О боже.
Он знает.
Конечно, он знает.
Конечно.
Конечно, конечно, конечно.
Та штука у меня в животе развернулась, раздуваясь, заползая в горло, и на этот раз ее наполнял не парализующий яд страха или отчаяния. Это было кое-что другое.
Паника.
Я попыталась вырваться, но Брок держал крепко. По-прежнему держа одну руку на моей шее, он обнял меня другой рукой, сдвинул вдоль столешницы и зажал в углу.
Оказавшись без путей к отступлению, я напряглась, уперлась ладонями ему в грудь и, не отрывая глаз от его горла, прошептала:
— Отпусти меня и убирайся.
— Никто не знает, что с тобой случилось, да? — мягко спросил он.
— Отпусти меня и убирайся.
— Ты не рассказала никому из своих подруг.
Пристально глядя на его горло, я потребовала:
— Брок, отпусти меня и убирайся.
— Загнала это дерьмо поглубже, — пробормотал он.
Я посмотрела ему в глаза и проскрипела:
— Отпусти меня и убирайся.
Он крепче сжал руку у меня за спиной, а большим пальцем другой руки погладил мою скулу.
— Я был первым, кого ты подпустила к себе, да, детка?
О боже.
— Отпусти меня и убирайся, — проскулила я.
— Тесс, — прошептал он.
Я молчала.
— Тебе нужно выпустить это дерьмо, — посоветовал он, и я перевела взгляд на его ухо. — Смотри на меня, — приказал он, и я перевела взгляд обратно, но продолжала молчать.
Он смотрел мне в глаза.
— Я пытался сдерживаться, Тесс, — тихо сказал он. — Хотел подождать, когда дерьмо с Хеллером закончится, с тебя снимут подозрения и мы сможем двигаться дальше. Но твои чертовы очки и это до чертиков милое выражение лица каждый раз, когда я тебя целовал, как будто ты только что пережила чудо, блин. — Рука, державшая мою голову, напряглась. — Блин, детка, ты меня доконала, и я не смог удержаться. — Он провел большим пальцем по моей скуле, его взгляд из ласкового стал обжигающим, а голос глубоким, когда он произнес, словно разговаривая сам с собой: — Это выражение лица становится в сто раз круче, когда ты кончаешь.
— Пожалуйста, отпусти меня и убирайся, — прошептала я.
Он покачал головой.
— Это работа, и это дерьмовая часть работы, но скажу тебе, Тесс, если бы я знал, что он тебя изнасиловал, я бы ни за что не обманывал тебя. Ни за что, Тесс. — Он заговорил тише и наклонился к моему лицу. — Поверь, детка. Я не стал бы тебя обманывать, если бы знал.
— Но ты обманул, — тихо сказала я.
Он чуть сильнее сжал пальцы в моих волосах.
— Я не знал.
— Но все равно обманул. — Я отклонилась назад и отвела голову. — Я тебя не обманывала. Я никогда не играла с тобой в игры. Ты же обманывал меня с самого начала и до конца.
Его рука на моей голове снова напряглась, а глаза сверкнули.
— Неправда, Тесс, и ты, черт возьми, это знаешь.
— Ты прав, Брок. В том, что сказал до этого. Ты первый, кого я подпустила к себе, и когда я это сделала, я даже имени твоего не знала.
— Этого урода нужно было арестовать, — прорычал он.
— Да, нужно, но меня не греет мысль, что первый мужчина, которому я доверила свое время и внимание после очень-очень плохого брака, был со мной только затем, чтобы расследовать мои возможные криминальные связи с моим определенно криминальным бывшим мужем.
— Сначала так и было, да, и продлилось примерно час. Ты не можешь стоять и говорить мне в глаза, что не знаешь, в какую гребанную секунду все изменилось, потому что если так, то ты чертова лгунья.
Он не ошибся. Я знала. Я знала точную секунду. Об этом я тоже думала, лежа по ночам в кровати.
Поэтому я не ответила.
А он продолжил:
— У меня было задание, и мы хотели сработать чисто. Я знал, что тебя не арестуют, но я также знал, что им нужна уверенность, так что я обеспечил им эту уверенность до того, как тебя забрали и ты их добила.
— То есть ты хочешь сказать, что сделал то, что сделал, чтобы защитить меня?
