Девочки-лунатики
Глава 1
Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
Братья Гримм «Гензель и Гретель»
Торжественная часть выпускного вечера медленно, но верно катилась к своему завершению, и ученики, столпившиеся на сцене в некоем подобии хора, громогласно выводили «Школьные годы чудесные», не попадая в такт. Да и немудрено. Слух был не у всех, а некоторые, обладавшие помимо слуха, еще и голосом, невнятно бубнили под нос, а то и вовсе беззвучно открывали рты. День клонился к вечеру. Родители накрывали столы на первом этаже под бдительным надзором педагогов: а ну как кто принесет запрещенные водку или коньяк? В спортзале, украшенном шариками и плакатами, старшеклассники устанавливали аппаратуру, то и дело заглушая нестройный хор воем гитар и грохотом барабанов. Допевая последние слова, выпускники мечтали, когда смогут посидеть за столами, а потом вволю потанцевать.
— Когда это закончится? — прошептала Олеся. Наташа, горланившая громче всех, хмыкнула и закатила глаза.
— Бухнуть желаешь?
— Я курить хочу, — ответила Олеся, перехватила недовольный взгляд выскочки-Каринки и стала демонстративно громко подпевать баянисту.
На последнем звонке они выглядели презабавно в коротких, тщательно отутюженных платьицах коричневого цвета, дебильными белыми бантиками в волосах, гольфиках и туфельках. Увидев одноклассниц, Наташка долго гоготала, обозвав «мечтой педофила», хотя сама выглядела точно так же. А сейчас, после экзаменов, вчерашние школьники, упакованные в яркие платья и костюмы, казались взрослыми, оттого немудреная песенка казалась совершенно неуместной и ничуть не трогательной. И чего родители, из числа не занятых в столовой, утирали слезы?
Дикость какая! На дворе XXI век, а они тут стоят, как дебилы, с ленточками наперевес и горланят песню под баян. Мезозой, не иначе!
Несмотря на открытые окна, в актовом зале было душно, и Олеся почувствовала, что по спине стекла капля пота. Она покосилась на Наташку, отметив, что той было еще хуже. В подмышках расползались заметные влажные пятна, а волосы прилипли к вискам, придавая замысловатой прическе слегка неухоженный вид. Лето мощно ворвалось в город, придавив его небывалой жарой.
Впрочем, сегодня жара была на руку. После бала все собирались ехать на реку, встречать рассвет, как это было положено по традиции. На берегу, под раскидистыми ивами, привычно уединялись желающие. И сегодня у Олеси на заросший берег были свои планы, греховные и будоражащие, от которых начинали трястись пальцы.
Предмет мыслей стоял рядышком, через две головы, и горланил вместе со всеми. Представив себя рядом с ним на песчаном пляже, под надкушенной молочно-белой луной, Олеся зажмурилась, едва не прозевав последний аккорд.
…Аплодируем, аплодируем, кончили аплодировать…
Родители и учителя, кажется, остались довольными. После песни, не позволив сойти со сцены, массовик-затейник Юрка, под прицелом видеокамеры, устроил блиц-интервью, задавая всем один и тот же вопрос о планах, казавшийся довольно глупым с учетом жизненной неопределенности. Кто-то отвечал откровенно, другие отшучивались, а то и вовсе отмахивались. Не помогал даже призыв:
— Ну, ребята, мы посмотрим через десять лет на это и сравним, у кого, что вышло!
Говорить о жизненных планах Олеся не хотела. Как и слушать мечты других.
Собственно, о чем мечтать? Екатеринбург, непечатно прозываемый Ёбургом, хоть и крупный город, но все же не столица, и, соответственно, возможностей тут не слишком много. Для того, чтобы бросить мир к ногам и вытереть об него подошвы, требовалось ехать по меньшей мере в Москву или Питер, а лучше Лондон или Париж, завоевывая их с маниакальной настойчивостью. Правда, для этого надо было языки знать, а они Олесе, как на грех не давались.
Черт с ним, с Лондоном. Пусть будет Москва.
