— Нет! — гордо ответил эльф. — Что-то другое, но не мясо и не это… А есть грибы? Или, например, салат из молодых побегов…
Люблю мужиков, которые считают, что хорошая хозяйка из яиц и картошки слепит бульон, щи, окрошку, креветок, лобстеров, омаров, салат из мидий и кальмаров, пирог, десерт и фуа-гра, и все, что не было вчера!
— Послушай, — вспылил повар-полуночник в моем лице. — Я даже не знаю, как тебя назвать: эльфом или придурком? Придурком, мне кажется, не так обидно! Хватит себя вести как маленький ребенок!
— Ну вот опять ты кричишь на меня. Что я тебе плохого сделал? — обиделся Ипохондриэль, натягивая одеяло себе на грудь. — Я же не кричал на тебя, я просто спросил… А ты кричишь… Ты даже не спросила, как я себя чувствую… А вот это обидно!
Я отвернулась в противоположную от эльфа сторону и, несмотря на его лекцию на тему «Ты меня совсем не любишь», уснула.
Утром меня трясли за плечо, причем так, словно к нам в гости заглянул слон и навалил кучу в коридоре, а жребий выгребать пал на меня.
— Я есть хочу, — жалобно заметил Ипохондриэль. — Ты ничего не приготовила? Я думал, ты приготовила, проснулся и почти выздоровел…
— А я заболела, — соврала я, накрываясь одеялом с головой. — Это ты меня заразил…
— Плохо, — внезапно погрустнел эльф. — Ты заболела, потому что ела мясо! Я же говорил тебе, не есть мясо, а ты ела…
Мне срочно нужен Шерлок Холмс, чтобы найти хотя бы следы логики в данном заявлении. И доктор Ватсон на случай, если следы будут найдены.
— Принеси мне водички, — прошептала я, пока мне завидовали все умирающие лебедки.
— А встать ты не можешь? — Ипохондриэль смотрел на меня с явной обидой. — Откуда я знаю, где у тебя вода? А еще я немного болею…
Только не говори, что ты еще не настолько окреп, чтобы удержать в руках стакан с водой, ибо я боюсь представить, что творится в туалете. Улыбнитесь! Вас снимает скрытый снайпер!
— Ну принеси воды, — заныла я, вспоминая детство. — Я себя очень плохо чувствую. — Нет, а почему ему можно болеть, а мне нельзя?
Ипохондриэль, который так и не Умриэль, развернулся и ушел. Я замерла в предвкушении. Прошла минута, две, три… Я начала волноваться. На кухне было тихо, поэтому я, охая так, что мне пенсию должны выдать вне очереди, поплелась на кухню. На стульчике сидел обиженный эльф, разглядывая узоры на моем любимом блокноте.
— Ты встала? — спросил он, глядя на меня. — Как ты себя чувствуешь?
Я скукожилась так, что даже капитан Очевидность достал свою подзорную трубу и вынес вердикт, что мне осталось всего ничего…
— Видишь, я спросил, как ты себя чувствуешь, — вздохнул Ипохондриэль, водя пальцем по узору. — А ты меня тогда не спросила…
Заботливый ты мой! Перед тем как доверить тебе хомячка, я бы на всякий случай с ним попрощалась и прикинула, есть ли у меня красивая коробочка.
— И я обиделся, — надулся эльф, складывая руки на груди.
Меня подмывало найти электронную визитку похоронного агентства. Есть у меня предчувствие, что, когда будет играть музыка, ее услышу только я, скорбно вытирая платочком уголки глаз. Отмучил и отмучился.
— А теперь слушай сюда внимательно! — продемонстрировала чудеса исцеления я, беря его за кончик острого уха. — Если у меня встанет выбор между тобой и котом, то, поверь мне, котишка тебя вздует примерно с таким же счетом, с которым клуб легионеров сыграл бы с запасным составом молодежной сборной завода «Химпроммаш».
— Больно! — вздохнул Ипохондриэль. — Женщина должна любить мужчину, заботиться о нем…
— Мужчину, а не тебя! — рявкнула я прямо ему в ухо. — Мужчину!
Потом мне стало стыдно, я отпустила покрасневшее эльфийское ухо и миролюбиво заметила:
— Ты подрасти немного, согласна подождать.
Правда, уточнять, где именно я буду ждать, мне не хотелось.