— Нет, я хочу сказать, что делал свою работу, ты не была замешана, тебя не нужно было защищать. И я хочу сказать, что четыре гребанных месяца любил свою работу намного больше.
Это лишило меня дыхания. До такой степени, что я не могла говорить.
У Брока такой проблемы не было.
— Ты не знала моего имени, Тесс, но все это время я был твоим, и ты это знаешь.
Мой взгляд вернулся на его горло.
— Детка, смотри на меня, — прорычал он, и подняла глаза на него.
— Зачем ты здесь? — тихо спросила я.
Он вздохнул и нетерпеливо спросил:
— Честно?
— Что ты хочешь от этого разговора? — давила я.
Он покачал головой, но его глаза весело блеснули, и я почувствовала, как колючее мерцание его напряжения покинуло комнату, сменившись ласковым гудением юмора.
— Как думаешь, часто я разговариваю с женщинами, зажав их в углу, обнимая, когда моя любимая футболка вся заляпана глазурью?
О боже.
Нужно как-то вернуться от сексуального и веселого Брока к тому, чтобы он исчез из моей жизни, так что я сделала все возможное.
— Не знаю. Как выяснилось, я не слишком хорошо тебя знаю.
Глядя мне в глаза, он ответил:
— Что ж, поведаю тебе немного больше: ответ на этот вопрос — нет. Если стерва устраивает мне сцену, орет в лицо и пачкает глазурью мою футболку с Чарли Дэниелсом и эта стерва не ты, я ухожу.
— Мне не нравится, когда меня называют стервой, — огрызнулась я.
Он наклонился еще ближе, и я увидела, что его глаза на полную сияют весельем.
— А сейчас, дорогая, ты упираешься, просто чтобы поупираться, и мы оба это знаем.
Черт. Он прав.
Я посмотрела ему в глаза и попробовала другую тактику.
— Я сейчас не могу. Мне нужно закончить украшать торт, переодеть футболку, потому что теперь я вся в глазури, и успеть на бэби-шауэр, — сообщила я ему, и уголки его губ приподнялись. Рука в моих волосах опустилась вниз и легла мне на спину, так что теперь он обнимал меня обеими руками.
Черт, я скучала по этому. Он мог быть нежным, очень. В хорошем настроении, это было лучшее, что могло случиться. И он любил обниматься, много. Он обнимал меня, обнимал крепко, обнимал легко, обнимал меня, когда смеялся, обнимал, когда смеялась я, обнимал меня, когда целовал, и обнимал просто так.
И я скучала по этому.
Черт.
— Когда ты будешь дома? — спросил он.
— Поздно.
— Поздно — это во сколько? — настаивал он.
— Поздно — это поздно, — юлила я.
Он обнял меня крепче и низко произнес:
— Тесс.
Блин.
— Я не знаю. Поздно. Семь-восемь.
— Я вернусь в девять, — заявил он.
Черт.
— Почему бы нам не встретиться где-нибудь и попить кофе? — предложила я.
— Может потому, что я не дурак?
Черт!
Я не собиралась приходить, и он это знал.
— А сейчас ты расскажешь мне, почему продаешь дом.
— Мне нужны перемены.
— Да. — Он стиснул меня в объятиях. — Я вижу. Ты сбросила пять килограммов, которые на твоей попе и груди смотрелись лучше. Ты в футболке и джинсах, а не в своих шикарных шмотках и на каблуках. Ты сняла очки и купила контактные линзы. Единственное, что мне нравится, детка, это волосы. Выглядят лучше длиннее и светлее.
Ему понравилась моя прическа.
Я постаралась не поддаваться трепету, вызванному этими словами, но в итоге всего лишь притворилась, будто не чувствую трепета, вызванного этими словами.
— Брок, я серьезно, можем мы поговорить об этом позже?
— Куда ты переезжаешь? — спросил он, дав понять, что нет, мы не можем поговорить об этом позже.
— Я еще не решила, — соврала я, и пульсация его юмора и хорошего настроения сошла на нет, а глаза сузились.
— Господи, Тесс, неужели три месяца, что ты провела, зализывая свои чертовы раны, перечеркнули четыре месяца, что мы провели вместе, так что ты не помнишь, что тебе меня не обмануть?
Я тоже прищурилась и сообщила ему:
— Это не круто.
