Нет, как бы ей не хотелось сдаваться, ее единственным вариантом было сделать то, что он сказал, взять свои вещи и пойти с ним. Может быть, если она это сделает, то сможет убедить его вернуться и забрать холсты. Или, черт возьми, он не будет следить за ней круглые сутки, и она даже сможет сама сходить за ними.
Грейс отпустила кожаную куртку и отвернулась, пытаясь скрыть свое разочарование. Всегда было ошибкой давать людям знать, как сильно ты о чем-то заботишься, и это была ловушка, в которую она попадала каждый раз. Ошибка, потому что, конечно, они могут использовать это против тебя позже, использовать как способ манипулировать тобой, получить от тебя то, что им было нужно. Но она так и не научилась скрывать свои эмоции, а потом, когда стала старше, ее собственная упрямая натура отказалась даже пытаться.
- Молчи, - говорила ей мать, когда она была слишком громкой или слишком счастливой. Слишком злой, слишком грустный. Слишком вообще. - Твой отец работает. Он не любит шума.
А когда она была маленькой, то старалась вести себя тихо. Но когда горечь отца начала окрашивать ее жизнь, как полоса черной краски в чистый белый цвет, превращая все в серое, она перестала быть хорошей, тихой девушкой, которая все время держала себя под контролем. Вместо этого она позволила себе быть дикой.
Иногда это было хорошо, но чаще нет. Как сейчас, например.
Теперь она не могла избавиться от ощущения, что ей снова тринадцать, что ее мечты разбиты еще одним безразличным мужчиной.
Схватив сумку, она бросила в нее одежду, даже не обращая внимания на то, что это было. Затем она пошла в ванную за зубной щеткой, задержавшись лишь для того, чтобы смахнуть в сумку остальные туалетные принадлежности, включая свою коллекцию лака для ногтей.
Снова выйдя, она взяла сумку, затем сумочку. Она заставила себя встретить равнодушный взгляд Лукаса Тейта и на этот раз даже не пыталась скрыть ярость.
- Я знаю, что ты пытаешься защитить меня. И я знаю, ты думаешь, что моя жизнь важнее, чем мое искусство. Но без искусства моя жизнь ничего не стоит. Просто помни об этом.
Он посмотрел на нее долгим холодным взглядом, и у нее создалось впечатление, что страстные слова просто отскочили от него.
- Тогда следуй за мной.
А чего ты ожидала? Что он передумает?
Конечно, нет. Потому что никто никогда этого не делал. Она сказала Гриффину, что не хочет, чтобы он снова уезжал, что устала от одиночества, но он не послушал ее. Он вернулся, даже не поговорив с ней об этом. И когда отец отказался принять предложение бабушки и дедушки оплатить для нее колледж искусств, они не стали спорить.
Лукас был просто еще одним в длинной череде людей, которым было наплевать.
Единственным, кто заботился о ней, была она сама, что делало эту ситуацию, где она была во власти чужих решений, гребаным кошмаром.
Она не хотела никуда идти с ним. Ей хотелось кричать в его обтянутую кожей спину и швырять вещи. Или сидеть на полу и не двигаться. Пусть посмотрит, сможет ли он поднять ее и вынести из здания.
Но она ничего этого не сделала. Она молча последовала за ним по коридору к лифту и спустилась на первый этаж. И она последовала за ним туда, где он припарковал свой мотоцикл, села, когда он сказал ей.
И когда он сказал ей держаться за него, она повиновалась. Без слов. Чувство, будто она каким-то образом предала себя, сдавшись.
На этот раз поездка не была захватывающей, и она ничего не почувствовала, когда он припарковался на подземной парковке под белым зданием, а затем повел ее к лифту. Лифт был намного лучше, чем в ее доме, и они поднялись на верхний этаж. Но она не замечала этого.
Когда двери открылись, и она вошла в большое гулкое помещение, ее внимание было приковано к темным полированным половицам под ногами. Она не хотела оглядываться. Ей было все равно.
Только тут она заметила цвета на полу перед собой. Красные, синие, зеленые и золотые тона. Как странно. Как свет сквозь витражное стекло. Она подняла голову, чтобы посмотреть, откуда он здесь, и у нее перехватило дыхание.
