Попросила добыть для народных мстителей тол, гранаты, патроны. Все это он пообещал дать.
— А зачем вам наши патроны? — спрашивает.
— У партизан винтовки все больше трофейные. Мы будем бить немцев их же оружием!
Крибуляк весело смеется. Отрадно и ей, что так хорошо понимают друг друга.
Близится утро. Капитану пора уходить. С большим уважением он пожимает руку разведчицы.
— Всего хорошего!
Марья Ивановна долго слушает удаляющиеся шаги ставшего ей родным человека. Теперь пойти накинуть чугунок на шест — условный сигнал Новоселову, и — пока есть время — спать, спать, спать…
9
— Братцы, живем! — не сдержала разведчица своей радости при встрече с партизанами на ближнем лесном кордоне.
Два парня из Ясного Клина затормошили ее, расспрашивая, как там, дома, какие новости. Подошли другие.
— О, це так не годится! — Коренастый бородач увлекает Марью Ивановну в сторону.
— Петро Павлыч?!
Покацура, хохочущий, оживленный, обнимает ее.
— Ай, дочка, чи не угадала, чи шо?! — Лохматит свою дремучую бороду. — На дида похож, правда?.. А як же без бороды партизану? Зимой от холодов защита, а вот скоро комари пойдут — и от комарей… Значит, живем, говоришь? Эх, Марья, два дня тебя ждем тут, вся моя душа изболелась!
Непрестанно заглядывает в сияющее лицо разведчицы: оно ему о многом говорит.
У лесной просеки — выворотень сосны.
— Сидай! — показывает Покацура на поваленное бурей дерево.
Безветренно. Ласково пригревает солнце. Пахнет сосновой смолкой и тающим снегом. Названивает капель, птицы кричат, радуясь теплу. На проталинах пробивается дружная зелень. Никогда еще, кажется, не были так милы краски, запахи и звуки наступающей весны.
— Докладывай, с чем приехала! Обрадуй-ка!..
Мысленно перебрала все данные, полученные от офицера-словака. Как бы чего не забыть! Перво-наперво, вот она, схема участка железной дороги, нарисованная самим Крибуляком. Тут указаны все укрепления, пушки и пулеметы, количество офицеров и солдат. Надписи: «тут можно», «тут охраны нет» и стрелки: это места наиболее безопасных переходов через железную дорогу. И вообще, надо переходить дорогу возле сторожевых будок: есть приказ не засиживаться охранникам в тепле, да те и сами не очень-то в будках по ночам задерживаются — партизан боятся. А если потребуется, то в нужном для партизан месте в любой момент постовые будут отозваны.
Покацура улыбается, разглаживая хохлацкие длинные усы: важная у разведчицы победа.
— А почему на полотне не срабатывают наши мины? Сколько ни ставим, а толку нема…
Для Покацуры, как видно, этот вопрос особенно важен.
Потому и не взрываются мины, что их обнаруживает охрана. Партизаны когда мины ставят? Ночью. А охранники еще днем проходятся с граблями по железнодорожному полотну. Получаются полосы. Перед тем как следовать поезду, часовые обязательно проверяют линию, нет ли где следов: на полосках их легко заметить, а где следы, там и мину ищи.
— Вот это да! Маленький секрет, а как много он для партизан значит!
Это еще не все. Самое главное, пожалуй, то, что в ближайший дни с немецких складов начнут поступать для партизан оружие и боеприпасы. У Крибуляка на складах свои люди.
— Ну, поздравляю тебя!.. Сильный союзник появился у партизана— Петро Павлович пожимает руку разведчице и, обернувшись к сторожке, кричит: — Почепцов! Вася, сюда!..
Почепцов, высокий, медвежеватый, улыбчивый, завидев издали разведчицу, отделяется от партизан, идет вразвалочку, убыстряя шаг.
— Отныне будет твоим связником. Чуешь?..
Покацура, не теряя времени, решает сегодня же воспользоваться свежими данными, привезенными Самониной. По карте он сверяет схему, намечает маршруты и делится с партизанами своим замыслом. Две группы диверсантов отправляются в эту ночь на боевое задание. Одну поведет сам, другую — Китранов.
