— Мы ищем дорогу в прошлое, в некий момент истории Старой Земли, — сказал Азек, пытаясь скрыть отвращение. — Нам сказали, что путь можно найти здесь.
— Все грани времени и пространства суть одно, — медленно кивнув, произнесло создание. — Все они связаны горем, ведь что такое жизнь, если не беспрерывная, непреложная вереница потерь? Таковы нити, что скрепляют бытие.
В прежние годы Ариману захотелось бы поспорить со Счислителем на данную тему, но жестокая печаль воина до сих пор не ослабла, и он не нашел возражений.
Они долго шли по колоссальному залу, пока не добрались до арки со сводом из каменных блоков величиной с «Лендрейдер». За ней уходил вниз коридор, откуда доносился далекий шум бурного потока.
Существо вперило взор в Азека, пылающие глаза под капюшоном расширились, и легионеру почудилось, что этот огонь объял его целиком.
— Покажи мне свои скорби, — приказал Счислитель.
Раньше вершину охраняли два гигантских стража, поставленных здесь древней расой, которая однажды держала Галактику на ладони, но позволила ей соскользнуть. Обломки этих исполинских машин лежали повсюду вокруг тропы, ведущей в прокаленную солнцем горную долину.
Глядя на неровные склоны пика, Лемюэль то и дело замечал разбросанные по ним осколки с плавно изогнутой поверхностью, которые блестели наподобие фарфора или переливчатого терраццо [105]. Когда отряд шел по каменному мосту, взметнувшемуся над глубоким ущельем, Гамон увидел внизу вытянутую головную секцию одного из громадных хранителей.
— Ты был прекрасным творением, — произнес летописец. Даже разбитая на куски, двуногая машина очаровывала его изяществом пропорций и изгибов. — А воины Тысячи Сынов разрушили тебя.
Линзы сужающегося кверху черепа-кабины изящно мерцали лазурью — такой же, что на акварельном пейзаже океанов древней Терры, висевшем на вилле Лемюэля в Мобаи.
— Хоть в чем-то они поступили верно, — заметил Ольгир Виддоусин, обильно харкнув вонючей мокротой с края моста. Плевок пролетел двести метров и шлепнулся точно в центр глаза поверженного великана.
— Серьезно? Даже твоему легиону не чуждо некоторое понимание эстетики. — Гамон показал на декоративные кожаные шнуры, обтягивающие шлем Ольгира, на его пояс и перевязь для меча с бронзовыми вставками, покрытыми резьбой в виде волков. — Уверен, ты способен оценить красоту машины.
— Ее сделали чужаки, — буркнул Виддоусин. — Меня радует, что она мертва.
— По-твоему, если что-то создано ксеносами, то уже не может быть прекрасным?
Кивнув, Ольгир пихнул Лемюэля между лопаток. Толчок, больше похожий на удар, отозвался в руке Гамона жгучими прострелами.
— Йа, ты правильно понял, — сказал фенрисиец. — Давай, лезь дальше.
Летописец потер плечо, воображая, какой синяк появится там после соприкосновения с кулаком Виддоусина. Еще один пункт мучений в длинном списке травм. Нервы в обрубке предплечья зажили скверно, и по ночам Лемюэль просыпался от фантомных болей, хватаясь за отсутствующую кисть. Хотя бы лангеты с ног уже сняли, но лечивший его Ольгир совместил кости немного криво, и они ныли даже при ходьбе по ровным поверхностям.
Подъем на гору обернулся для Гамона особенными страданиями. На каждом шагу раскаленные шипы боли вонзались ему в позвоночник и места, вроде бы никак не связанные с ногами.
Шаркая подошвами, летописец поднимал в сухой воздух облачка мелкой соляной пыли, от которой у него пересохла глотка и дыхание превратилось в череду хрипов. Солнце палило так же беспощадно, как и во время прошлого визита Лемюэля на эту кучу навоза в обличье планеты.
Тогда мир еще не сошел с ума, а Космические Волки и легионеры Тысячи Сынов, связанные узами братства, вместе взбирались на пик. Гамон едва мог поверить, что это случилось считанные годы назад. С тех пор произошло слишком многое, и Галактика преобразилась.
«Какие еще перемены ждут нас в ближайшие годы?»