Она стояла в длинном сводчатом помещении с высоким потолком с темными балками. Стены были белыми, создавая резкий контраст с темным полом и идеальной поверхностью для света, проникающего через массивные витражи слева от нее. Они тянулись ввысь и вширь, потолок и стена в конце длинной, похожей на галерею комнаты отрезали их, а это означало, что в комнате за той, где она стояла, должно быть, тоже было окно, а также этаж над ней.
Цвета были восхитительны, даже в тусклом сером свете Нью-Йоркской зимы, и она не могла удержаться, чтобы не сделать несколько шагов к ним, с удивлением рассматривая все это. Это было похоже на огромное окно церкви с ангелами и другой религиозной иконографией в стекле.
Остальная часть комнаты была практически пуста, если не считать большого белого дивана и пары кресел. На стенах не было картин, на полу не было ковров, казалось, что витражное окно - это все, что нужно для жизни в комнате.
Она чувствовала, что Лукас стоит позади нее, тишина, исходящая от него, тяжелая и плотная, как черная дыра, высасывающая всю жизнь и тепло. Она проигнорировала его, уставившись на розовое окно и пространство вокруг него.
Здесь было прекрасно, светло. Воздушно. Просто и без излишеств. Она понятия не имела, что такие места вообще существуют, не говоря уже о том, что она могла стоять в одном из них. И что она будет жить в здесь.
Внезапно ей захотелось взять в руки кисть. Для ее красок. Чистый холст. Захотелось так сильно, что было почти больно. Каково это - рисовать в таком месте? Все цвета и яркость перед ней и вокруг нее. Это было бы потрясающе. Она почти чувствовала, как ее душа распрямляется, словно ее запихнули в маленькую темную коробочку и только сейчас выпустили на свободу.
Как странно, что такой бесчувственный и безразличный человек, как Лукас Тейт, живет в месте, полном мира, света и красоты. В этом не было никакого смысла. Она бы выбрала какое-нибудь тяжелое, промышленное место или один из тех гладких, чистых, блестящих пентхаусов, в которых живут только очень богатые.
Он один из очень богатых мужчин, не забывай об этом.
Она тихо вздохнула и попыталась придать лицу спокойное выражение, не желая доставлять ему удовольствие, показывая, как ей нравится это место. Потому что, как бы ни было здесь красиво, у нее до сих пор не было ее холстов. И он все еще был полным ублюдком, даже не понимая, насколько они важны для нее.
- Спальни и пара ванных комнат наверху, справа от тебя, - бесцветным голосом произнес Лукас. - Кухня в конце галереи. Я оставлю тебя самой все осмотреть.
Она обернулась.
- Почему? Куда ты собрался?
К своему удивлению, она заметила, как что-то промелькнуло в его острых голубых глазах. Что-то, что ужасно походило на эмоцию.
- А ты как думаешь? - он приподнял белокурую бровь. - Я принесу твои гребаные холсты.
Глава Пятая
Лукас понятия не имел, зачем ему это надо было, так как сохранность ее картин не имела никакого дела к той опасности, которая угрожала Грейс. Над ней все еще висела угроза ее жизни, независимо от их местонахождения, и пойти и принести ее холсты могло раскрыть их прикрытие. Это шло вразрез со всеми его инстинктами, не говоря уже о логике, вернуться в ее квартиру, просто чтобы забрать несколько картин.
И еще…
Будучи не очень красивой женщиной, она вся сияла, когда говорила ему, как много они для нее значили. Как долго она над ними работала и о какой выставке мечтала. Без искусства ее жизнь ничего не стоит.
Он не понимал этого, ни капельки. Жизнь так драгоценна и сложна, и ее можно отнять в одно мгновение, меньше, чем в одно мгновение. Как может кучка картин когда-либо стоить больше, чем это? Нет, он не понимал этого, и для него оставалось загадкой, почему он сказал ей, что собирается вернуть ее картины.
