— Поднимите руки, — снова вскрикивает незнакомый Агате серафим-страж, и в голосе его прорезаются панические нотки. Ему не хочется сцепляться с исчадием ада — даже двое стражей могут и не отбиться, ему не хочется отвечать за ту безмозглую сестру милосердия, что зачем-то оказалась так близко к демону. Генри втягивает носом воздух, явно пытаясь успокоиться, и задирает руки к небу.
— Здравствуй, Рози, — весело сказал страж-серафим Найджел Честер, подходя к Агате со спины, — значит, сбежала от нас в Лазарет?
Агата, обернувшаяся к Найджелу, виновато улыбается. Он вообще для многих свойский парень, знает всех в своем подразделении и многих за его пределами, практически каждому своему знакомому присваивает отдельное прозвище, очень многие считают другом этого широкоплечего лохматого разгильдяя, который талантливее всех на свете умел опаздывать. Во владении святым словом Найджелу нет равных, ему даже рекомендовали работу в паладинах, но Найджелу не нравится человеческий мир. В нем, по его мнению, слишком много искушений.
— У меня не срослось…
— Ой не объясняй, — Найджел весело подмигивает, и у Агаты в груди шевелится подозрение, что он видел поцелуй, и даже молитву — щеки, разумеется, сразу же начинают пылать. Хотя вообще это исключено. Патрулирование ведется с такой высоты, где распятые видятся если и не как божьи коровки, то как майские жуки — точно, вызов на приземление поступает через знаки на запястье и уже после освобождения демона от оков, так что заметить он ничего не мог. Если не пролетал тут рядом, разумеется.
— Свяжете? — демон поднимает руку, оглядывая её — на запястье красуется грубая широкая темная полоса оставшаяся от оков.
— По регламенту ты должен идти сам, — Найджел натягивает на лицо суровую мину, но она слетает уже через несколько секунд. Он редко бывает серьезен.
Для того, чтобы выбраться вместе с демоном с полей распятий, обычно не уходит много времени. Во многом это происходило из-за того, что амнистированные сплошь и рядом освобождались по окраинам, там, где было рукой подать до ангельского кордона, на котором сдавали жетоны перехода. Делается это для предотвращения побегов, все-таки не так уж сложно неокованной ладонью поймать болтающийся на запястье сестры милосердия жетон.
Но сейчас… Как Генри некогда очень веско заметил, Холм Исчадий — огромный, покатый, находился в самом центре Горящих Полей. Агата редко тратит на путь от кордона до холма меньше двух часов, и это она преодолевает большую часть дистанции при помощи крыльев, не ног. Пешком же — а с демоном предполагается идти именно пешком — путь вполне мог занять всю ночь и даже некоторую часть утра.
И Агата в общем и целом была настроена выдержать дорогу, но…
Странная слабость наваливается на неё уже после третьего шага. Вот просто — мышцы слабеют, наливаются тяжестью все сильнее с каждой секундой. После десятого шага — в глазах мутнеет уже невыносимо, подкашиваются ноги. Однако упасть кульком на землю не получилось, Генри, идущий чуть впереди, вдруг резко разворачивается, одним прыжком преодолевает разделяющее их расстояние и перехватывает под колени и плечи. Агату первый раз (как в жизни смертной, так и после неё) подняли на руки. Она и так-то реагировала медленней, чем он, а сейчас, чтобы сконцентрироваться на его лице, приходится приложить какие-то совсем неадекватные усилия.
— Она не дойдет пешком, — спокойно говорит Генри, бесстрастно, лишь только констатируя факт.
— Может, я возьму мисс и долечу с ней до кордона? — неуверенно предлагает спутник Найджела.
— Сопровождающих должно быть двое, по регламенту, — возражает тот, — в его случае вообще бы лучше четверых, но нету у нас четверых сейчас стражей близко.
— Я донесу, не переживайте, — Генри неотрывно глядит прямо в глаза Агате, а та с каждой секундой заливается краской все сильнее. Это было слишком, она не желает сейчас быть слабой, и уж точно смертельно боится находиться так близко к нему — после всего-то того вихря суетных чувств, что он ей устроил. Но сил едва хватает, чтобы прямо держать голову, не то чтобы встать на ноги или даже высказать внятное возражение.