Эльф дулся, бросая на меня взгляды, преисполненные обиды и разочарования. Он даже заявил, что с этого момента со мной не разговаривает. Причем сделал это раз двадцать, торжественно, словно давал клятву, приносил присягу и просил руки. Стоило мне только забыть о том, что со мной не разговаривают, молча занимаясь обдиранием старых обоев в коридоре и разведением клея, как мне тут же напоминали о безмерной обиде, утверждая, что будут обижаться на меня еще лет сто. Я понимала, что столько не проживу, но мысль о том, что где-то в эльфийском лесу у меня будут круглосуточные поминки незлым, тихим словом, меня как-то утешала.
— Помочь не хочешь? — поинтересовалась я, критически глядя на ободранную стену.
— Что-то я себя плохо чувствую, — внезапно поменялся в лице Ипохондриэль. — Голова болит… И я на тебя обижен! И с тобой не разговариваю!
— Ха, — вздохнула я, глядя на часы на телефоне, которые показывали без десяти шесть. — Ну что ж… Давай прощаться, неразговорчивый мой.
— Что значит прощаться? — перепугался эльф, забегав глазами. — То есть… Я тебе не понравился?
Хм… Как бы так помягче сказать? Если я вдруг захочу побыть в шкуре матери Терезы, посвятить свою жизнь уходу за страдальцем, научусь бегать с травяной котлетой наперевес, вооружившись терпением, лаской и нежностью, то тогда да, вполне сойдешь.
— То есть не понравился? — глаза Ипохондриэля округлились. Он занервничал и упал передо мной на колени, облизывая пересохшие губы. — Только не обратно… Я прошу тебя… Только не обратно… Там меня не любят… Там меня бьют…
— Мало бьют, — заметила я, понимая, что после лекции про ГМО бить будут аккуратней, но сильнее. А то мало, вдруг переусердствуют ненароком и Умриэль станет солнцеедом? Питаемся солнышком, размножаемся почкованием. Где-то в голове звенела детская задорная песенка: «По почкам, по почкам бьем больно нарочно, в почку — бух! Свет потух!»
— Эй! Демон! Я заключал договор! Ты обещал мне невесту, которая меня полюбит! Ты где? Ты ведь обещал? — рыдал ушастый друг, медленно тая в воздухе. Я принюхалась. Нет, гуманизмом в моей квартире больше не пахнет.
Я молча взяла обои, отмерила и стала резать, прикидывая, как обрадуется хозяин новому ремонту. Пока в мечтах появлялся евроремонт, первая полоса медленно отлипала от стены, собираясь гармошкой. Липкие от клея руки никак не хотели отлипать от одуванчиков. Хотелось сесть на стульчик и завыть от отчаяния, но я обессиленно сползла по стене, швыряя кисточку в отлипшие обои. Я утешала себя тем, что это просто стены неровные, проектировщики косоглазые, строители криворукие, а я — молодец! Я хотя бы пыталась!
— Ремонт затеяла, наказание мое? — у меня перед глазами помахали актами, которые я пыталась поймать липкими от клея руками.
— Нет, просто экспериментирую со стилями. От бомж-кретинизма до эконом-минимализма, — ядовито заметила я, пытаясь отобрать акты. — А то у меня тут гостиница «Холостяцкая берлога». Туристический сезон в разгаре. Короче, хозяин меня убьет!
— И не просто убьет, — заметил демон, осматривая прилипшую к куску обоев кисточку. — Он тебя в ад пошлет, наказание мое!
— Я бы ограничилась задницей, — тяжело вздохнула я, пытаясь прилепить полосу на место.
— Хочешь сказать, что у тебя уже есть знакомый маршрут? — рассмеялся демон, присаживаясь рядом. — Акты подписывать будешь, наказание?
— Слушай, — я коварно посмотрела на акты, а потом перевела взгляд на лицо демона, который сразу же отрицательно покачал головой, глядя на свой красивый костюм. — Да! Ты меня правильно понял! Что значит «нет»? Тогда я ничего не подпишу!
Надеюсь, в ассортименте улыбочек у меня завалялась какая-нибудь милая и очаровательная улыбка, ибо без нее обои придется клеить самостоятельно.
Акты полетели на пол. Демон снял пиджак, глядя на меня так, словно жарил оладушек из меня на сковородке, пообещал мне такой Диснейленд, стоит мне только пасть смертью в битве за личное счастье, и витиевато выругался.
Через десять минут я держала обои, а демон их аккуратно резал. Мы проклеили четыре полосы. Нет, такими темпами к полуночи мы прихожую не закончим.
