— Да, Лаура, было приятно познакомиться.
— Ага, и мне тоже, — ответила она, выбегая с кухни.
Брок осторожно подтолкнул меня вперед, оторвавшись от моей спины, подошел к матери, наклонился, чтобы она поцеловала его в щеку.
— Хорошо проведи время, дорогой. — Услышала я ее шепот.
— Точно, — пробормотал он, и она отошла, посмотрев на меня.
— Хорошего вечера, Тесс. Приятно было с тобой познакомиться.
— С вами тоже, Ферн, — ответила я.
Она пошла на выход, Брок схватил меня за руку и последовал за ней, потянув за собой.
Мы вошли в гостиную, оторвавшись друг от друга, потому что дети одновременно прощались со мной, и атаковали ноги Брока, обнимая (он позволил атаковать себя своим племянникам, но племянницу поднял на руки, крепко ее обняв, поцеловав, потом подул ей на шею, она захихикала с детским самозабвением, и наблюдая за ними, я боролась с теплой волной сентиментальности), потом столпотворение закончилось, я стояла посреди видавшей виды гостиной Брока, когда он закрыл входную дверь.
Запер ее на три замка (ручку, засов, цепь) и повернулся ко мне.
— Твоя мама хотела плюнуть на могилу отца? — спросил он, приподнимая брови.
— Развод был тяжелым, хотя твоя родня явно имеет больше шансов в этом вопросе, мои обходили друг друга на милю, а то и больше.
Он ухмыльнулся мне.
Я наклонила голову в сторону и спросила:
— Значит Рекс и Джоуи?
Его ухмылка превратилась в улыбку во все лицо, затем он совершил движение и прежде чем я поняла, даже после того, как все произошло, я до конца все же не понимала, каким образом оказалась лежащей на спине на диване с Броком, возвышающемся на мне. Единственное, что я поняла, что уже была на диване.
— Рекс и Джоуи, — сказал он, удерживая мой взгляд, в котором читалось веселье, его руки двигались по мне, не способствуя расслаблению или общению. — Мои парни. Я был женат на их матери пять самых несчастных лет своей жизни. Потом я развелся после пяти самых жалких лет своей жизни. Два года назад она снова вышла замуж, теперь занимается тем, что делает жизнь своего нового мужа несчастной, к счастью для меня, она переключилась на него. Рексу десять, Джоуи двенадцать. Они хорошие парни, я забираю их каждые выходные, две недели летом и всякий раз, когда Оливия посещает спа довольно часто, если учесть насколько ее новый муж-жертва загружен, и меня это вполне устраивает, потому что я участвую в жизни своих детей, видно мои гены оказались доминирующими, они не являются занозой в заднице, как их мать.
— Я так понимаю из твоих слов, что вы не мирно разошлись, но остались друзьями, — отметила я, и веселье в его глазах распространилось по всей комнате, а также по его телу, которое стало сотрясаться от сдерживаемого смеха.
— Да, детка, прости, что не объяснил более ясно.
— Значит, твой брак с ней был самыми несчастными пятью годами в жизни?
— Да, и, хотя мое существование без нее она сделала скудным в финансовом плане, но не несчастным по жизни.
— Тогда почему ты женился на ней?
Он слегка наклонил голову в сторону, приняв более серьезное выражение лица.
Потом ответил:
— Потому что существовала одна Оливия, с которой я встречался, влюбился и попросил выйти за меня замуж. А потом появилась Оливия в медовый месяц. Как день и ночь. Тьма и свет. Я не шучу, дорогая, такое впечатление, что это была совсем другая женщина. Это был настоящий удар.
Я уставилась на него, шокированная и заинтригованная его словами.
— Правда? — Спросила я.
— Да, — ответил он.
— Но это... — я замешкалась, — страшно.
— Ты будешь мне об этом рассказывать, — с чувством произнес он, а я подумала об Аде и Вике, как Ада предстала перед Викой такой, какой он хотел ее видеть, а как только поимела кольцо на пальце, показала ему настоящую Аду, сделав его несчастной жертвой, в качестве которой и хотела его иметь.
— Почему так поступают женщины? — Спросила я.
— Поскольку у меня есть член, я надеялся, что ты мне ответишь на этот вопрос, — ответил он.
— Я понятия не имею, — произнесла я, и его веселье вернулось через улыбку, а тело опять задрожало от беззвучного смеха.