— Может, лучше я? — растерянно предлагает Найджел, а Генри ухмыляется.
— Кто первым поймал леди, тому её и обнимать, — с искренним весельем замечает он, — и потом… Я объективно сильнее, если я захочу сожрать девушку, я её сожру, нейтрализовав вас, а вы лишь потеряете мобильность, если будете её нести.
Он говорит веско и убедительно, но Найджел все равно не успокаивается на этом.
— Рози, ты-то что думаешь? — осторожно спрашивает он.
— Ничего, — выдыхает Агата, — я сейчас согласна на все, даже если меня сам сатана понесет.
— Как будто я ему позволю тебя у меня забрать, — шепчет ей Генри, едва слышно, но так, что вся кожа покрывается мурашками, и жар начинает разливаться уже по всему тело. Её слова сошли за согласие, хотя она уже о них жалеет, но по-прежнему не находит сил как для самостоятельного пути, так и для толкового возражения.
— Попробуй уснуть, — шепотом советует демон, и ей мерещится в его голосе сочувствие, — должно помочь, наверное.
Сначала Агата предполагает, что не сможет последовать его совету — ей кажется, что мысли, странные, несвязные мысли просто не дадут ей даже смежить век, но голова как будто сама опускается на его плечо, глаза закрываются, не желая рассматривать узоры черного клейма на его обнаженной груди, что оказывается вдруг так близко, и густой тяжелый сон накрывает Агату. Один раз она приходит в себя — во время краткого привала, в эту минуту она лежит — одной половиной тела на сухом песке Полей, другой — на коленях Генри. И он молчит, просто глядя в практически белое небо, но его горячие пальцы сжимают её ладонь, выписывают на ней таинственные узоры.
Агате не хочется шевелиться, вырывать руку из его хватки, а он никак не реагирует на её пробуждение, поэтому она закрывает глаза и забывается снова.
Освобождение (3)
В кабинете Артура Пейтона, главы Департамента ангелов-стражей, одуряюще пахнет ладаном. Судя по всему, в бессознательном состоянии сюда притаскивают много кого, не Агату первую, потому что тут же стоит кушетка, и даже пушистый плюшевый плед тут тоже имеется.
— Не дергайтесь, юная леди, — ровно замечает Артур Пейтон, человек, чье спокойствие было настолько незыблемым, что кажется, даже предсказанный кем-то когда-то апокалипсис Артур встретит все с той же непроницаемой миной, затем лишь вздохнет и посетует, что работы внезапно стало слишком много.
Говорит это Артур во многом потому, что, очнувшись, Агата тут же подскакивает, лихорадочно оглядывается и ощущает себя лютой бездельницей. Вообще, просыпаться в чужом кабинете — особенно в кабинете бывшего шефа, который работает практически круглосуточно и, кажется, совсем не берет выходных — всегда немного неловко.
— Простите, сэр, — пищит Агата, суетливо ловя сваливающийся с неё плед.
Мистер Пейтон откладывает в сторону ручку, которой только что заполнял какой-то очередной формуляр (ужасающий чистилищный бумагооборот угнетал даже прожженных земных бюрократов). Взгляд архангела (между прочим аж одного из триумвирата архангелов, которые вместе принимают решения о спорных ситуациях) тяжел настолько, что Агата под ним даже съеживается.
— Где Генри? — отважно, но полузадушенно вопрошает девушка, втягивая голову в плечи. Взгляд Артура обещает ей только разнос и, возможно, еще тележку неприятностей.
— В допросной, — мистер Пейтон складывает вместе ладони, кажется, становясь еще грозней, — юная леди, почему вы знаете его имя?
— Ну… — Агата заминается, понимая, что её ответ не только не объяснит «как так вышло», но и утроит ураганность угрожающих ей проблем, — в общем-то я знаю имена семи демонов из тех, кого посещаю вместе с сестрами милосердия.
— И со всеми вы общаетесь столь панибратски? — безжалостно уточняет Артур Пейтон.
В лицо Агаты бросается кровь. Панибратски! Возмутительно!
— При всем уважении, сэр, я всего лишь пытаюсь отвлечь демонов от их мук, — отчеканивает она, позабыв про всякий страх, — и только тех, кто этого хочет.