Тем не менее, он сделал это, отвернувшись и оставив ее стоять в гостиной, по какой-то причине не желая видеть выражение ее лица. Выражение шока, потом удивления, потом чистой радости.
На самом деле, он хотел выбраться оттуда как можно быстрее, спустился на улицу и достал телефон из кармана, чтобы позвонить одному из сотрудников семьи Тейт.
Да, был фургон, который можно было использовать с пользой, и да, была пара других парней, которые ему могли помочь. И самое главное, да, они могли сделать это немедленно.
Лукас знал, что идти самому, вероятно, не очень хорошая идея, так как это свяжет его с Грейс, если кто-то будет следить за ее домом. И все же, опять же по причинам, которые он не мог объяснить, он не хотел, чтобы целая куча людей управлялась с этими холстами, не заботясь о них должным образом.
Как будто тебе не насрать, что она о тебе думает.
Лукас нахмурился, надел шлем и сел на байк. Ну, в какой-то степени ему было не все равно, потому что он нуждался в ее доверии. Но когда он проигнорировал ее мольбы в ее убогой квартирке, в груди возникло какое-то острое чувство, и ему оно не понравилось.
Любое чувство, которое разрушало его сосредоточенность, было плохо как для него, так и для миссии. Так что, конечно, ему пришлось с этим смириться. И если возвращение ее холстов было одним из способов избавиться от этого чувства, то он сделает это.
Звучит как оправдание.
Он отбросил эту мысль. Это не оправдание. Это обеспечивало успех миссии, вот и все.
Примерно через час, успешно проследив за тем, как загружали холсты, и одновременно высматривая, нет ли кого-нибудь в квартире, Лукас направил фургон зигзагообразным путем к своей квартире за городом. Сам он следовал за фургоном на байке, убедившись, что хвостов нет, и велел парням припарковать машину на частной стоянке под многоквартирным домом.
Он был почти уверен, что им удалось забрать холсты Грейс так, что никто их не заметил, хотя не помогало и то, что они были чертовски огромными, и это было ужасно очевидно, когда они таскали их из квартиры, что они делали. Если повезет, любой наблюдатель подумает, что фургон просто везет куда-то картины Грейс, а не доставляет их ей в тайное место.
И даже если бы они это сделали, Лукас был уверен, что они все равно не смогли бы проникнуть в его квартиру. У него была современная система безопасности, плюс несколько различных скрытых выходов, через которые он мог вывести ее, если кто-то каким-то чудом найдет вход.
Ты также можешь позвать на помощь своих братьев.
Лукас отогнал от себя эту мысль, пока люди, которых он нанял, разгружали холсты. Нет, он не нуждался в помощи братьев и не хотел ее. Вэн был командиром «морских котиков» и властным ублюдком, и Лукас не хотел, чтобы он совал свой нос туда, куда не следовало. Лукас был ответственным за эту конкретную миссию, и он хотел остаться во главе ее, и точка. А что касается Вульф… Ну, этот мудак был слишком непостоянным, а Лукас не очень хорошо справлялся с непостоянством. Особенно когда он пытался защитить гражданских.
Нет, он собирался разобраться с этим сам, и ему это нравилось.
Отпустив ребят и их фургон, он сам поднял картины в лифте и перенес в квартиру. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, где Грейс, и, хотя эти парни были сотрудниками «Тейт Ойл», чем меньше людей знали ее местонахождение, тем лучше.
Когда он вернулся в квартиру с портретом Гриффина, Грейс появилась на верхней площадке лестницы, ведущей в спальни. Ее глаза расширились, а широкий рот растянулся в улыбке, которая, как он сказал себе, не произвела на него никакого впечатления. Она бросилась вниз по лестнице, когда он прислонил картину к стене, но не стал дожидаться, пока она заговорит, повернулся и снова направился к лифту.
- Я принесу остальное, - бросил он через плечо. – А ты сама решишь куда их поставить.
- Лукас, подожди, - крикнула она ему вслед.
Но он не стал дожидаться, позволяя дверям лифта за ним закрыться. Она, вероятно, будет благодарна ему, и что-то в ее благодарности тревожило его. Он сделал это не для нее. Все дело в миссии, конец истории.