Он спросил:
— Тебе намекнуть?
— Намекнуть на что? — Спросила я.
Его руки перестали по мне блуждать, и он взял свободной рукой мое лицо с одной стороны.
И прошептал:
— С Тессой О'Хара, получишь только то, что видишь. Никакой херни. Никаких заигрываний. Никаких масок. Никакой лжи. Ничего. Она, такая, какая есть. Мне сорок пять лет, детка, должен тебе сказать, я так устал от этого напускного дерьма, ты не поверишь. И встретив женщину, которая понятия не имеет, как начать заигрывания, было для меня чертовски освежающе.
Ой.
В этот момент по какой-то совершенно не понятной причине я вдруг выпалила:
— Элли заказала розовое платье на нашу свадьбу девочки-цветочницы.
Брок уставился на меня. Потом рассмеялся, зарывшись лицом мне в шею.
Затем, все еще продолжая прижиматься к моей шеи, он перекатился на спину, я оказалась сверху, он посмотрел на меня, смех затих, он запустил свои руки в мои волосы и собрал их на затылке.
И пока он пытался побороть свой смех, его добрые, расплавленное серебро глаза смотрели в мои, он тихо сказал:
— Я об этом. Моя милая Тесс понятия не имеет, что такое заигрывания. Никакой херни. Никаких игр. Никаких масок. Чистая правда, никакой лжи.
— Брок, — прошептала я.
— Спасибо, что забрала детей, тогда мы смогли разобраться с мамой и папой.
— Пожалуйста, — мягко ответила я, и он притянул мое лицо к себе, прикоснувшись к губам, а затем отодвинул на дюйм, после чего я сообщила: — Просто имей ввиду. Грейди слышит все ваши разговоры, может не специально, и он помнит все слово в слово, что вы говорите.
У него перехватило дыхание. Затем он честно признался:
— У нас семейные разногласия. Лаура и моя старшая сестра Джилл хотят, чтобы отец вернулся в лоно семьи. Мой младший брат Леви, муж Лауры — Остин, партнер Джилл Фриц и, понятно же, моя мама не согласны. Остин, потому что он готов Лауру оберегать и защищать от чего угодно. Он познакомился с ней через два года после ее изнасилования, она тогда все еще не пришла в себя, но она понравилась ему, он стал возиться с ней, как с ребенком и до сих пор так, к ней относится. Он хороший человек, семьянин, сильно любит ее. Ему не нравится эта история с отцом, и ему не нравилось, когда отец приходил к ним за деньгами. Фриц против, потому что Фриц любит свои деньги, он упорно работает, чтобы умножить свое состояние, и любой, кто начинает просить у него деньги, априори, ему не нравится. Леви против, потому что мой брат ни хрена не работал, ему не хватает терпения, он быстро выходит из себя и переходит к крайностям. Всякое дерьмо лезет ему в голову. Разговоров ведется очень много. Грейди умный ребенок, он, видно, переживает, любит свою маму, и то, что он слышит, его смущает. — Он замолчал, а потом произнес: — Я поговорю с Лаурой.
— Почему такое происходит? — Поинтересовалась я. — Я хочу сказать, что вы все взрослые люди. Разве не могут те, кто хочет принять твоего отца в свои ряды, принять его к себе, а те, кто не...?
Брок перебил меня:
— У папы рак, Тесс.
Я напряглась, лежа на нем сверху, прошептала:
— О Боже.
— Да, — прошептал он в ответ. — Второй раз. Рак вернулся. В первый раз он легко справился с ним. На этот раз врачи говорят, что болезнь ведет себя более агрессивно. Отец хочет загладить свою вину, хочет вернуться в семью, хочет прощения от нас, если он умрет. А среди семьи есть те, кто сомневается в его мотивах и сроке сколько ему осталось. Но есть и те, которые видят, как отец стареет, болеет, он не только доставал нас, но и многих других людей, поэтому сейчас остался один, а он не привык быть один, ему нужно общение, семья, но даже если бы он не был одинок, все равно это не хорошо, особенно, если болен. Поэтому у нас появились разногласия в семье из-за всего этого дерьма, которое некоторое время никто не трогал, но сейчас эмоции зашкаливают.
Я обхватила его за шею и прошептала:
— Прости, дорогой.
— И ты меня. Полный отстой.
