жизнь Сары была предопределена с самого рождения, и ей никогда не следует забывать об этом.
Особенно когда в ее подвале спит Йен Фергусон.
Саре всегда нравилось ездить в Лайм-Реджис. Но в этот день поездка не радовала ее. Она ехала в город с письмом предателя в кармане, из-за которого ее дорогая Лиззи попадет в неприятности, поэтому Сара провела день, желая поскорее вернуться к Йену и опасаясь этого, поскольку ее одолевали мысли о том, что она ему нужна.
Вернувшись вечером в подвал, Сара поняла, что худшие из ее опасений сбылись. Йен был не в себе, его рана распухла и гноилась, на боку у него появились красные припухшие полосы. Он никак не мог успокоиться, его трясло и колотило. Поэтому Сара снова уложила его в гнездышко, которое он соорудил из одеял, и накрыла его. Сара обтерла его кожу холодной водой, сменила повязку и напоила его ячменным отваром и чаем из коры хинного дерева.
Время шло, а Йену становилось все хуже. Лихорадка усиливалась. Сара была рядом и утирала ему пот. У него начался бред, и она держала его. Как будто пытаясь искупить желание разделить с ним что-то, Сара делила с Фергусоном терзающих его демонов.
Всю ночь она просидела с ним в этом холодном подвале, пока он выдерживал одну битву за другой, искал пропавших товарищей и крался в безопасное место по вражеской территории. Сара ужасно боялась, что его крики и стоны услышат. Его голос то становился выше, то угасал, и это был призрачный припев боли и потери.
– Эндрюз! Назад! Назад, черт тебя побери! Ты слишком далеко!.. Пустите меня! Я должен до них добраться! Там есть еще трупы!
Йен – хороший человек. И не должен так страдать. Однако призраки продолжали неустанно рваться к нему. А Сара, сердце которой обливалось кровью, оставалась рядом, чтобы омывать лицо больного и держать его за руку, когда воспоминания становились слишком тяжелыми и цена, заплаченная за битвы, обостряла черты его широкого, смелого лица. Йен слишком много видел. А страдал еще больше. И здесь, глубокой ночью, под землей, где живут призраки, он платил свою цену.
– Держитесь друг друга, парни! Они снова приближаются!
Целых три дня лихорадка затихала днем и бушевала ночью. Сара сидела рядом с ним час за часом и тревожилась о нем, когда не могла прийти. А наверху продолжалась жизнь. Становилось холоднее, грязь стала покрываться хрустящим льдом. Уиллоби требовал испорченное одеяло, а Пег пребывала в дурном настроении. Сара с мистером Хиксом десятый или двенадцатый раз чинили заграждение загона, леди Кларк требовала у нее новостей об акварельной краске из египетской мумии, а Артемизия горевала из-за того, что пропустит прием века. Еще одна лиса разорила курятник Сары и унесла двух ее любимых несушек, а Старый Джордж собирал сено в сопровождении своего постоянно болтающего сынишки и борова весом в шестьсот фунтов.
Когда получалось, Старый Джордж подменял Сару в подвале. А она так измоталась, что была даже не в состоянии отругать его за то, что устроил склад контрабанды в такой близости от ее дома.
– Если уж ты контрабандный бренди сюда пронес, то какой-нибудь лежак и подавно мог бы принести, – вот и все, что сказала она.
И когда Сара в следующий раз пришла в подвал, Йен лежал на походной кровати и перовой подушке. А уж в том, что из-за высокого роста его ступни свешивались с кровати, вины Джорджа не было.
Спустившись в подвал, Сара увидела Джорджа, стоявшего у кровати и зажимавшего тряпкой нос, из которого текла кровь.
– Боже! – воскликнула Сара, роняя свои вещи. – Что случилось?
– Buaidh no Bas! – прогремел Йен и тут же упал с кровати.
Сара отскочила назад.
– Что это означает? – спросила она.
Джордж сильно качнулся.
– Подозреваю, это означает: «Убей англичанина!» – ответил он.
– Понятно, – пробормотала Сара, проходя мимо Джорджа к Фергусону.
Джордж попытался остановить ее.
– Нет, миледи, – сказал он. – Полковник может случайно ударить вас.
– Нет, Джордж, – отозвалась она, опускаясь на колени возле кровати. – Он этого не сделает.
Йен не задел ее. Ни разу. А вот у Джорджа на четвертый день появился не один синяк, и опять был разбит нос. Йен – боец. Эдакий древнескандинавский рыцарь, берсеркер, как однажды назвала его сестра. Когда Джордж пытался удерживать его, Фергусон сопротивлялся как безумец и размахивал кулаками. Но как только Сара заговорила, Йен остановился. Прислушался. Успокоился. Это привело Джорджа в замешательство. Для Сары было мучительно осознавать, что этот мужчина, сражавшийся с такой отвагой и силой, который учился воевать и отчаянно бился в глубине своего сознания, даже в приступе бреда помнил, как бережно надо обращаться с женщиной.
Теперь Сара знала, чего ей будет стоить ее желание человеческого контакта. Она понимала: что бы ни случилось, каждый его крик и дрожь, каждое имя, которое он называл в ночи, будут преследовать ее в собственных снах. Если она когда-либо еще сможет заснуть.
На четвертый день Сара запаздывала в подвал. В тот день очередная часть забора упала, и овцы убежали на пастбище сквайра, а одна из них оказалась мертвой на дороге. Это был уже пятый случай за месяц.
Подобрав одну из досок, валявшихся в затоптанной грязи, мистер Хикс почесал взъерошенную голову и плюнул на землю.
– Подпилена, – проворчал он. – Почти ровненько.
Сара, раскладывавшая инструменты, выпрямилась и вопросительно уставилась на него.
Мистер Хикс махнул в ее сторону доской, как саблей.
– Подпилена! – повторил он.
Сара посмотрела на явственные следы, оставленные пилой на доске, а затем взглянула в глаза Хикса, в которых горел осуждающий огонь.
Внезапно она опустилась на упавший заборный столб.
– Но кто мог…
Снова плюнув, мистер Хикс отбросил доску в сторону. Сара смотрела на него, желая, чтобы он сказал, что ошибся. Что поспешил с выводами.
– Прошу прощения, миледи, – промолвил он. – Но вы, черт возьми, сами знаете, кто это сделал. – Он указал на доску. – Это злой умысел. У меня есть подозрения, кто это сделал, и я думаю, что он делал это и раньше.
Сара огляделась по сторонам, как будто ждала, что увидит где-то вокруг себя объяснение.