Кто готовит еду у костра, кто винтовку чистит, кто занят подготовкой мин для предстоящего дела. Тем временем Марья Ивановна узнает свежие партизанские новости. Еще до половодья в Клинцовские леса перешел из-под Шумихи Беспрозванный со своими хлопцами. Подпольный райком, воспользовавшись распутицей, только что провел переформировку отряда. В лесных чащобах заново оборудован лагерь — целый городок партизанских землянок, заложены продовольственные базы. Созданы боевые и вспомогательные роты, в том числе разведрота, которой командует Покацура. На Китранове — хозяйственная часть. Командиром отряда назначен майор Спирин, из окруженцев. Беспрозванный — комиссаром. Налажено обучение подрывному делу, окрепла дисциплина, имеется связь с Большой землей. Только и разговору среди партизан — о рельсовой войне.
— А не наставит нам твой хваленый офицер ловушек?..
Ох, уж этот Китранов, все печенки переест!
В наступающих сумерках все расплывчивей фигуры людей и все четче становятся звуки. Холостой щелчок курка, приглушенный смех, плеск воды под сапогами. И вот — покацуровское, деловое: «Подъем!» А следом уже знакомое разведчице и, наверное, привычное для партизан:
— На-гора, ребята, давай, давай!.. Елка-то, она ведь зелена, а покров-то, чай, опосля лета!..
И как-то у всех легчает на душе от этого забавного почепцовского присловья.
Новоселов давно уже навьючил воз хвороста, готов в обратную дорогу. Марья Ивановна тоже может ехать домой — дело свое сделала. Но нет, она увязывается с разведчиками: растравил Китранов своими подозрениями, чирий ему на язык, и ей надо самой убедиться, не грозит ли засада партизанам. Новеселов уезжает один.
Вот и место, рекомендованное Крибуляком для перехода через железную дорогу. Тихо. Разведчица просит разрешения у Покацуры первой перейти через полотно. И не столько хочется уязвить Китранова, сколько хочется поберечь партизан. У всех на виду дважды переходит через насыпь туда и обратно, на собственной жизни проверяет один из секретов, выданных начальником «баншуца». Затем переправляются через дорогу разведчики — и ни одного выстрела.
«Спасибо тебе, Андрей Иванович! Милый, хороший!..» — Разведчице сейчас не жалко для своего боевого друга самых лучших слов.
10
«Я, Ондрей Крибуляк, уроженец Чехословакии, добровольно вступаю в ряды народных мстителей, клянусь честно выполнять все задания партизан в борьбе с фашизмом, свято хранить военную партизанскую тайну». Эти же слова капитан написал по-словацки и поставил свою подпись.
Листок с присягой разведчица через Почепцова направила в отряд, и вскоре оттуда поступили первые задания для Андрея Иваныча.
И как он изменился за эти дни! Ходит с высоко поднятой головой, веселый, разговорчивый, энергичный. Двух суток ему было достаточно, чтобы собрать сведения о вражеских гарнизонах по всему району. Контрольная разведка подтвердила все данные. Лишь по станции Дерюжной число оккупантов оказалось на единицу больше, видать, самого себя не посчитал Крибуляк. Его особая забота — чтобы наперед партизаны знали, какой поезд и в какое время проследует в зоне их действий. За неделю подрывники пустили под откос пять немецких эшелонов с военной техникой и солдатами. От начальника «баншуца» идет самая разнообразная информация: о результатах диверсий, о передвижении карателей, о секретных приказах гитлеровцев. И сверх всего, как обещал, — оружие. Мадьярские двухцветные гранаты, мины, взрывчатка. Вот когда пригодилась разведчице «спекулянтская» корзина! Что ни день, все новые и новые грузы уносит Марья Ивановна от капитана. И хочется взять как можно больше. Подвернулся Новоселов, и его подключили к делу. Племянница Нина и та всякий раз, когда относит молоко капитану, возвращается с полным кувшином патронов. Все это добро Вася Почепцов переправляет дальше. Крибуляку выражено доверие, от самого Беспрозванного ему благодарность.
— Передай, болшевичка, комиссару, — просит Андрей Иваныч, — что я счастлив служить Советской России! Ваши враги — мои враги!..