Большинство уже не хотят говорить, не помня самих себя в болевой агонии. Они хотят лишь выпить свою воду да бессильно уронить голову вниз, едва кувшин отнимется от губ.
— Вы понимаете, что вы натворили? — в тоне мистера Пейтона громыхает нешуточная угроза.
— А что я натворила, сэр? — вскидывает Агата, скрещивая руки на груди. — Помолилась за демона? Принесла ему лишний кувшин воды из тех девяносто четырех, что ему не донесли?
— Помолились? — растерянно переспрашивает её Артур, вдруг так резко меняясь в лице, что Агата сразу понимает — её попросту провели, создав у неё обманчивое ощущение, что мистер Пейтон уже в курсе произошедшего. Он не знал. Либо Генри ничего им не рассказал, либо ему не поверили.
Кажется, мысль о том, что за демонов можно помолиться, оглушает главу ангелов-стражей. Он некоторое время с потерянным лицом смотрит в одну точку, затем его лицо принимает вполне осмысленное недоверчивое выражение.
— Подробней расскажите, — требовательно произносит он, — о чем вы молились, что делали, что говорили?
— Я не помню, что конкретно говорила, — обиженно отзывается Агата, хотя и сама понимает, что ничего страшного её бывший начальник не сделал, всего лишь с максимальной эффективностью выяснил необходимую ему информацию.
— А не конкретно? — смягчаясь в тоне, явно «меняя гнев на милость» уточняет Артур. — Меня устроит общее описание.
— Я просто просила о смягчении небес к судьбе Генри, — Агата задумывается, припоминая, — он ведь совсем не безнадежен, жутко не переносит фальшь, но нам же и не полагается ничего подобного?
— Мисс Виндроуз, — Артур вдруг встает, огибает стол, опирается о столешницу, скрестив руки на груди, — Генрих Хартман — единственный меченый трижды окольцованной звездой, к которому впору было добавлять четвертое кольцо, но ради одного конченного дьявола решили дополнительный этап греховной деградации не заводить. Побоялись, что накликаем появление еще не одного такого… героя. За семьдесят шесть лет его распятия именно на Хартмана больше всего поступало жалоб от работников Лазарета, он не просто издевался над ними — он едва ли не стимулировал в них греховный голод, который с большим трудом удавалось купировать. Да он и болтлив настолько исключительно потому, что это самый сильный демон за всю историю Чистилища, которого даже небесные кары ослабляют не окончательно. Единственный, к слову, известный демон, которому удалось собрать столько энергии смертных душ, что он мог физически вредить и смертным людям. А вы говорите, что он совсем не безнадежен?
— Не безнадежен, — отважно возражает Агата, хотя сама немного опешила от всего перечисления возможностей и подвигов Генри. А ведь речь еще не зашла о том, что он конкретно творил, чтобы заслужить подобную дурную славу.
— Поразительно, — Артур качает головой, недоверчиво глядя на Агату, затем встряхивается и резко сменяет тему. — Как чувствуете себя, юная леди?
— Лучше, сэр, — Агата выпрямляется, разворачивая плечи, — видимо, я слишком долго пробыла под светом верхнего слоя.
— Может быть, да, — задумчиво произносит Артур, а затем шагает к двери из кабинета, поманив Агату за собой.
Она ожидает, что по пути ей снова станет дурно, однако нет, слабость отступает теперь уже вовсе. Даже более того — Агата чувствует себя такой отдохнувшей, будто она качественно выспалась, а не в бессознательном состоянии, истощенная светом верхнего слоя, была доставлена на слой, где располагался центр организации работы серафимов-стражей.
Допросная обнаруживается совсем рядом — буквально по соседству, Агата только и успевает, что кивнуть Сильви — секретарше Артура, а затем она заходит в открытую для нее дверь. Артур входит следом за ней, и с этого момента в небольшой, очень светлой из-за притаившейся под потолком в центре комнаты прозрачной чаши со святым огнем, поскольку в ней находится весь Триумвират архангелов — Орудий Небес — допросная становится своебразным «залом суда». Здесь будет принято окончательное решение о судьбе демона.
