Я не видел лица девочки, но ее фигурка почему-то упорно приковывала к себе мой взгляд. Словно завораживала.
Опасаясь пока приближаться, я пошел следом за девочкой, стараясь не упускать ее из вида. А девочка, засмотревшись на что-то, едва не споткнулась о большой тюк. Тот волоком тащила какая-то древняя старуха. Она обернулась, шикнула на школьницу — та виновато всплеснула руками и, быстро взглянув по сторонам, выцепила взглядом спешащего куда-то парня, сделала почти незаметный знак пальцами и шепнула одно только неслышное слово… Парень остановился, покрутил головой. Увидев старуху, он поспешил к ней.
— Бабуль, дай-ка я тебе помогу! — услышал я его звонкий голос. Парень уже взваливал на плечи старухин узел. Школьница канула в толпу — я едва успел заметить это. Не веря в собственную удачу, я поспешил за ней. Мне ни в коем случае нельзя было выпускать ее из вида.
Боясь потерять девочку в толпе, я смотрел на нее, как прикованный, и не сразу заметил, что смотрю уже не столько на нее, сколько будто бы сквозь, минуя материальные очертания… И тут я увидел.
На самую обыкновенную фигурку девочки наслаивалась еще одна, совпадающая с первой общими контурами и сохраняющая черты девочки. Но этот второй силуэт был соткан из золотистого и розового свечения. Нет, он даже не наслаивался на первый, эта фигура тоже была трехмерна и существовала в том же самом пространстве, что и сама девочка, но при этом нисколько ей не мешала.
Видение длилось несколько секунд. Потом я спохватился — и оно исчезло. Но к тому моменту я уже понял: нашел.
В моих мыслях один план сменял другой. Попробовать взять ее силой? Я все-таки старше, я справлюсь с ней без труда. Если я схвачу ее на людях, она не посмеет пользоваться магией. Да, может заверещать, но и я не спасую: изображу старшего брата, который ведет домой раскапризничавшуюся сестренку… Хотя, какой я ей старший брат? Как одета она — и как я… Да и прохожие могут поверить ей, а не мне. Нет, не пойдет.
Девочка, пропустив экипаж, перешла дорогу и свернула в дома.
А что, если воспользоваться тем, что ее выдало? Сыграть на ее доброте и сострадании? Проводить до какого-нибудь двора, окликнуть, умоляющим голосом наврать что-нибудь об умирающей бабушке, которую спасти может только чудо… Но ведь ведьмы наверняка умеют отличать истину ото лжи? Значит, мне нужно или придумывать другой план, или по-быстрому искренне поверить в то, о чем я собираюсь врать.
Девочка уходила в переулки все глубже. Я преследовал ее, на ходу придумывая все новые и новые планы. Было ли мне ее жалко? Немного. Но я ведь не знал, для чего она Хельге — может, она и вправду только хочет убедиться в том, что я справился. Девочка сможет уйти с миром, а я… А я положу к своим ногам этот мир!
Мне нужно было узнать хотя бы, где она живет. Но вскоре я понял, что даже это мне не удастся. Я слишком боялся упустить девочку, я старался преследовать как можно осторожнее — и перестарался. Она меня заметила.
Она петляла по дворам и переулкам, чтобы убедиться в том, что я иду за ней след в след. И она была готова к любым моим действиям.
На пустырьке между домами стояла старая пожарная башня. Приоткрыв скособоченную дверь, девочка вошла в нее. Я пошел за ней, понимая, что разоблачен. Но я все же еще надеялся обмануть ведьмочку.
Внутри башни было пусто. На полу, засыпанном песком, лежали сухие прошлогодние листья, наметенные сюда ветром, и другой мелкий мусор. Виднелся след от костра. Выше вела лестница — и откуда-то сверху доносились звуки легких шагов.
Я стал подниматься, стараясь идти как можно осторожнее и тише, и пропустил момент, когда перестал слышать шаги девочки.
Она накинулась на меня на четвертом пролете. Вцепилась в куртку, приперла к стенке, прошипела:
— Зачем ты шел за мной?
Я растерялся. Я смотрел на эту девочку, я видел ее горящие гневом глаза, ее поджатые губы. Не знаю, что она прочла в моих глазах. Может быть — все, может быть — ничего. Но только секунду спустя она смешно, совсем по-детски выругалась, с размаху ударила меня по лицу и кинулась к окну — к распахнутой настежь фрамуге, под которой лежал наметенный ветром снег.
