— Сам ты такой! Конь… уйди теперь с глаз… нужно мне… Не пускай сюда никого, я ополоснусь в ручье.
— И я такой… я уже сам себя боюсь. Живой был — не чувствовал всего того, что с вами тут… Мойся… ушел я, все мы ушли…
Глава 21
Когда я вернулась, на поляне уже весело горел огонь, облизывая дно походного котла, а в нем на самом дне кипела вода. Двое парней чистили грибы, сидя так, чтобы от огня было светлее — на землю опускался вечерний сумрак.
— Таша, сегодня будет каша с грибами, мясо еще надоест, с ним успеется, — окликнул меня один из них.
— Значит, будет с грибами. А когда вы успели собрать их?
— По дороге, когда еще? Сейчас забросим в воду вместе с крупой и…
— Э-э… нет! Готовить будем иначе — по-моему. Чищеные грибы нужно хорошо промыть у ручья — очень хорошо. Порезать и отварить немного — это да. Потом отцедить через крышку. Грибы в том же котле поджарить на масле и вынуть. В масло, что осталось на дне, добавить воды, крупы и сварить кашу, добавив вяленый лучок. Соль, само собой и в самом конце — жареные грибы. Так будет вкуснее, хоть и немного дольше.
— Я думаю — оно того стоит, — отозвался Тарус, — ты как? Не злючая сейчас? Сама сготовить сможешь?
— Уйди ты, Тарус, а то сейчас точно… — рассмеялась я и рассказала всем о своей особенности, чтобы знали и зря не злили. Мужики оживились и заговорили все разом… взялись острить и всячески подлизываться, как и другие до этого — в том нашем отряде. Я готовила еду и хмыкала в ответ. На душе было легко. Подружусь и с этими… и как в тот раз — постараюсь сделать все для того, чтобы и они вернулись домой живыми.
Пока готовилась еда, парни обустроили стоянку. По кругу встали несколько походных шатров, в темноте они уже плохо просматривались.
Когда каша поспела, все расселись у костра с полными мисками в руках. В огонь подбросили хвороста, чтобы не тыкать слепо ложками и ненадолго замолкли — ели. Я знала, что еда удалась — пробовала уже, и тоже выскребла свою мисочку до дна. Каша пахла грибами — не вареными, а поджаренными на топленом масле и была вкусной просто необыкновенно.
Каждый вымыл в ручье свою миску. Потом разобрали остатки еды из котла на утро. Двое потянули его к ручью — залить на ночь водой, а я слушала похвалы и тихо радовалась — сытые мужики всегда намного добрее голодных. Они теперь хорошо отдохнут, выспятся, завтра с утра поедят так понравившейся, хоть и холодной уже каши и до обеда будут сыты и довольны. Я будто заботилась о большой семье — своей семье. Уже сейчас обдумывала, чем порадовать их завтра и пропустила что-то… возле костра оживились и загомонили.
— Пока мы на своей земле — отчего же нельзя? — удивлялся Тарус, — тут шуметь можно сколько душе угодно, только зверье лесное и распугаете. А так… охрана у нас надежнее некуда, так что — можно. Тащи, воин, свой ситар.
К костру вынесли уже знакомый по виду сверток и вытащили из него похожий на тот ситар — подобие гуслей, но, очевидно, созданное для удобной перевозки в походах, не громоздкое. Парень не стал играть на нем сам, а почему-то передал в руки Юрасу, который опять сидел рядом со мной. Я не стала из-за этого шарахаться и злить этим Коня — сидит и пускай себе сидит. Парни с предвкушением зашептались, будто сейчас должно случиться что-то немыслимо приятное. Я затаилась тоже — помнила, как пел вечерами у походного костра Данил, это всегда было, как какое-то таинство. Всякое людское умение, каждый талант являлся таковым, если восходил в своем мастерстве до настоящих высот. Очевидно, Юрас владел этим умением, и мне было любопытно — превзойдет ли он в нем Дана, или же его просто уважили, как своего командира?