Генри сидит на стуле посреди комнатки. Его уже успели переодеть — видимо, не одну Агату смутил его полуобнаженный растрепанный вид и черная пентаграмма на сердце — в обычную форму, в которой ангелы-стражи являлись на службу — обычный, такой «офисный костюм», что бывалые земные менеджеры даже закатывали глаза от того, насколько на том и на этом свете совпадает дресс-код. Костюмчик сидит «как влитой», и наверное, было бы лучше — для самообладания Агаты, разумеется, если бы он был на пару размеров больше, возможно тогда Генри бы не выглядел сейчас настолько привлекательным. Но жилет удивительно элегантно облегал широкие плечи, брюки будто подчеркивали, что ноги у Генри действительно стройные и длинные, а закатанные рукава белой рубашки обнажали удивительно красивые запястья и кисти рук — практически непристойно обнажали, по мнению совершенно конкретного наблюдателя, но кто виноват, что красивая форма рук являлась фетишем какой-то там Агаты Виндроуз. И почему она раньше не замечала его запястья и эти длинные пальцы? Не один бы лист измарала карандашом, пытаясь запечатлеть идеальную форму мужских рук. Даже широкие шрамы от оков не в силах были испортить эту картину.
Генри успели даже расчесать, хотя если это было сделано с целью сделать его менее заметным — то миссия была провалена. Он не стал выглядеть скромнее, отнюдь — даже более броским, с этим своим высоким хвостом зачесанных волос цвета темной меди, на свету отливающих алым. На нем так и хотелось задержать взор, а затем отвести его и вернуться — снова и снова.
Генри ловит взгляд Агаты — растерянный, нужно сказать, взгляд — и улыбается. Нет, не насмешливо, не дразняще, не развязно — лишь только ободряюще, с легкой — очень легкой теплотой.
— Ну как наш помилованный, — Артур обращается с этим вопросом к Кхатону. Агата видела его редко, хоть он и руководил Лазаретом, он появлялся перед сестрами лишь только для возобновления запасов святой воды, а Агата и вовсе была в Лазарете чуть больше, чем месяц.
— Обычный демон, — пожимает плечами Кхатон. Вообще этот архангел производит впечатление, далекое от первой ассоциации при мысли о святой воде, а именно ей повелевает Кхатон. Темнокожий, высокий, широкоплечий, такой мускулистый, что, кажется, он может шутя остановить голыми руками несущегося на него разъяренного зубра, Генри на его фоне выглядит как угловатый подросток, хотя Агата догадывается, что демоническая сила от глаз ангелов попросту скрыта.
— Так и не узнаешь Хартмана с первого взгляда, — уточняющим тоном произносит Анджела Свон — самый безжалостный архангел в Триумвирате, воплощение молнии — святой воли Небес. Ее подчиненные, работники Департамента ангелов-хранителей выходят в мир смертных чаще всех прочих обитателей чистилища и чаще всех прочих сталкиваются с демонами.
— Вы меня уже замучили, — Генри вздыхает, потирая глаза, недовольно поглядывает на сосуд под потолком, — давайте вы быстренько решите, что я отправляюсь обратно на крест, и успокоитесь уже.
Архангелы безмолвно глядят на него, видимо, размышляя над сказанным, да и вообще над ситуацией.
— Как думаете, мисс Виндроуз, — вдруг произносит Артур, — может ли ваш приятель вернуться на крест?
Почему он это спрашивает именно у неё — не очень-то ясно, но он смотрит на неё пристально, явно ожидая её ответа. Агате так и хочется огрызнуться, что Генри — не её, и вряд ли его можно назвать приятелем, ей вообще после сегодняшнего вечера сложно классифицировать Генри однозначно. Нет-нет, да и проскакивают какие-то неадекватные мысли о том, что он вообще-то очень привлекателен… Но не стоит это рассказывать архангелам, поэтому Агата прикусывает язычок, а потом с минуту молчит, раздумывая.
— Я была бы очень разочарована таким исходом, сэр, — наконец отвечает она, глядя прямо в глаза мистеру Пейтону. Вообще, говорить с архангелами, да еще с такой уверенностью, чертовски сложно, всякий раз делая это, Агата нешуточно паникует, но она уже не первый год наступает на горло собственному страху, и она может сказать, что думает, вслух. Кому угодно. Ну кроме разве что Джона, если речь заходит о вопросе отношений.