В газах у меня на несколько секунд потемнело, я не видел, как девчонка выскочила в окно. Но я был уверен, что она поступила именно так. И я, не отдавая себе отчета в том, что делаю, кинулся за ней.
Каким чудом я удержался на карнизе?.. Девчонки уже и след простыл, более того: я не помнил, как она выглядит. Так, смутное пятно. Даже цвет шубки — и тот смешался, стерся.
Когда пальцы начали неметь, я подумал о том, какого черта я вообще кинулся за этой юной ведьмочкой. Как я собирался ловить ее? И, главное, что хотел делать потом?..
Слабый удар ткнулся мне под лопатку. Я только поскрипел зубами — очень захотелось спрыгнуть вниз для того, чтобы врезать по физиономии шутнику, запустившему в меня снежком. Но тут я услышал очень-очень знакомый смех.
— Хорошо висишь! — воскликнула Хельга. — Спускаться не собираешься?
— Лететь далеко, — выдавил я из себя. — Падать больно…
— Под тобой сугроб. Прыгай!
Я чертыхнулся и отпустил руки. Когда рядом была Хельга, я ничего не боялся.
Кто она такая? Ангелочек, ниспосланный мне небом в качестве компенсации за невезение? Дьявол, явившийся за моей душой? Ведьма, сбрендившая от собственного могущества? Какая разница — впервые в жизни я чувствовал, что кому-то нужен. Какая разница, для чего, я на все согласен. Главное — нужен.
— Ты в порядке? — Хельга наклонилась надо мной.
— Хоть бы предупредила… Сугроб такой же мягкий, как мешок с картошкой…
— Так ты в порядке?
— Возможно…
— Это хорошо! Ты молодец. Продолжай в том же духе, и все получится!
На этот раз она не исчезла. Просто пересекла переулок и свернула за угол. Я кое-как уселся в сугробе, голова еще шумела от колдовства юной ведьмочки. Что ж, этот билет в иную жизнь я потерял. У меня осталось меньше десяти дней на то, чтобы достать новый.
Дома я почти не появлялся. Ел и спал только тогда, когда мысли о насущных потребностях начинали мешать заниматься поисками. Даже в лавку к матери почти не ходил. Мама сердилась на меня, но ничего не говорила — что ж, я делал вид, что не подозреваю о том, что она сердится. Простите, но если уж чудеса случаются, то явно не дважды.
Чудеса не случаются дважды — я это понял на исходе девятого дня. За истекшее время я кое-чему научился: теперь я мог намеренно особым образом расслаблять глаза и видеть «вторые тени» людей — так назвал я для себя эти силуэты из цветного света. Хотя, «из цветного света» — неправильное определение. У большинства людей вторые тени были светло-серыми с редкими, размытыми цветовыми пятнами. Какая тень была у меня, я не знал. Я не сумел добиться ее появления в зеркале, но на следующий же день понял, что расстраиваться не о чем. Вторые тени прохожих, даже если они были очень яркими, тоже ни в чем не отражались.
Я мог поддерживать свои глаза в состоянии этого странного видения по нескольку часов к ряду. Мой привычный мир стал ненормально цветным, вторые тени людей приобрели отчетливость, а в первых зашевелился сумрак, задвигались какие-то странные формы, словно рыбы в темной воде мелкого пруда. Иногда мне удавалось настроиться так, что я видел еще кое-что — странные цветные пятна и потоки, струящиеся по улицам города. Не сразу, но я все-таки понял, что разные цвета во вторых тенях людей и эти цветные фигуры и потоки — человеческие чувства и эмоции, видимые на особом уровне. Когда я рассматривал их, звуки притихали, но при этом переставали сливаться в один гул, я мог легко различать их. То же самое произошло и с запахами. Некоторые из них оставались самыми обыкновенными, но некоторые вызывали не меньшие подозрения, чем слишком яркие пятна во вторых тенях людей. Тогда я шел по ним и проверял их источник.
Самым приятным во всем этом оказалось то, что, чем больше я практиковался, тем лучше у меня получалось контролировать свое зрение. Я мог приглушать или обострять его по желанию, так, чтобы оно мне не помешало в нужный момент или наоборот помогало, когда следует. Жаль только, что распахнувшийся передо мной мир так и не соизволил подбросить мне того, за кем я охотился. Мой город был населен самыми обыкновенными людьми, даже та девочка больше не попалась мне. Правда, один раз мне удалось заметить мужчину лет тридцати пяти с тенью, пылающей кроваво-красным пламенем. Но он мгновенно почувствовал на себе мой взгляд и лишь усмехнулся через плечо. Я присмотрелся к его обычному облику и увидел печать мага, висящую на поясе.