Он так же, как Данил тогда, побренчал немного струнами, пробуя их на слух, а его попросили:
— «Пожар», командир… спой про пожар…
Я замерла… это была та самая песня… очевидно, любимая всеми воинами — про тоску о любимой, про телесную тягу к ней, про женскую любовь и верность, что хранят воина в битве… А еще там есть упоминание об обручальном плате и мне не хотелось бы сейчас… Да и вспоминать, как тогда сорвалась, руку резала… плакала пол ночи в темноте… я отвернулась, погружая взгляд в языки пламени. Отозвался на просьбы не Юрас, а Тарус:
— Нет, давай лучше «Колючку». Пока мы далеко от границы, да в глухом лесу, можно и пошуметь. Жги, Юрас!
И он зажег! Хитро повел на меня глазами, блеснувшими огненными сполохами, отразившими пламя костра, ухмыльнулся, провел рукой по струнам и запел. Его голос был не таким чистым, как у Дана, а немного хрипловатым, но как-то гуще и звучнее, что ли? И очень приятным для уха, чего уж… От него пробежали по коже прохладные мурашки, наполнив душу предчувствием чего-то хорошего, и я уставилась на него во все глаза.
— Колется стерня и жалит гад, испытать я это был бы рад,
Только перестала б ты колоться, как же я устал с тобой бороться…
Отряд со смешками подхватил:
— Злючая ты, злючая-колючая!
До чего же ты меня замучила!
Тянешь душу и совсем не ка-аешься!
Скоро ли в колючку наиграешься?!
Певец опять перебирал струны, улыбаясь и поглядывая на меня. А я тоже уже не могла прогнать улыбку со своего лица.
— Больно ранят стрелы степняков, остры зубы у лесных волков,
Только есть еще страшнее зло… как же мне с тобою повезло…
И отряд опять грохнул… Далеко по ночному лесу разносилось:
— Злючая ты, злючая-колючая-а…
Я захохотала в голос и, испугавшись, зажала рукою рот, боясь помешать певцу. А он продолжал:
— Ты переставай уже чудить, просто согласись моею быть.
Что ж ты у меня такая злючка? Глупая… любимая… колючка…
Парни в конце уже не ржали, как жеребцы. Слова звучали ласково, с легким упреком и грустинкой, как и у Юраса. Будто жалея о девичьей глупости, упрямстве… или зря упущенном времени. Я опять уставилась в костер — мелкий сушняк быстро прогорел и с шорохом рассыпался яркими алыми угольками. Пора было спать, о чем и объявил Юрас:
— Жаль, но на сегодня все, пора отдыхать. Отбой.
Я поднялась со всеми, а он неожиданно взял меня за руку и повел за собой, говоря при этом:
— Спать будешь в этом шатре — это твой дом на весь поход. Внутри меховой карман, сейчас не так холодно — просто ляг на него и укройся одеялом, под голову — плащ. Я опущу полог — наверху есть продых, дышаться будет легко. А в холода…
— Ох, ты ж… откуда это? — спрашивала я, ощупывая уже изнутри мягкий длинный мех, покрывающий все стены маленького шатра до самого верха, его дно.
— Я… подарок тебе… от правителя. Ложись, отдыхай. Завтра будет немного легче — втянешься… хотя ты и сама уже знаешь…
Сердце колотилось, как бешеное — мне трудно дались слова, трудно было не дать дрогнуть голосу, а до этого — не вырвать свою руку. А он сжал ее, будто имел на это право! Вел меня за собой, как тогда… я так не смогу, не вынесу этого… Это он ничего не помнит, но я-то помню… то, что случилось единственный раз в моей жизни и было вырублено на моей памяти, как острым зубилом на камне. Каждое его движение, каждый вздох, каждый стон… его руки… у меня просто не получится…
Я опять попадаю под чары его легкого нрава, облика, а теперь и голоса… пропаду ведь. Это тогда я не ревновала его к толстой Сташе. Просто не знала другого способа быть счастливой, да и не умела я тогда завидовать, ревновать, злиться — гадов дар фэйри… Но придись сейчас делить его с другой? Я вынесу это? А с ним так и будет — он не мой, в его мыслях другая, я помню тот его взгляд, да еще эти пряники… Из-за такой глупости вдруг опять стало больно — тогда он брал их не для себя, как я думала, а для нее. О ней были его мысли, а его ласковая улыбка… он представлял, как будет одаривать ее вкусным лакомством. А я, глупая… чернила брови, кусала губы, чтобы алели… так будет и дальше, если я забуду обо всем этом.
Даже если ради сына и с желанием начать новую жизнь он возьмет меня в жены… ведь он опять ведет к этому, разве не ясно? Все равно не будет между нами… я просто не допущу этого. Потому что случись оно — для меня все будет по-настоящему, я сегодня поняла это.