— А ничего, что ты ее наоборот клеишь? — поинтересовался демон. — И рисунок сдираешь, — усмехнулся демон, отойдя от меня и табуретки.
— Сойдет! — усмехнулась я, высунув язык от усердия. — Сдулись одуванчики!
Я отодвинулась от стены, критично рассматривая результат, скользкая от клея табуретка зашаталась под ногами. Ой! Как я хочу быть птичкой! Но взмах руками и слетающая с ноги тапка, намекали, что рожденные ползать летают метко.
Я падала на спину, понимая, что еще немного — и за мной будут ухаживать не только как за девушкой, но и как за инвалидом.
Неизбежное падение и приземление с криком «Ой!». Меня держали на руках, рядом валялись перевернутая табуретка и слетевшая тапка, а сердце билось с такой силой страха перед болью, что даже сразу не поняло, что впервые не упало на пол. Впервые в жизни меня поймали в момент неизбежного падения. Нет, я сейчас не лежу, изучая потолок, не плетусь старой каргой в сторону кровати, чтобы отлежаться, не ползу раненым бойцом в сторону комнаты, всхлипывая и проклиная производителей табуретки, не ковыляю юродивой, затаив злобу на закон подлости. Меня просто поймали… Я считаю удары сердца, пытаясь успокоить его, но оно не успокаивается. Мне страшно даже обернуться, потому что я точно знаю, что оно сейчас может предательски дрогнуть.
— Что-то ты быстро решила выйти из игры, — усмехнулся демон, отпуская меня, пока я пыталась снова восстановить равновесие не только душевных сил, но и вестибулярного аппарата. — Рано, слишком рано…
— Слушай, — как-то неловко и неуверенно начала я, понимая, что мне хочется узнать кое-что очень важное. — А кандидатов на выбор точно двенадцать?
— И ни одним больше, — ответили мне, глядя в глаза.
— А нельзя как-то поменять договор? Например, дополнительное соглашение, — вздохнула я, почему-то стараясь отвести взгляд. — Ну, например, чтобы это были люди. Нет, я не расист и понимаю, что они чем-то похожи на нас… Но есть момент, который меня смущает в каждом… Хвосты, клыки, уши смущают… Очень…
— Поздно, — заметил демон, глядя на то, как я честно подписываю на подоконнике акты. — Мне пора. Встречай!
Стоило демону исчезнуть, как посреди коридора возник силуэт. Судя по виду со спины, дедушка решил тряхнуть стариной, недавно схоронив бабушку. И сейчас вакансия бабушки свободна. Это что? У меня теперь тут филиал дома престарелых? Нет, я понимаю, что любви все возрасты покойны… Тьфу ты! Покорны… Но в его возрасте стрела Амура больше напоминает обширный инфаркт, а постель должна иметь стойкую ассоциацию с грелкой.
В тот момент, когда я надеялась, что не стану причиной рубца на чужом сердце, и прикидывала, как буду искать чужие очки по всему дому, пока рядом скрипучим голосом проклинают маразм, дедушка обернулся.
Я бы ему дала… А впрочем, неважно. Но если так посудить, то раз… ой! лет тридцать пять с натяжкой… Кроме красивого лица меня радовало только то, что он уже седой ко мне попал. Так что совесть у меня будет чиста…
Глава седьмая
Ректальные кары
— Если что-то упало в кабинете ректора, пусть валяется.
Главное — не наклоняйся!
Я подозрительно присматривалась к кандидату на предмет милых атавизмов, которые имеют все шансы передаться по наследству. Ибо, судя по предложенным вариантам, в наследство им больше оставить нечего. Ни копыт, ни рогов, ни ушей, ни цветового разнообразия. Обычный высокий мужчина приятной внешности стоял и осматривался в моем коридоре. Но сердце чуяло подвох.
— Какой курс? — прищурился гость, глядя на меня. Не хочу его расстраивать, но…
— Плохой. Все дорожает, — вздохнула я, чувствуя себя биржевым брокером. — Бензин уже вон сколько стоит! И еще расти будет!
— Средний балл? — прищурился уже седой жених, оглядывая мою квартиру.
— По шкале Рихтера? — горестно вздохнула я, стараясь не смотреть на орочьи каракули на обоях, которые я еще не успела ободрать. Мы с демоном проклеили две стены. Осталось еще немного. Так что пусть в следующий раз захватит с собой стремянку и валик. Буду премного благодарна.