Последняя ночь оборвалась дребезгом разбивающегося где-то за стенкой стакана. Сквозь неплотные занавески лился серый свет. Я был в отчаянии.
Я не стал завтракать — аппетита не было. Ни на что не надеясь, я вышел из дома и отправился в центр города. Я давно исходил город вдоль и поперек, но не все ли равно было теперь, где искать, если я, по-видимому, так ничего и не найду?
Настроение было паршивое. Я шел, ни на кого не глядя ни своим обычным, ни вторым зрением. С таким настроением я вообще мог не выходить из дома: шансы выполнить мою часть договора стремились к нулю.
Вдруг я услышал музыку. Странно — подумалось мне. Сегодня ведь не праздничный и не ярмарочный день. Артисты очень редко выступают в будни.
На городском бульваре, открытом только для пешеходов, уже собралась небольшая толпа. Я протиснулся в первый ряд и немало удивился: забравшись на спинки приставленных друг к другу лавок, как птицы на жердочке, сидели парень и девушка. Еще двое парней и одна девушка сидели ниже. Те, что были наверху, пели на два голоса веселую, почти неприличную песенку. Остальные аккомпанировали.
Пели ребята здорово: парень начинал, девушка отвечала ему. Парень пел весело, с деревенским задором, а девушка, наоборот, выводила песню тонким, чистым голосом. Я захватил только конец песни. Но, когда музыканты замолчали и, приплясывая, принялся обходить толпу забавно разодетый мальчишка с огромным картузом в руке, я понял, что не хочу уходить… пока не хочу. Уличные певцы переглянулись, парень хлебнул пива из протянутой ему кружки, девчонка перемолвилась с кем-то несколькими словами, отшутилась на чей-то комплимент. Парень поставил кружку и взял у другого гитару. Петь он больше не собирался. Зато девушка сделала несколько больших медленных вдохов, давая собравшимся понять, что сейчас будет продолжение уличного выступления. Задорно улыбнувшись, она дождалась, пока парень сыграет небольшое вступление, и начала свою песню.
Я стоял, не в состоянии сдвинуться с места. Как примерз. А девушка пела и пела, выводя своим голосом завораживающую мелодию. Я не понимал слов, они проходили мимо моего сознания, не задевая его, но голос… Ее голос выкручивал мою душу, как женщины выкручивают выстиранное белье. Я никогда прежде не испытывал ничего сладостнее этой пытки.
Закончив песню, Хельга посмотрела на меня. Только для меня она и пела. И это было потрясающе.
С силой оторвав ноги от притоптанного снега, я пошел прочь от собравшейся на бульваре толпы. Только отойдя на несколько десятков шагов я обернулся и посмотрел на Хельгу и ее приятелей своим вторым зрением. Я видел всего секунду, но меня словно обухом ударило — я даже отшатнулся. Фигура парня в общей сложности была серой, только кое-где пробивались жиденькие коричневые змейки — словно ручейки, которые текут по двору по весне. Зато силуэт Хельги представлял собой совершенную тьму. Объемную, глубокую, непостижимую и беспощадную.
Наверное, Хельга могла скрыть это от меня. Но она могла и позволить себе не делать этого. Она… Она может позволить себе очень многое — я уже тогда понял это.
Отойдя еще на десяток шагов, я заметил в толпе серых прохожих яркую, сочно-синюю с зелеными всполохами фигурку. Он двигался быстро, и я знал, куда он идет. Мне даже не пришлось скрываться, чтобы следовать за ним, потому что я тоже мог туда идти — на совершенно законных основаниях.
— Зачем ты идешь за мной? — удивленно, но отнюдь не напугано спросил он, когда мы оказались перед крыльцом одного и того же дома.
— Живу я здесь, — ответил я, открывая парадную дверь и жестом приглашая парня войти. Он поморщился и вдруг улыбнулся:
— А, ты же сосед моего деда! Верно?
— Ага. Меня Риком зовут. А ты вроде Юрис. Я у твоего деда иногда книги беру читать, которые ты ему приносишь. Хорошие книги. Спасибо.
Юрис стушевался.