* * *
Следующий день похода, и правда — оказался легче первого. Тело приноравливалось, опять привыкало днями находиться в седле. На коротком дневном привале Юрас снова выхватил меня из седла, поставил на ноги и сделал шаг назад, вглядываясь в мои глаза. Да что ж такое, что он там ищет? Ту мою давнюю любовь к нему или злость на то, что он опять делает? Он ничего не сказал — отошел, а я бестолково и потерянно закрутила головой. В ухо зашипел Конь:
— Мне что теперь — каждый раз толкаться с ним за право снять тебя с седла? Сама и гони его, раз тебе не по себе от этого.
Он был прав. Все, что касаемо меня, и решать должна была только я сама. И перед тем, как вновь сесть на коня после привала, я подошла к командиру.
— Юрас, я сейчас говорю с тобой, как с разумным человеком, своим командиром и надеюсь, что ты меня услышишь. Я повзрослела и изменилась, ты понимаешь это? Все осталось в прошлом, сейчас я уже не глупая девочка, готовая на все, чтобы быть с тобой. Да еще и делить тебя с кем-то. Сейчас я уже не смогу этого! И потому я прошу тебя — не нужно больше…
— Нет кого-то еще, — перебил он меня, — я тогда вернул твое обещание и забрал свое. Не сейчас я хотел сказать тебе об этом и не так… — протянул он ладонь к моему лицу и ласково провел пальцем возле уха, поднимая дыбом крошечные волоски на моих руках.
— Ты гнала — я тогда уходил, и возвращаться не собирался… злился страшно, убить был готов. Только тянет меня к тебе, просто волоком тащит обратно, — провел он рукою вниз по моей шее, по плечу, по предплечью. Обхватил ладонь, поднял ее, приложил к своей щеке, заглянул в глаза.
— Не гони меня? У нас с тобой все с самого начала, понимаешь? Только ты и я, а еще наш сын, — теснил он меня к коню. Уперлась спиной в теплый конский бок и будто очнулась, оббежала взглядом отряд — они отворачивались, делали вид, что сильно заняты… Но все видели, что сейчас здесь делалось — совсем все. Косили глазами, отводили их, поворачивались в сторону от нас… но каждый тянулся услышать, не пропустить… Я взмолилась:
— Ко-онь?
В ответ услышала тишину и вспомнила, что сама должна решать свои дела, а Юрас жарко дышал на ухо, прижав меня к конскому боку всем своим телом:
— Боишься? Правильно боишься… я сейчас сам себя боюсь. Я тоже повзрослел и изменился — тебя я приручать не стану. Я буду завоевывать тебя, Таш-ша.
Отошел на шаг, оставляя мне свободу дышать, подхватил и вскинул на коня. Я замерла в седле, потом попыталась нашарить поводья непослушными руками — не получалось, не понимала что делаю. Глубоко вздохнула, запрокинула голову и взглянула на небо — его медленно затягивало облаками, пока еще светлыми, не дождевыми. Пряталось солнце, оставляя после своего ухода тепло в моей душе, хотя с чего бы? Ведь злилась, стыдилась того, что он на глазах у всех устроил все это. И свою вину понимала — я первая не вовремя начала разговор. Но плохо мне сейчас не было, перед собой не было смысла кривить душой. Опустила взгляд, посмотрела, а он уверенно улыбнулся мне и повернулся к отряду:
— По коням! Выступаем, други!
В дороге было много времени для того, чтобы думать. Что-то такое было в моем лице, что мне дали это делать — не лезли с разговорами и не мешали.
Что я знала о жизни? Точно знала, что ею правят сильные мужики. Только такие могут отстоять, защитить свое, на их плечах лежит ответственность за семью, за страну — за ними сила… А у кого сила, у того и власть, это понятно. И зачастую эти мужики не особо и спрашивали, забирая, как они считали — свое. Это было и в их мужских делах и касаемо женщин тоже. Наша семья была бабской, но на семейные отношения я вдоволь нагляделась — в нашем поселении все было на виду. Бабы старались угодить мужьям, а не получалось — то от иных и получали за это сполна… У мужа была власть над женой. И тут само собой приходило в голову — а у кого ее сейчас больше, чем у командира?