Родители, разумеется, будут в шоке, когда узнают, что она, вопреки их мнению, не продолжит семейную династию и не пойдет ни в военные, как отец, ни в медицину, как мама. Смысла в этом нет ни малейшего. Ну, что она получит на службе? Должность прапорщика или лейтенанта в лучшем случае, ведь женщины генералами не становятся, и даже полковники среди них редкость, плюс вялая перспектива получить служебную квартиру, выйти замуж за унылого сослуживца, родить детей… Ужас. Да и в профессии медика нет ничего привлекательного. На врача же еще пять лет учиться, потом интернатура, приемный покой, и вот она уже толстая сорокалетняя тетка, идет по коридору со стетоскопом на шее, мечтая банально выспаться, потому что работать приходится на полторы ставки…
Кошмар! Нет-нет, это не для нее… Олеся обвела взглядом возбужденных одноклассников. Неужели она одна хочет все и сразу?
Макс Донцов и Толик Сомов, конечно, будут поступать в педагогический, на физвос. Правда, преподавателями физкультуры точно не станут, разве что от армии отмажутся, потому что там есть военная кафедра, а потом, бог знает… Пойдут в охрану или в спортзалы тренерами, ума-то бог не дал, только мышцы. Лешка Подольский, на которого она давно положила глаз, пойдет в семейный бизнес, на папочкину заправку, где и без того проводил выходные. Юрка Копылов пойдет на журфак, вон как с камерой носится. С Каринкой тоже все ясно, будет и дальше грызть гранит науки, зубрилка несчастная. А Наташка… Та, кажется, тоже нацелилась на столицу, петь хочет. Как-то приносила тетрадку со стихами, разукрашенную полувысохшими фломастерами… Картинки в тетрадке Олеся тогда оценила, отметив обилие красного и черного цветов, а вот стихи ей не понравились.
Наташка себя называла «самобытной», а Олеся и не собиралась спорить. Лично ей нравилось говорить про себя иначе, например «красотка». Она и в самом деле была хороша: невысокая, с приятными округлыми формами, большими глазами и копной черных волос. На фоне подруги, с ее простецким лицом и угловатой фигурой, Олеся выглядела куда более выигрышно. Так что пусть Наталья будет самобытной, надо же ей как-то утешаться.
Заметив, что она смотрит в камеру, Юрка бросился к ней, тыча в лицо микрофоном. Когда на нее навели объектив, Олеся ощерилась в радостной улыбке и смело заявила:
— Я стану актрисой. Сразу после школы буду поступать в театральное.
Карина, услышавшая слова Олеси, вздернула брови вверх и иронично улыбнулась. Наталья фыркнула, а Лешка, не сводивший с Карины взгляда, кажется, даже не услышал.
— Отличная мечта, — одобрил Юрка и махнул рукой оператору, тут же нацелившемуся на Наталью. — А ты? Чем похвастаешь через десять лет?
— А я уеду в Москву, стану великой певицей и через десять лет даже не вспомню о вас, неудачниках! — расхохоталась она и потащила Олесю в сторону. — Пойдем, покурим уже…
Олеся упиралась. Подольский стоял столбом у сцены и чего-то там говорил Карине, рыжей стерве, высоченной, как жираф, а та улыбалась, закатывая свои лисьи глаза, знать не зная, что планы на Лешку давно расписаны, и ей в них места нет.
— Пойдем, пойдем, — хохотнула Наталья. — Никуда он не денется.
— Курить — здоровью вредить, — глубокомысленно заявил Юрка, озираясь по сторонам в поисках новой жертвы. — Эй, погодите! Скажите в камеру пару слов…
Невзирая на его протесты, выпускники демонстративно выдыхали и сползали со сцены, радуясь, что обязательная официальная часть завершилась, и теперь можно вволю покуролесить. Юрка пытался удержать одноклассников, но те просачивались наружу, словно песок сквозь пальцы и не желали давать интервью, пусть даже шуточное.
— А потом будут ныть: Юра, запиши мне выпускной, — проканючил он писклявым голосом. — И жаловаться, почему так мало… Каринка, Каринка, погоди! Скажи прямо в камеру: кем ты станешь, когда вырастешь?
Карина улыбнулась и с высоты своих каблуков посмотрела на Юркину макушку.
— Когда еще вырасту?
— Ну да, — рассмеялся он. — Когда станешь большой-большой. Наверное, пойдешь в манекенщицы?
Она усмехнулась.
— Нет, Юра, не пойду. Это профессия без будущего. Я буду изучать скучный маркетинг, а потом займусь бизнесом и завоюю мир. Но эту перспективу я оставлю на неопределенное будущее.
— Почему на будущее? — спросил Юрка. Карина улыбнулась еще шире.