— А если я напишу твоим родителям, что ты ведешь себя безобразно? — брови гостя сдвинулись, а я посмотрела себе под ноги.
— Погоди, сейчас найду почтовый индекс, — усмехнулась я. — А ты пока сходи на почту, купи конверты.
— Кто тебе дал право так разговаривать со своим ректором? — надменно произнес жених, чинно закладывая руки за спину. — Или ты хочешь остаться после уроков? Я могу организовать. Будешь котлы мыть или выгребать опилки из-под мантикоры!
— А кто тебе дал право так разговаривать с человеком, у которого диплом бухгалтера с отличием? Сейчас возьмешь тряпку и будешь вытирать клей! — ответила я, вспоминая, как разговаривала с особо толковыми контрагентами.
— Сейчас я тебе выговор сделаю за такую дерзость! — вспылил мужик, который мне почему-то резко разонравился. — Тебя отчислят и сломают твою палочку!
— Природа не предусмотрела у меня палочку, — фыркнула я, понимая, что не судьба от слова «совсем». Ну нет у меня палочки, чтобы мужественно стучать ею по столу в качестве последнего аргумента. Так что обычно я женственно это делаю папкой.
— Дерзишь? Надо тебя наказать как следует! — меня взяли за лицо, надменно всматриваясь в получившуюся «рыбку». — Таким, как ты, не место в Академии магии! Позор! Студентка, которая смеет дерзить своему ректору!
Полярная сова с письмом, видимо, потерялась по пути, зато ректор пришел лично, чувствуя, что мне очень срочно нужно магическое образование. Я представила себя среди малышни, которая боится попасть не на тот факультет, эдаким кукушонком-акселератом, возвышаясь над толпой как минимум на две головы. Судя по некоторым проводкам, меня сразу должны зачислить на пятый курс со словами: «Упс, нам кажется, что учить вас уже нечему!» — и готовить диплом с отличием.
Мое лицо отпустили, самодовольно улыбаясь. Глаза у жениха были серые, холодные и какие-то мертвые. Он снова осмотрелся по сторонам, усмехнулся, одарив взглядом мои одуванчики, а потом шагнул в комнату.
— Покои, понятно, — рассуждал вслух жених. — Мне нужны будут место под лабораторию, под кладовку для трупов, отдельная комната для магических практик, личный кабинет и комната под библиотеку…
— Вам завернуть? — сардонически спросила я, понимая, что гостиная-зал-спальня и даже иногда столовая его совсем-совсем не устраивают.
— Что завернуть? — удивился гость, поглядывая на кухню.
— Губу! — фыркнула я, понимая, что ванная предназначена для грязных делишек, но не настолько! — Могу дать пакетик и салфетку!
— Мне нужен будет стол, чтобы работать, и инструменты! — заметил жених, который уже пугал меня своими наклонностями. — А также лопата!
— Разгребать проблемы? — обрадовалась я, внезапно проникшись уважением к мужику, который не создает проблемы, а намеревается их героически решить.
— Потом узнаешь! — буркнул гость, решительно проходя на кухню. — Стол у тебя маленький. Плохо. Нужен будет новый, большой.
Я прислушивалась с явным интересом. Надежда, которая уже слегка завонялась, внезапно воскресла, пока мой взгляд упирался в спину на первый взгляд нормального, обстоятельного мужика.
— Так, мне нужна будет ванна. Большая, — деловито заметил жених, разгуливая по дому. — Инструменты у меня, если что, есть… А еще я собираюсь выйти на работу.
— А кем, прости, ты собираешься работать? — я боялась даже дышать в его сторону. А то вдруг его сдует с горизонта моего одиночества?
— Как кем? — удивился гость, глядя на меня, как на продукт жизнедеятельности. — Я — Энивальд Гектор. Ректор Академии. Заслуженный учитель, обладатель первой магической степени…
Ничего себе! Я сразу представила научный симпозиум специалистов, где я в вечернем платье аплодирую своему мозговитому супругу, который только что защитил очередную степень. Воображение разыгралось, как и аппетит, рисуя гения, который…
— По некромантии! — закончил участник предбрачной гонки. Торжественная пауза слегка затянулась. Аппетит взял отпуск за свой счет на неопределенный срок. Комочек тошноты доверчиво подполз к горлу и решил остаться там до выяснения обстоятельств. Мысли о том, что на моем кухонном столе будут собирать Франкенштейна, пока я буду крошить салатик и жарить котлетки из того, что не пригодилось, заставляли меня задуматься.