— Да, так и есть, — согласилась я шепотом, и увидела его напряженные глаза на себе.
Затем он тихо спросил:
— Отчего умер твой отец?
— Гепатит С, — ответила я. — Никто не знает, как он заразился им, но, когда он был моложе работал на скорой помощи, возможно, подцепил на одном из вызовов. Он сидел в нем целую жизнь, прежде чем его выявили. Он почти уже умирал, когда ему пересадили донорскую печень, но эта инфекция поразила и ее, но он прожил целых двенадцать лет после пересадки печени.
— А твоя мама ненавидела его, потому что...?
— Мама ненавидела его за то, что он влюбился в свою партнершу на неотложке, они поженились ровно через две недели после развода. Мама чувствовала себя униженной, и я понимаю ее. Но он искренне любил Донну. Я имею в виду, он просто обожал ее, хотя это выглядело ужасно, что он встретил ее после того, как женился на маме. Мама не стерва и не сумасшедшая, она не оказалась его второй половинкой, а Донна оказалась. Он всю свою жизнь испытывал вину и ясно говорил это маме, но она не простила его. Мама не вышла второй раз замуж, к сожалению, для нее папа был ее второй половинкой, и она искренне его любила, обожала, поэтому ее сердце разбилось, так и не зажило.
— Заставляет задуматься, почему мы совершаем подобное дерьмо, — пробормотал он, и я вынуждена была признать, что была согласна с ним в этом вопросе.
Хотя, четыре месяца и три дня, я не во всем с ним соглашалась.
— Почему твой брат хочет сломать шею твоей бывшей жене? — Спросила я, он покачал головой, но улыбнулся.
— Потому что он любит меня, а она сделала меня несчастным на десять лет. Пока мы росли вчетвером были очень близки, и иногда, честное слово, Тесс, иногда мне кажется, что единственное, чего хочет Леви в своей жизни — увидеть меня, Джилл и Лауру счастливыми. Он не женат, никогда не был женат, посвятил свою жизнь карьере в летней Лиге по софтболу, сезонным билетам на «Бронкос», переводит все отношения в горизонтальную плоскость и занимается семьей. Мы все называем его нянькой, его телефон стоит первым для экстренной ситуации в школах детей, он не способен застолбить за собой последнее место за обеденным столом в доме матери в День Благодарения, и он таскает свою задницу, посещая каждый дом на Рождество.
— Я не знаю, хорошо это или попахивает немного безумием, — осторожно призналась я.
— Я тоже, детка, и не ты одна. Я понимаю, что он сопротивляется. Были времена, когда я задавался вопросом, стану ли отцом и позволю ли хорошей женщине войти, черт побери, в мою семью, потому что никто из нас не понимает, почему он так, мать твою, себя ведет, и как мужчина, я смотрю на своего сына, который произошел из моего семени, и задаюсь вопросом, много ли во мне дерьма. Но опять же, каждый должен жить своей жизнью, и, если зверь живет внутри тебя, должны быть яйца, по крайней мере, попытаться приручить его. Но зверь не живет внутри него.
Это не означает, что я не подумывал гульнуть от ОЛевии, которая была болью в моей заднице, но во мне такого дерьма не оказалось. Но когда наша жизнь стала совсем невыносимой, я больше не мог ее переносить, у меня был выбор — остаться со всем этим бардаком на всю свою жизнь, воспитывая сыновей, и мне казалось это правильным, хотя на самом деле, не так, или уйти из этого бедлама, показав им, что важно быть мужчиной и найти свое счастье. Я сделал выбор за себя и за них. Леви не понимает, что жизнь так или иначе всегда будет заносить тебя в угол, от этого убежать нельзя. Он продолжает жить той жизнью, которая для нас закончилась уже много лет назад. Мы уже не живем с мамой и не делаем уроки за кухонным столом. Вся наша семья изменилась, та жизнь в прошлом, ему нужно создать свою собственную жизнь и свою собственную семью.
— Ты говорил ему об этом?
— Заставить моего брата выслушать — все равно, что убедить его простить ОЛевию или отца. Такого просто не может быть.
— Моя сестра живет в Австралии, а мама — во Флориде, — сказала я, он усмехнулся и отпустил мои волосы, обвив руками меня.
— Наконец, две эти вещи, говорят о моей Тессе, что это удача.
Я расслабилась на его теле и произнесла:
— Я скучаю по ним каждый день.