— Потому что сегодня хочу по-настоящему повеселиться, как все. Я же в первую очередь девушка, и уже потом — диктатор.
К громаде Казанского вокзала поезд прибывал черепашьим шагом, крадучись, словно опасаясь спугнуть нахохлившихся носильщиков с их железными тележками-танками на колесах. Олеся выглянула в окно в последний раз и отодвинула двери купе, выпуская застоявшийся воздух.
— Чего ты так торопишься? — равнодушно спросила Наташка. — Сейчас все выйдут. Охота тебе по головам лезть?
Карина, застегивавшая свой аккуратный чемоданчик на колесах, благоразумно промолчала. Одарив Наталью злым взглядом, Олеся решительно поволокла сумку к тамбуру. Едва дождавшись, пока проводница откроет двери, она выволокла багаж на перрон и на пару минут застыла, вдыхая тяжелый мазутный воздух. Ждать одноклассниц она не собиралась, просто на короткий миг Москва, бетонная громадина, оглушила, придавив к земле ногтем, как букашку.
Пассажиры разноголосной толпой рассасывались в разные стороны. Кто-то шел к стоянкам такси и маршруток, другие спускались в темные норы подземных переходов, увенчанных здоровой буквой «М». В числе последних из вагона вышла Карина, следом вывалилась Наташка, дергая дурацкую клетчатую сумку, венец творения неизвестного мастера, многократно проверенную челночниками братских стран. Обе подошли к Олесе, явно несколько растерянные.
Карина, конечно, бодрилась. Впрочем, ей изначально было легче. Сразу по приезду ее должна была подобрать то ли родственница, то ли знакомая. Долгий день и пять часов пути тянулся, словно резина. Заразившись синдромом попутчика, Карина вскользь упомянула, что на первое время ее приютят, но на большее рассчитывать не стоит. Вот и сейчас, упакованная в голубенькие джинсы и кофточку с фирмовым лейблом, она изо всех сил старалась казаться безмятежной, хотя наверняка боялась. Москвы все боятся. Этот Молох пережевал и выплюнул не одного приехавшего в расчете на сладкую жизнь. Так что еще неизвестно, получится ли у школьной зубрилки эта самая сладкая жизнь. Не факт, ой не факт… Тут знаниями не возьмешь, это Олеся знала совершенно точно. Кто их разберет, московских родственников, презирающих всех остальных исключительно из-за географического положения…
Хмыкнув, Олеся перевела глаза на Наташу.
М-да. Без шансов.
Кто на такую посмотрит? Стоит дурочка в спортивном костюме, кедах, гитарой за спиной, щерится во все стороны, словно деревенская баба, впервые увидавшая светофор, и еще на что-то рассчитывает! Кастинги, видите ли, в Москве, куда ни плюнь… Певица, Мэррайя Кэрри, не иначе. Два аккорда, три прихлопа, а туда же, «Фабрика звезд» по ней плачет, а продюсеры все глаза проглядели, ожидая самобытную звезду…
— Ну, что? — оскалилась Наталья. — Покурим и двинем?
Олеся стиснула зубы. Кто бы мог подумать, что уезжая из дома, она столкнется со свидетелями своего позора.
На выпускном Лешка метался между Олесей и Кариной, не зная, какой сделать выбор. Сердцем он, вроде бы, склонялся к Карине, изрядно подпившей и оттого неудержимо-веселой, но куда более чуткие органы реагировали на Олесю, появляющуюся в нужный момент, всю такую зовущую и доступную. И когда здоровые инстинкты пересилили, Олеся позволила увести себя подальше от музыкальной долбежки.
Они долго тискались под лестницей, а потом Лешка придумал забраться в автобус, с его мягкими сидениями. До поездки на берег реки была еще масса времени, а тут такая возможность. И главное, ничего сложного, только двери отжать. Забравшись внутрь, Лешка и Олеся тут же предались греховной страсти.
Ни для нее, ни для него это не было первым опытом. Избавившись от лишней одежды, они довольно умело подстроились друг к другу. Продавленные сидения слегка поскрипывали. Лешка, вминая в них постанывающую Олесю, тяжело дышал, и улыбался, как Чаннинг Татум, а длинная, влажная от пота челка, падала ему на глаза.
Окна запотели, как в знаменитом блокбастере, и ей тоже хотелось провести ладонью по холодному стеклу, оставив отпечаток на мелких каплях.