— Да не за что…
По лестнице мы поднялись вместе, но дальше я не стал задерживаться, прошел сразу в свою комнату. Я не хотел, чтобы мое лицо выдало меня.
Сегодня истекает срок нашего с Хельгой договора. Юрис — мой последний шанс. Забавно: как в книге, решение загадки находилось под самым носом у героя. Только теперь предстояло самое сложное: привести Юриса на Перекресток наваждений. Как?.. Не силой, конечно же. Своей ошибки я не повторю. Значит, хитростью. Как? Как же?..
Юрис всегда приходит к деду минут на пятнадцать-двадцать, не больше. У меня мало, очень мало времени на размышление. У меня вообще нет времени!
Несмотря на то, что мысли мои представляли собой полный хаос, двигался я ровно и уверенно. Как будто мое тело лучше мозга знало, что я должен делать.
Я зашел в свою комнату, взял книгу, перехваченную у деда Симеона, вернулся в коридор и встал под дверью. В случае чего я всегда могу сказать, что как раз шел вернуть книгу.
Я давно заметил, что дед Симеон ведет себя во время визитов внука как-то странно. Они обычно говорили, но, хотя голоса их были громкие (особенно голос старика), я не мог разобрать ни слова. Я думал, это потому, что голоса доносятся из-за стены, но это было не совсем так. Теперь, отчетливо слыша их разговор, я понял: дело было совсем не в стенах.
Дверь в комнату деда была прикрыта неплотно, между ней и косяком осталась щель. Я осторожно заглянул в нее и увидел только полоску лица старика с одним глазом да его домашнюю одежду. Юрис был где-то поблизости, но от него не виднелось ни кусочка.
Впрочем, видеть Юриса мне было и не обязательно. Хватало деда. Он сидел в своем кресле, как-то неестественно выпрямившись, расправив деревянные плечи. Руки его были сложены на коленях. Лицо старика превратилось в серую маску. Остановили свой взгляд на пустоте перед собой потерявшие цвет, остекленевшие глаза. Шевелился только рот: он тщательно выговаривал звуки, складывая их в слова. Дед вещал.
— На северном фронте армалы остановились возле шестнадцатой башни. Позиция полностью открыта для ветра с Вирка. Относ поднялся на три и две десятых позиции, на ближайшее время прогнозируется продолжение движения. Крисы ничего не решат до первых дождей. На западном фронте вторая и восьмая башни скрыты грозовыми фронтами. Венера приближается к солнцу. Роты стекают в камни, через несколько суток залягут в спячку. На южном фронте тени листьев затягивают землю…
У меня голова шла кругом от этой бредятины. Дед мог говорить шифром, на принятом в магии языке символов — я ровным счетом ничего не понимал и даже ужаснулся, вдруг подумав, что мне, возможно, придется научиться изъясняться точно также. Но я был обязан запомнить хотя бы несколько заумных слов, чтобы…
Дед замолк, и я поспешно юркнул к своей двери, чтобы «закрыть» ее как раз в тот момент, когда гость выйдет из комнаты. Юрис не заставил себя долго ждать. Он появился на пороге — серьезный, сосредоточенный. Какой-то слишком взрослый.
— Юрис! — окликнул его я. — Постой.
Я помахал в воздухе книгой, подошел ближе.
— Твой дед сказал, что не будет читать, и я попроси ее у него, — сказал я. — Надеюсь, ты не сердишься?
— Нет, — Юрис машинально взял книгу. — Спасибо. Понравилось?
— Ага. Хорошая книжка. С ума сойти можно.
— Да, пожалуй. Можно…
— Юрис, прости меня за этот вопрос, это не мое дело, но… — я старательно замялся. — Твой дед — он хорошо себя чувствует? А то он сегодня ночью опять бредил…
— Бредил? — встрепенулся Юрис.
Даже воздух вокруг него дрогнул. У меня по спине внизу вверх поднялась волна кипятка. Неужели клюнул?
— Да, — я старался говорить как можно спокойнее. — У него бывает по ночам. Не знаю, может, снится что… Он говорит во сне, иногда отчетливо. Я же за стеной живу, слышно все…
Юрис посмотрел на меня внимательно, вспомнил мое имя и осторожно спросил:
— Рик, а ты не мог бы передать, о чем именно он говорил?
Я пожал плечами.
— Прямо сейчас?
— Да.
— Ладно. Пошли ко мне?
— Пошли.
Я ликовал.
— Только это же бред, Юрис. Да и вряд ли я смогу вспомнить его слово в слово.