Теперь без постоянных и открытых встреч не обойтись, и, наверное, придется Марье Ивановне в целях конспирации закреплять за собой репутацию «капитанши». Сам Крибуляк того же мнения: она должна быть при нем под видом его любовницы. И Петро Павлыч Покацура уверяет, что, дескать, под маркой ухажерки работать всего удобней и безопасней.
Мерзкая роль, будь они неладны, все гулящие бабы на свете! И это тебе не на сцене играть! Побирушкой прикинуться было куда проще…
Откопала тайник с одеждой. Было чего вспомнить, когда вещи перебирала да гладила. И опять на сердце маята: «Вот на что вы сгодились, мужнины да сестрины подарки! Такие, бывало, легкие, почти неслышные на плечах, какими тяжелыми они теперь окажутся! Праздничные наряды — в горькую годину!..»
Но поменьше переживаний, больше дела! За себя-то Марья Ивановна ручается: хоть и противно, а сыграет так, что люди поверят, будто и вправду она увлеклась этим щеголем, красавцем капитаном. Надо, чтоб и ему поверили. А достаточно ли она привлекательна, хорошо ли будет одета? Ведь чтобы и самому было с ней приятно. В конце концов, чтоб и перед немцами за нее не было стыдно.
Прислушивалась к советам своего партнера: человек образованный, лучше знает, что к чему. Пробовала прически — то на бок, то прямо. Капитану больше нравятся взбитые кудри и челка. Ладно, пусть будет по его. Хотела губы накрасить — запретил. Держаться велел пококетливей, разговаривать поласковей.
Для пробы решили провести вечер в казино.
Шубка на Самониной изящная, беличья, шапочка такая же, с голубым пером. Юбка узенькая, в полшага, и чуть ли не выше колен (ох, стыдобушка!), никогда таких не носила. Туфли на высоком каблуке — беда ногам без привычки! Хорошо, что капитан под руку поддерживает.
— Андрюша, как я тебе нравлюсь? — то и дело обращается к нему, хохоча и прихорашиваясь. — А как моя прическа?
Видно, каких это трудов ей стоит, волнуется. Он всякий раз отвечает ей любезностью, даже и не подумаешь, что это не всерьез! То руку поцелует, то привлечет к себе за талию. А если кто с ней заговорит, глядит волком. Потеха!..
Муторно от винных паров и табачного дыма, от духов и пудры — не продохнешь. Хохот, шум. Превозмогла себя.
И надо же, новая посетительница казино приглянулась многим офицерам. Отбою нет желающим потанцевать с нею. О, если б кто знал, как это противно, когда рука твоя в потной руке твоего врага! А им радость. Иной даже подмигнет капитану:
— Рус Марья ист гут!
— Хороша паненка!
Приглашают Марью Ивановну к себе в гости.
Самолюбивой Вере Пальгул, крутящейся вокруг немцев, все это ох как не по вкусу, — глазами зыркает на неожиданную соперницу. А Самонина ей парочку ласковых слов: дескать, может еще кому скажешь, где мое барахло зарыто. Та рвет и мечет. Перехватила Крибуляка.
— Что-то вы нас забыли…
— К тебе вон какие ходят! — Капитан свел руки перед животам, намекая на пузатого фон Дитриха.
— А вам Самониха милей, да? Змея она подколодная!..
Бурынченко, наоборот, не прочь помириться, лебезит:
— Ах, какая ты нарядная да веселая!..
Что ответить этой дуре? Нужда заставит — будешь веселой. Однако отталкивать ее не следует: повадилась она к Андрею Иванычу с доносами на местных жителей. Пусть уж лучше кляузничает ему, чем кому другому. Да как точно информирует, дрянь! По крайней мере, всегда нетрудно понять, где и какие явки под угрозой провала, где и какие срочные меры надо принять, чтобы обезопасить людей И то польза партизанам!
Пробный выход на люди, кажется, удался. За капитана можно не беспокоиться. А повышенное внимание со стороны офицерья и приглашение в гости как раз кстати: партизанам нужен план расположения немецкого гарнизона в Дерюжной, и надо найти возможность туда проникнуть.