— Давай, давай, — подбадривала она шепотом, прикусывала губу, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, вроде: «Какой ты классный!» или и подавно, пошлое: «О, да! О, да!», годное только для дурацких фильмов.
Посторонний звук и внезапный свет, ослепивший обоих, прервал увлекательное занятие. Они зажмурились, прикрывая глаза руками от фонаря, бившего прямо в глаза.
В автобусе стоял Юрка со своей идиотской видеокамерой и с глумливой улыбочкой на лице снимал происходящее. Олеся взвизгнула и попыталась прикрыться руками.
— Да ты охренел? — заорал Лешка.
— Вот это кадры, — пьяно рассмеялся Юрка. — Я прямо как Спилберг! Или, нет, Залман Кинг. Вы не отвлекайтесь, ребята, ваше рандеву — истинное украшение этого вечера…
— Отбери у него камеру, придурок! — взвизгнула Олеся и спихнула Лешку с себя. Тот скатился на пол, вскочил и тут же рухнул, запутавшись в собственных штанах, спущенных до колен. Юрка проворно прыгнул в двери испуганной макакой и исчез. Изрыгая проклятия, Лешка натянул штаны и, прихватив рубашку, бросился на поиски. Олеся, с трясущимися губами, торопливо одевалась, думая, что будет, если запись увидят родители.
Юрку тогда так и не нашли. Злая и расстроенная Олеся не поехала встречать рассвет, строго наказав Лешке избавиться от компромата, и отправилась домой.
На следующее утро ролик появился в интернете.
Она сколько могла скрывала произошедшее от родителей, но доброжелателей, решивших «открыть на поведение дочери глаза» было слишком много. В Москву в итоге она собиралась после скандала с матерью, засовывала вещи в сумку под многозначительное молчание отца. Да еще билетов, как назло, было мало. Пришлось плюнуть на экономию и брать место в купе, хотя обычный плацкарт был предпочтительнее.
Лешку она так и не увидела. Он позвонил прямо перед отъездом, сбивчиво извинялся, обещал, что уладит дело и заставит Юрку удалить ролик из сети.
— Ты когда вернешься? — запинаясь, спросил он. Олеся помолчала, а потом равнодушно сказала:
— А я, Леш, никогда не вернусь.
Молчание родителей перед отъездом было пережить тяжелее всего. На вокзал ее отвез отец, сунул в карман жидкую пачку денег и, торопливо чмокнув в щеку, сбежал, не дожидаясь, пока тронется состав. Его осуждение неприятно царапало сердце, хотя Олеся себя виноватой не чувствовала.
В конце концов, что она сделала? Ничего такого. Просто секс, к которому она относилась с обыденностью. Если бы не этот паршивец Юрка!
Но самым неприятным сюрпризом для Олеси было присутствие в вагоне одноклассниц. Карина оказалась соседкой по купе, а Наташка ехала в соседнем, а потом перебралась к ним, без труда уговорив попутчика поменяться местами. Едва поезд тронулся, она опустила с верхней полки свою вихрастую голову и хмыкнула:
— Ну, вы с Лехой и зажгли, правда, Каринка?
Олеся застыла. Карина усмехнулась, но развивать тему не стала. Покосившись на неизвестного мужичка, занимавшего соседнюю верхнюю полку, Наташка многозначительно продолжила:
— Нет, я все понимаю, дело молодое. Я даже тебе слегка позавидовала.
— Завидуй молча, — неприязненно посоветовала Олеся. Сосед с верхней полки с любопытством прислушивался к разговору, блестел глазами и плотоядно ухмылялся.
Наташка подначивала разговорами еще очень долго, и все норовила подсунуть телефон, на котором вроде была скачанная с интернета видеозапись, а потом стала намекать, что вдвоем в Москве будет куда проще, но Олеся разговор не поддерживала. Наташка заткнулась и притихла, лузгая семечки. На Олесю иногда падала шелуха, и она нервно стряхивала ее с простыней на пол. Карина почти не участвовала в разговоре, отгородившись наушниками, и читала детективчик в яркой обложке, ритмично качая ногой в такт музыке. В вагоне витал аромат лапши быстрого приготовления, сновали за кипятком пассажиры, придерживаясь за стену. Олеся изнывала от безделья и нежелательного общества, мечтая вырваться на волю и сбежать.