Далеко впереди, во главе отряда, шагали Бёдвар Бъярки и громадный воин в матово-серебристом доспехе без знаков различия. Прежде летописец не видел таких Астартес, однако чувствовал исходящую от них колоссальную мощь. За ними брел скованный цепями космодесантник в простом обтягивающем комбинезоне, окруженный когортой таллаксов. Сопровождала его сестра Цезария.
Лемюэль не помнил, встречал ли он пленного легионера прежде, но по татуировкам в виде рукописных символов догадался, что перед ним адепт с Просперо.
«Возможно, Волки и его захватили в Камити-Соне? Скорее всего, так, но зачем брать узника на Агхору?»
По флангам группы маршировали раскрашенные автоматоны — сгорбленные создания с вытянутыми конечностями и гладкими черепными куполами. Киборги, готовые мгновенно броситься в атаку, грозно шипели прерывистыми помехами. Их погонщики в красных рясах Механикума, склоняясь над свободно закрепленными устройствами управления, переговаривались на щелкающем двоичном наречии. Гамон не знал их языка, но понимал, что техножрецы спорят между собой.
В ста метрах перед летописцем ступали Йасу Нагасена и Парвати. Некоторое время назад Лемюэль попробовал идти быстрее, чтобы догнать Чайю и поговорить с ней, но Ольгир схватил его за плечо и просто сказал: «Нет».
Потом Парвати оглянулась на Гамона с таким испепеляющим презрением, что он даже обрадовался нежеланию Волка отпускать его дальше, чем на метр.
— Думаю, ты ей не нравишься, — сделал вывод Виддоусин.
— Нет, — признал Лемюэль. — Уже нет.
— А раньше нравился? Она была твоей женщиной?
— Нет, Чайя была женщи… в смысле, она любила Камиллу.
Ольгир кивнул:
— А, ту ведьму, которую забрали багряные колдуны.
— Камилла не ведьма! — огрызнулся Гамон.
— У нее же имелись способности, йа? Как у тебя?
— Да, имелись, но не такие, как у меня.
— Значит, ведьма, — заключил Виддоусин, коснувшись мехового амулета, который болтался у него на горжете. — Что умеет?
Лемюэль вспомнил, как целыми часами сидел рядом с Шивани, пока она осторожно касалась найденных в том или ином раскопе артефактов и рассказывала их истории. Чтобы не наткнуться на опасные или болезненные образы, Камилла обычно дотрагивалась только до вещей повседневного обихода, различной домашней утвари.
— Она владела психометрией, — сказал летописец. — Просто прикладывала руку к любому объекту и говорила, откуда он взялся, кто и когда использовал его. Могла поведать о жизни каждого человека, прикасавшегося к этой вещи, и о том, что она для него значила.
Помолчав, фенрисиец ладонью прикрыл глаза от солнца.
— Так почему эта женщина теперь ненавидит тебя?
— Я совершил нечто очень скверное и неизбежно отвечу за это рано или поздно.
Вдаваться в подробности Лемюэль не стал — ему не хотелось вновь переживать тот момент, когда он заставил узницу убить ее собственного сына.
Отряд еще пять часов взбирался по склонам горы, раскаленным, будто котел на огне. Привалы устраивали только для того, чтобы неулучшенные люди попили воды и немного передохнули в тени автоматонов. Угольно-черная кожа Лемюэля блестела на жаре, он истекал потом и покрылся солнечными ожогами.
Наконец, в три часа пополудни группа достигла цели.
К тому моменту Гамон уже не ощущал почти ничего, кроме страданий. Обе ноги казались ему культями из беспримесной жгучей боли, а позвоночник — раскаленный добела штырь — причинял Лемюэлю мучения, от которых он почти ослеп. В висках у него стучало от теплового удара.
Ковыляя вперед, летописец врезался в спину Ольгира и недоуменно поднял глаз на инеисто-серую кирасу воина, ослепительно сверкавшую в лучах светила. Собрав во рту остатки слюны, Гамон спросил:
— Почему встали?
— Всё, пришли.
Оглядевшись, Лемюэль изумленно приоткрыл рот. Отряд стоял на краю широкой воронки из остекленевшего камня, похожей на неглубокое озеро. За ней начиналась исполинская борозда в отвесных скалах, уходящая далеко в толщу горы. Склон разделялся точно по продольной оси, так аккуратно, словно V-образную расселину выжгли в нем орбитальным лазером.