Одно огорчает: не так, как хотелось бы, не совсем по-товарищески ведет себя с нею Крибуляк. Что-то не похоже, чтобы его ухаживания были только для отвода глаз. Поцелуи неоправданно часты, рука слишком долго задерживается на ее талии. Наедине он говорит все то же, что и при людях. Глянет на нее и залюбуется: «Молода, как девочка». А глаза? Разве не ясно, чем он дышит! Эту ночь они должны провести под одной крышей. А сколько будет таких ночей. И, возможно, придется спать в одной постели… Конечно, он не мертвый, от искушений не застрахован, это она тоже понимает. Но пусть не тешит себя пустой надеждой!..
Между ними все, что надо, обговорено, осталось только это. И он молчит, сидя на диване, сосредоточенно курит. И она молчит, не зная, как приступить к необычному разговору. Нина у матери. Значит, разговор не отложишь, надо говорить сейчас.
— Андрей Иваныч, только, пожалуйста, когда вы со мною, не считайте себя мужчиной…
— Как так?! — Крибуляк удивленно вскинул брови и расхохотался. — Можливо ли?.. А кем же мне себя считать?
— Моим братом!..
Не выдерживая под ее строгим, усталым взглядом, он молчаливо отводит глаза, улыбается застенчиво, щеки его заметно розовеют.
— Если вы коммунист, если вы меня уважаете… Не глядите на меня как на женщину… У нас с вами не любовь, у нас с вами работа… Я сейчас солдат… Смотрите на меня как на мужчину, — мужское дело делаю…
— Ёй-ёй, болшевичка!.. — воскликнул Крибуляк и шутливо вскинул руки. — Сдаюсь!..
Ладно, что взмолился, а то еще наговорила бы целый короб. И не беда, что слова корявы и что он, может, обиделся. Главное: понял, все остальное не в счет.
Капитан заснул на диване. А утром, специально уловив момент, когда выгоняют стадо, Марья Ивановна разбудила своего партнера и проводила его под руку на виду у всех за околицу через весь Ясный Клин, смеющаяся, нарядная, довольная тем, что новый день начат, как и задумано, с пользой для дела.
11
Для боевой операции в Дерюжной партизаны выбрали первый день пасхи. Марья Ивановна поняла это еще накануне, когда у нее побывал Почепцов, уточнивший задание по разведке дерюжинского гарнизона, где особо надо приглядеться к офицерской казарме и комендатуре.
— Завтра к вечеру чтобы план был! — сказал он. — Хорошо, если бы Крибуляк подбросил нам еще десятка полтора лимонок!..
С утра разведчица на ногах. День предстоит тяжелый, в гостях у немцев потребуется все ее искусство. Без угощений в гарнизон не пойдешь. Яиц наварила, окрасила — крашенки понесет. Напекла всякой всячины, всего понемногу, лишь бы чем-то сумку занять, которая на обратном пути пригодится для гранат. Надела свои лучшие наряды, кудри взбила, как нравится Крибуляку. Отработала перед зеркалом улыбку. На этот раз нарушила запрет Андрея Иваныча — накрасила губы и нарумянилась.
Вышла на улицу, а у ворот Сережик играется. Протянула ему пару крашеных яиц и пирожок, он хотел было взять, но, словно вспомнив что-то, отдернул руку и отвернулся. Вот как оно повернуло! Стефановна и та, оказывается, в заблуждении.
Бабка Санфирова откуда-то возвращается, увидела Самонину, ускорила шаг и — в калитку.
Одна баба из хаты выскочила за дровами. Попробовала разведчица с ней заговорить:
— Что, куличи печете?..
Куда там разговаривать — глянула, как ударила.
— Куличи печем, а Родину не продаем!..
Ненавидящий взгляд из окна. Приглушенное бранное слово или сердитый плевок вослед. Так и должно быть, этого и добивалась ради пользы дела. И радостно за односельчан: каким презрением они клеймят каждого, кто заодно с фашистами, — родные, честные советские люди! Жаль, нельзя открыться перед ними: высказала бы всю свою любовь, все, что есть на сердце!..
Проходила мимо дома Петракозовых. Откуда ни возьмись — Вера Пальгул на той стороне улицы. Кричит Самониной, обзывает ее нехорошим, грязным словом. Вот уж, действительно, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Разве можно тут смолчать!
Остановилась разведчица, обдумывая ответ, — и себя чтобы не выдать, и предательнице чтоб стало тошно.
— Пусть будет по-твоему, — сказала смиренно — не переубеждать же Пальгулшу. — Но я честная б… А ты…