— Нет. Не круто — это то, что тебе понадобилось три гребаных месяца, чтобы зализать свои раны, и заставить меня приползти сюда, но об этом мы поговорим вечером.
Мое тело застыло.
— Если ты за этим собираешься прийти, то не утруждайся.
— Ладно, нет, — низко пророкотал он. — Вижу, это дерьмо всколыхнуло в тебе любовь пререкаться, детка. Моя Тесс была милой с той минуты, как я ее увидел, и до той минуты, как я поцеловал ее на ночь. Я знаю: то, что произошло, было тяжело, и повлияло на тебя, так что я готов пережить это вместе с тобой. Но ты должна понять сейчас: когда мы это преодолеем, ты не станешь раз за разом тащить нас назад, повторяя все до мельчайших подробностей. Мы преодолели препятствие — мы двигаемся дальше. Мы решили, что я заеду сегодня в девять, мы выясним то, что должны были выяснить три месяца назад, и посмотрим, что имеем. Но сейчас ты расскажешь мне, куда переезжаешь.
— Мы ничего не решили, Брок. Ты сказал, что приедешь. Я хочу встретиться за кофе.
— Не выдумывай, Тесс. Ты не придешь на кофе.
— Видишь! — воскликнула я. — Ты не догадываешься, что, может быть, я пытаюсь переехать по многим причинам, в том числе подальше от Джейка Нокса дробь Брока Лукаса?
Зря, ой как зря я это сказала.
Он крепко обнял меня одной рукой, а другой прошелся вверх по спине и обхватил ладонью мой затылок, а сам наклонился, вжав меня в столешницу и приблизив свое лицо к моему.
— Я наблюдал, — прорычал он. — Калхаун обещал, что будет с тобой осторожен, и я следил за ним, потому что пообещал: если он тебя обидит, я порву ему гребанную глотку, и хотел удостовериться, что не задержусь, если он облажается.
Мое тело застыло, только губы приоткрылись и округлились глаза.
А Брок продолжал:
— У него не получилось. Он надавил, и ты сломалась. И того, что ты сказала, когда сломалась, детка, я не знал. И Калхаун не знал. Никто не знал. Но вот что я скажу: те четыре слова, что ты сказала, я не забуду никогда. Эти гребаные четыре слова так глубоко впечатались в меня, что их оттуда никогда не вырезать. Парням пришлось выволакивать меня, чтобы я не набросился на него или не попытался прорваться к тебе. Потом ты ушла, и я понимал, что тебе это было нужно, несмотря на то, что меня разозлило, что ты ушла и нарушила свое обещание. Но тебе это было нужно. Потом ты избегала меня, и теперь я вижу, что все это время ты потратила на то, чтобы построить стену, но мне плевать.
Той ночью я узнал, что мою женщину изнасиловали, и три гребанных месяца жил с этим. И меня достало жить с этим и, лежа без сна, думать, как ты там. С меня хватит, Тесс. Так что сегодня в девять вечера я вернусь, и мы поговорим, а потом посмотри, где мы есть. Ты свободна от Хеллера, ты ничего не знаешь, ты не являешься частью расследования, мы свободны и можем попробовать, но сейчас... сейчас, дорогая, ты расскажешь мне, почему у тебя на лужайке чертова табличка «Продается», когда ты говорила мне, что так сильно любишь этот дом, что не против жить в нем до самой смерти.
— Грохот, — прошептала я, и Брок моргнул.
— Что?
— Когда... агент Калхаун... когда я... — Я облизала губы. — Грохот рядом с допросной. Это был ты.
— Да, детка, это я швырнул стул в стену.
Это он швырнул стул в стену.
Это был он.
Это был он.
Это он швырнул стул в стену.
Я закрыла глаза и уткнулась лицом в его футболку, расслабившись в его объятиях.
Брок швырнул стул в стену, когда услышал, что меня изнасиловали.
Это знание омыло меня, словно теплый поток чистой воды, унесший с собой годы грязи.
О боже.
— Тесс, — окликнул Брок, стиснув меня одной рукой и напрягая пальцы другой.
Я открыла глаза и увидела футболку.
— Это правда твоя любимая футболка? — прошептала я в ткань.
На кроткий миг я почувствовала, как его тело замерло, а потом его небритость зацепила мои волосы, когда он провел подбородком вдоль моего виска и прошептал мне на ухо:
— Да.