Но ни одно оружие, разработанное жречеством Марса, не обладало подобной точностью или мощью. Путникам открылась сердцевина пика, наглядная картина его геологической истории. На солнце блестели испещренные прожилками напластования породы, никогда прежде не видевшей дневного света. Окажись здесь саванты-геологикус Механикума, они со временем изучили бы недра горы и познали глубочайшие тайны Агхору.
В центре кратера возвышалась неуместная здесь колонна из черного камня, нечто вроде вулканической пробки [106], обнажившейся после того, как более мягкая порода вокруг нее рассыпалась за целые эоны эрозии.
На мгновение Гамону показалось, что на вершине темного шпиля замер великан с кожей цвета меди, держащий недвижимое тело павшего сына. От капель пота у летописца слиплись веки, он моргнул, и оба силуэта исчезли.
Бёдвар и легионер в матовой броне подозвали к себе Лавентуру и охраняемого ею сына Магнуса, после чего повели группу в воронку. Миновав черный обелиск, они направились к разлому в склоне.
Рассмотрев цель похода, Лемюэль напрочь забыл об усталости.
По расселине поднималась величественная лестница из белейшего мрамора с золотыми и голубыми прожилками. Вдоль ее ступеней выстроились изваяния воинов в доспехах, ученых в длинных одеждах, королей с венцами на головах и мудрых мыслителей.
— Раньше тут так же было? — уточнил Ольгир.
В прошлое свое посещение Агхору летописец не взбирался так высоко, но Ариман в мельчайших подробностях описал ему битву со стражами вершины. Ни в одном из рассказов главный библиарий не упоминал ни о чем подобном.
Гамон покачал головой, продолжая изучать лестницу, пронзившую сердце горы.
— Как ты думаешь, — спросил он своего стража, — что там, на вершине лестницы?
— Алый Король, — ответил Виддоусин. — Кто еще мог вырезать для себя трон из горы, здоровой, как Асахейм?
Пламенный ад расступился, и Ариман обнаружил себя в одиночестве посреди непроглядной тьмы. Его окружала пустота настолько абсолютная, что Азек даже не осознавал, где она начинается или заканчивается. Воин попытался отыскать какой-нибудь визуальный ориентир, чтобы определить свое местоположение на бескрайних просторах черноты, но безуспешно.
«Куда он попал?»
Учитывая, что отправили его сюда из чертогов не рожденных в глубинах эмпиреев, ответ мог оказаться каким угодно.
Ариман ощутил жаркое дыхание ветра, напоенного двумя неразлучными запахами войны: дыма и горелого металла. Второе дуновение понесло Азека вперед.
Возможно, так начинается его странствие в прошлое Терры, на руины Старой Земли? В легендах звездоплавателей упоминались экипажи, которых умчали в былое или грядущее бурные волны Великого Океана; даже самые достоверные истории гласили, что в таких странствиях человека ждут бури и безумие.
И плату за подобные путешествия берут вперед.
Ёкай предупредил, что мзду с них возьмут скорбью, но что это значило?
Легионер не задавал вопрос вслух, но сразу же получил нечто вроде ответа. Тьма мгновенно развеялась, и Ариман оказался под бронзовым диском солнца, знойные лучи которого пламенным молотом били по наковальне земли. Азек стоял в громадной толпе из тысяч мужчин, женщин и детей. Люди бесцельно бродили по временному лагерю, раскинувшемуся на холмах вокруг города с мраморными стенами, золотыми шпилями и куполами, выложенными глиняной черепицей.
Над горизонтом к востоку и югу висела дымная пелена. В тучах нефтехимического смога на севере мелькали молнии, а на западе слоистые облака радиоактивных выбросов сыпали ядовитый пепел на развалины поселений побежденного врага.
Окруженный войной город внизу каким-то образом избежал разрушительных последствий боев. Его врата уцелели, на стенах не появилось рытвин от разрывов снарядов или остекленевших участков от попаданий из высокоэнергетических лазеров. Перед мысленным взором Аримана встало воспоминание, сначала показавшееся ему чужим, — образ, который за века, прошедшие после трансформации Азека в легионера, стал эфемерным, будто легкая дымка.