Его глаза переместились на мое лицо, он пробормотал:
— Да.
— День Благодарения выглядит отстоем. Я либо еду во Флориду и справляю с мамой, это нормально, но совершенно не напоминает празднование с детьми, которые громко задают вопрос — какую девушку наш развратный брат собирается привести на ужин? Или мама уезжает в Австралию, и мне нужно найти самой подругу, готовую пригласить меня на халявный ужин. Это еще хуже.
На коже вокруг его глаз появились маленькие морщинки, и он пробормотал:
— Моя бедная Тесс.
Я подвинула на полдюйма поближе голову, пальцы сжались на его шеи на секунду, а потом тихо сказала:
— Мне кажется, что со стороны мои слова звучат ужасно, но, на самом деле, все не так. Все эти встречи основаны на любви, своей истории и верности, поэтому этот праздник красивый, потому что любая альтернатива не будет иметь ничего общего с семьей, где бы ты не был?
Брок не ответил. Вместо этого он в течение долгих секунд смотрел на меня, потом его рука скользнула в мои волосы, он перекатился, я снова лежала на спине, а он — на мне, и его рот захватил мой, он совершил жесткий, глубокий, влажный поцелуй, перехвативший у меня дыхание.
Когда он поднял голову, я попыталась вернуть контроль над своим дыханием и некоторыми частями тела, он спросил:
— Ты голодна, детка?
— Да, — выдохнула я, это было правдой, я, действительно, проголодалась, но была бы счастлив поесть позже, на следующий день во время ланча.
Брок улыбнулся и при виде улыбки на его красивом лице, его твердом теле, вытянувшимся на мне и моих губ (и других местах, кроме губ) все еще покалывающих от его поцелуя, я снова потеряла контроль над некоторыми областями тела.
Поэтому, чтобы отвлечься от него и от того, как он влиял на некоторые части моего тела, я выпалила:
— Мне кажется, что на спине блузки останется сок от эскимо.
— Я оплачу химчистку.
— Хорошо. Но я надеру этому соку задницу ручной стиркой.
Он снова улыбнулся.
Затем спросил:
— Сникердудлс?
Судя по его глазам, он понял, что я заметила, что это любимое его печенье.
Поэтому пожала плечами и сказала:
— Первый раз, когда я их сделала, ты съел семь и тебе больше всего понравились с корицей. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они тебе очень понравились.
Он покачал головой, все еще улыбаясь, пробормотав:
— Никаких заигрываний, никакого вранья, никакого дерьма.
Что я могу сказать? Это правда.
Поэтому я промолчала.
Он прошептал:
— Давай тебя накормим.
Потом он удивил меня, схватив за руку, подняв с дивана, а затем потащил на кухню.
Потом он накормил меня.
Затем съел три печеньки.
Потом отвел меня в постель.
* * *
Боже. О, Боже.
— Черт, Тесс, — зарычал Брок, я уже была не в состоянии восседать на нем, поэтому упала на кровать рядом с ним, после того, как жестко скакала, опускаясь на всю длину его члена, пока его пальцы одной руки сжимали мое бедро, а большой палец другой продолжал надавливать и кружить вокруг клитора.
Ошеломленные глаза сосредоточились на нем, так как между ногами била дрожь, поднимаясь по бедрам, согревая живот, скользя вверх к набухшей груди, пыткой шелковой ткани отзывающейся в моих сосках, даже череп покалывало.
Я скакала на его члене, двигая бедрами, пройдясь пальцами по его лицу, заскользив по его горлу, затем вниз к гладкой, прочной стене его груди, не отводя глаз от его возбужденных, похожих на ртуть, глаз, прошептав:
— Боже, дорогой, ты так чертовски прекрасен.
От моих слов, он с такой силой подался бедрами вперед, что я чуть не взлетела, потом тут же приподнялся, обхватив меня руками, и повалил на спину. Его бедра молотили по моим, большой палец все еще был у меня на клиторе, он захватил мой рот в жгучем горячем поцелуе и не отпускал, даже когда я бубнила, предупреждая о быстром приближении оргазма, ему в рот. Он все равно не отпускал, несмотря на то, что я била его, словно в конвульсиях, рукой по спине, другой же ухватила за волосы, мои ноги молотили по кровати, бедра приподнимались, я взорвалась резким криком на его язык.