Вопросом чести стало укротить глупую, строптивую бабу, которая не знала своего места? У него была цель, которую он не так давно и придумал себе — семья со мной и сыном. И он к ней стремился со всем мужским напором. А что я препоны ставила, так это еще и интереснее для него — почетнее получить трофей в борьбе, а не поднесенным на праздничном блюде.
Слова он говорил хорошие — что тянет ко мне… это же он про телесную тягу? А почему бы и нет, раз других баб вокруг — шаром покати? Или он про другое… настоящее? Вот только не смотрел он так, как тогда на Дарину… не тот взгляд был у него, которому я бы поверила. Спрашивал им, утверждал, настаивал, уверенно торжествовал в конце, когда я промолчала… Но я ведь теперь знаю — как оно должно…
Что ж, гнать я его не буду. Мне вскорости будет с кем воевать и без него. А только веры ему у меня пока нет. Это плохо для него и хорошо для меня — не даст потерять голову. Потому что она плывет и кружится, когда он берет за руку. Потому что я вся, как рак вареный, взлетела в седло, поднятая его руками. Тесно и жарко было стоять, прижатой его телом к конскому боку… Я мигом покраснела… ослабели ноги, плавилась воля под его ищущим взглядом. Вдвойне трудно было оттого, что я помнила… И потому знала — ночи с ним были бы, как радужные сны, но вот дни…?! А я хотела таких же праздничных дней — чтобы радовалось не только тело, но и душа купалась в радости.
Много хотела? Конечно — немыслимо много, но вдруг он сможет? Если полюбит, я отвечу… потому что хочу ответить. Я пойму это, увижу, не смогу не заметить…
— По-одтянись! — послышался окрик.
Подтянусь-подтянусь… и присмотрюсь к тебе хорошенько. Держись теперь, раз сам это начал… я тоже кое-что могу, я уже не та тихая девочка, совсем не ценящая себя.
Вот кто бы еще рассказал мне, что и как они себе думают — эти мужики? Точно не как я — копаясь мыслями в неимоверных глубинах, разыскивая в них то, чего там, может, и нет совсем… да, может, и быть не должно…
* * *
— Вот так проходит граница… тут крепость… поселение совсем рядом — в тылу, — чертил прутиком по земле Юрас. Очевидно, вся карта была у него в голове.
— Мы сейчас вот здесь, а до означенного места меньше дня пути спокойным шагом. Ехать будем не спеша, высылая вперед дозор…
— Из привидов, — подхватила я.
Юрас согласно кивнул, уставился на Таруса.
— Отвернем к крепости или сразу на место?
Перевел взгляд на меня. А я думала… Хотя что тут думать — в крепости, конечно, будет уютнее и надежнее, чего уж… Опять же — увереннее от того, что отряд стал больше, да за крепкими стенами, но! Все равно это вопрос времени — уйти в то место, к стыку миров. Тарус словно прочитал мои мысли:
— Сразу — туда. Кто знает — сколько у нас времени, да и есть ли оно? Слишком быстро холодает… дожди перестали — зима не за горами, подходит срок… тот самый.
Я согласно кивала головой. Юрас поднялся с колена, спросил:
— Таша, а ребята смогут отсюда взглянуть в ту сторону? Или нужно подойти ближе?
Над моим ухом послышалось:
— Мы уйдем вперед прямо сейчас, я уже чую это место… тянет… А вы бы подождали здесь… устроили стоянку на день, может и меньше. Лошади подустали за долгий переход, да и всему отряду день отдыха не помешает.
Закару вторил Конь:
— Да… тянет, но и мешает что-то, теребит душу… тревожит. Вам лучше подождать тут — Зак прав. А потом будем смотреть по месту.
Мы остались ждать их, остановившись в неглубокой степной балке. На самом ее дне протекал небольшой ручей, почти сразу пропадая между россыпью мелких камней, уходя в землю. Высокий и крутой склон укрыл отряд от холодного ветра, но моя родная степь в преддверии зимы смотрелась неуютно и невзрачно. Сухие травы утратили цвет и стали одинаково серыми, вылизанная ветрами и подсыхающая после дождей земля — тоже. В этом месте и дров было мало, так что на костерке сготовили только горячее питье, грея потом об походные кружки руки. Запас сухих и самых жарких дров лежал в повозке, но бездумно тратить их, не зная, сколько еще мы тут задержимся, не хотелось.