— Я знаю это место, — произнес корвид.
— Конечно, знаешь, навозная башка. Мы же в Сузах [107], — сказал кто-то позади него.
Обернувшись, Ариман увидел возле себя мальчика примерно десяти вёсен от роду, черты которого воин знал не хуже собственных. Лицо ребенка, взявшего Азека за руку, выражало нечто среднее между надеждой и детской невинностью.
Ариман пораженно вздохнул; чувство вины и горечь утраты отозвались в нем болью, как от удара ножом в живот.
— Ормузд… — выговорил он.
Стоило ему произнести имя брата, как реальность исказилась и декорации поменялись вновь — древний город державы Ахеменидов исчез как пустынный мираж. На его месте возникли вершины со снежными шапками, подпирающие крышу мира. Азек и другие пареньки в тренировочных хитонах мчались по узкому отрогу. Разгоняясь на скользких обмерзлых камнях, они перескакивали трещины в скалах.
Корвид несся в общей стайке, чувствуя почти позабытую легкость и силу юного тела. Ариман смеялся на бегу, и его легкие пылали, отчаянно втягивая разреженный горный воздух.
— Ходу, Азек! — крикнул Ормузд, отлично чувствовавший себя на высоте. Брат уже опередил основную группу на десять шагов, а то и больше; его черные, как смоль, волосы и кожа цвета красного дерева ярко выделялись на фоне чисто-белого снега.
В гонке по утесам состязалась дюжина ребят, но лишь двое отделяли Аримана от Ормузда. Зачерпнув из резервов выносливости, Азек поравнялся с ближним соперником.
Противник неуклюже попытался столкнуть его с тропы, но Ариман ловко вильнул вбок и в своем настоящем вспомнил, что уже тогда заранее видел движения других юношей. Второй бегун предсказуемо захотел подставить ему подножку, но Азек без труда увернулся и догнал брата.
Лицо Ормузда сияло заразительной радостью, и Ариман расхохотался вместе с ним. Ноги мальчиков работали, будто поршни; впереди уже виднелась финальная преграда. Они были близнецами, лучшими друзьями и рекрутами XV легиона, однако оба хотели выиграть это братское состязание.
Кандидаты добрались до водопада над озером, покрытым ледяной коркой. Подростки могли пробить ее лишь в паре участков, в остальных же местах толстый слой замерзшей воды не уступал по прочности пластбетону. Здесь их ждало решающее испытание, последний барьер, отделяющий мальчика от мужчины.
Добежав до края водопада, братья взялись за руки и прыгнули вниз. Они падали вдвоем, истерически хохоча, и не ведали, какой лед встретит их — хрупкий, словно стекло, или твердый, будто сталь.
Теперь Азек знал ответ. Он проживал это мгновение уже второй раз.
Братья вместе раскололи тонкую пластинку льда и погрузились в мерзлую влагу.
Но сейчас Ариман не ушел с головой в черную воду, как тогда, а оказался в гуще какого-то сражения. Мимо него свистели разрывные болты, краска на едущих позади танках вспучивалась под шквалами лазерного огня, а в небе, расчерченном инверсионными следами ракет, рвались зенитные снаряды и кувыркались остовы подбитых самолетов.
Впереди пылал один из эскарпов последней крепости правителя этого мира, еще сопротивлявшейся XV легиону.
Корвид замер, не желая делать ни шага вперед. Он понял, в какой битве очутился и что за кошмар его ожидает.
Кто-то хлопнул Аримана по плечу рукой в латной перчатке.
— Шевелись, брат.
Он сразу узнал звучный интеллигентный голос Ормузда, несмотря на искажение от вокса боевого шлема. Близнец Азека воплощал в себе лучшие черты воина Космического Десанта: высокий и широкоплечий, он вызывал у людей благоговение, переходящее в страх, но обладал также царственным величием и авторитетом. Сейчас вокруг его правого кулака трещали разряды молний, и по багряному доспеху пробегали мерцающие отблески эфирного света.
— Нет, — прошептал Ариман, когда брат отвернулся от него, не дожидаясь ответа. — Ормузд, подожди. Твой дар… Не надо…