У него ушло полчаса на то, чтобы забрать все картины с парковки, плюс все ее художественные принадлежности, которые он также приказал парням захватить из квартиры. Вероятно, ей все-таки нужно чем-то заняться, поскольку он не хотел, чтобы она бегала по улице и тем самым выдала свое положение.
К тому времени, как он закончил, свалив все в гостиной, Грейс уже разбирала свои картины, прислоняя их к стенам и рассматривая их, нахмурив свои рыжие брови.
Теперь, когда у него был шанс увидеть их всех, он заметил, что на всех были изображены мужчины, некоторые делали что-то, некоторые просто сидели. Он действительно не понимал искусства, но, глядя на них, он мог оценить время и усилия, которые, должно быть, были потрачены на их создание, поскольку почти каждое полотно было огромным.
Когда Грейс поставила последнюю и отступила назад, Лукас прищурился. Отлично. Его дом был полон армии намалеванных чуваков, и он не был уверен, что ему это нравится.
Она повернулась, лицо ее просветлело, и она подошла к нему. И на этот раз этого было не избежать.
- Спасибо, - просто сказала она и, прежде чем он успел пошевелиться, подошла к нему и обняла.
Он не был поклонником неожиданных объятий или публичных проявлений привязанности. На самом деле ему вообще не нравилось, когда кто-то вторгался в его личное пространство, и уж точно не без его разрешения.
Но он ничего не мог поделать, когда тонкие руки Грейс обвились вокруг его талии, и она положила свою цвета абрикоса голову ему на грудь.
Он замер, потому что почувствовал, как электрический разряд оживил все его нервные окончания. Ее тело было очень теплым, его прикосновение к ее нежному телу отдавалось в нем эхом, как нота в Камертоне.
Блядь. Что это за дерьмо?
Его первым побуждением было оттолкнуть ее, но он не мог сделать этого, не причинив ей боли. Все, что он мог сделать, это стоять там, пока она обнимала его, а часть его самого, которую, как он считал хорошо контролирует, каким-то образом остро ощущала мягкость ее грудей на своей груди. То, как ее роскошные волосы струились по его рукам. Тот сухой, теплый аромат, похожий на яблоневые ветви, с чем-то мускусным и интригующим.
- Спасибо, Лукас, - пробормотала она. - Не знаю, почему ты передумал, но я так рада, что ты это сделал.
Он тоже не знал, почему передумал, но в одном был уверен: она должна перестать его обнимать. Немедленно.
Грейс подняла голову и посмотрела на него, ее сочные губы изогнулись в улыбке, которая не должна была затронуть его, и все же он не мог отвести от нее взгляда. На секунду она просто улыбнулась, в глубине ее глаз блеснул завораживающий золотистый цвет. Затем она моргнула, щеки ее порозовели, и она резко отпустила его, отступив от него так быстро, что чуть не споткнулась.
Он уставился на нее. Что, черт возьми, это было? О, он получил кучу объятий. Ему это не понравилось, но он понимал. Но то, как она отпустила его? Так быстро и так внезапно? Этого он не понял. Не тогда, когда он не двигался и даже не сказал ни слова. Впрочем, с какой стати ему ломать над этим голову, оставалось только гадать. Главное, что она его отпустила.
Она отвернулась, прежде чем он успел что-то сказать, и направилась туда, где он оставил все ее художественные принадлежности.
- В любом случае, - сказала она, как будто продолжая историю, которую только что рассказывала. - Я ценю это. Ты даже не представляешь, насколько. Не могу поверить, что ты забрал все мои кисти и краски.
Ему внезапно стало жарко, что было странно, так как он поддерживал температуру в квартире на уровне шестидесяти восьми градусов. Господи, он не помнил, когда в последний раз ему было жарко или холодно. Не обращать внимания на физические неудобства было его второй натурой, так что сейчас он их не должен был чувствовать.
- Положи их куда хочешь, - коротко сказал он, поворачиваясь к лестнице, ведущей на верхний этаж, в ванную. - Я собираюсь принять душ, - ему определенно нужна была холодная вода. Или тяжелая тренировка, а потом холодный душ.