— Она старая и потрепанная, — сообщила я ему.
— Совершенно верно, — сообщил он мне.
Я снова закрыла глаза. А потом улыбнулась. Потом улыбка на моих губах растаяла, я открыла глаза и откинула голову назад и посмотрела в его серебристые глаза.
— Хочешь, по дороге домой я заеду в магазин и куплю пива? — мягко спросила я, и настроение в комнате снова изменилось. Оно стало густым и жарким, чувственным и нежным.
Мое любимое настроение. Однозначно.
Черт, по этому я тоже скучала.
— Да, детка, — мягко ответил он.
— Хорошо, — прошептала я.
Он закрыл глаза, потом открыл их, наклонился ко мне и поцеловал меня, сначала легко и нежно, а потом крепко и жарко, чувственно и сладко.
Пальцы у меня на ногах поджались, и на руках тоже, впившись прямо в его потрепанную футболку на спине.
Ладно, ладно. Серьезно.
По этому я скучала больше всего.
Он поднял голову и убрал волосы с моей шеи, поднял большим пальцем мой подбородок и заставил меня смотреть на него.
— Куда ты переезжаешь, дорогая?
— В Кентукки.
Он медленно моргнул.
— В Кентукки?
Я пожала плечами.
Он расплылся в улыбке и тихо сказал:
— Ладно, детка, об этом мы тоже поговорим позже.
— Ладно, — тихо ответила я.
Его глаза прошлись по моему лицу, потом он провел большим пальцем по моей скуле, по губам, наклонился и коротко коснулся губами места, где только что был его большой палец.
— До скорого, детка, — прошептал он, отстранившись.
— До скорого, Слим.
Это подарило мне потрясающую открытую белозубую улыбку.
Пальцы на ногах снова поджались.
И он ушел.
Глава 4
Предан своей работе
— Этот торт такой красивый, что стыдно его резать! — запротестовала Ада прямо перед тем, как закопаться в огромном торте, который я приготовила для ее бэби-шауэр.
Я улыбнулась вежливой улыбкой, множество женщин взволнованно захихикали вокруг меня при мысли о том, что смогут получить свой бесплатный кусок торта от Тессы О'Хара. Не хвастаюсь или что-то типа того, но о моих тортах и кексах писалось в местных газетах, они выглядели так же хорошо, какими были на вкус, и моя пекарня была заполнена c открытия до закрытия, с десяти до семи, семь дней в неделю. Это был домашний желтый торт с ванильной глазурью и сливочным кремом. Простой, но своеобразный козырь. Даже я знала, что их ждет отличное угощение.
Потом хиханьки да хаханьки изменились, пока все наблюдали, как Ада отрезала ничтожно маленькие кусочки и клала их на бумажные тарелки с большим голубым мишкой Тедди по середине.
Такие дела.
В этом была вся Ада.
Она сообщила мне сколько собирается прийти, поэтому я сделала четырнадцати дюймовый, четырехслойный торт, чтобы хватило всем по-хорошему, толстому куску. Но сейчас Ада отрезала ничтожно маленькие кусочки от половины торта, потому что вторую половину она отложила для себя и Вика.
Я вздохнула, гадая, какого черта я тут вообще делаю с тех пор, как три года назад Ада встретила Вика, ей было тридцать шесть лет, и ее биологические часы тикали так громко, что военные ПВО могли запросто их отследить, она сразу же всю себя направила на выполнение священного задания — сделать его своим женихом, потом мужем, а теперь отцом ее будущего ребенка, Ада практически выписалась из моей жизни. Она позвонила мне, чтобы я сделала торт на ее помолвку, затем на девичник, на свадьбу и теперь. Она заплатила мне только за два торта, попросив (глупость с моей стороны, дала ей) скидку на оба. Я встречалась с ней только в подобных случаях, и каждый раз должна была прийти с подарком. Не считая этого, Ада занималась ваянием скульптур (со стамеской и молотком, если придется) Вик был идеальным пригородным мужем, планировал свадьбы, обеспечивал дом, украшал дом и решал вопрос с ребенком. У нее не было времени быть настоящей подругой, за исключением тех случаев, когда она созывала всех нас отпраздновать значимые события своей жизни, и мы покупали ей подарки.
Я точно не могла вспомнить прислала ли она мне рождественскую открытку в прошлом году.