Расскажи мне свои сны . . .
Утренняя интерлюдия
Хадор
Легко, одними подушечками пальцев, провести вниз по спине, а потом вверх. Ты улыбаешься во сне и что-то тихо шепчешь одними губами. Мне не разобрать, но я знаю, что это что-то хорошее. Сейчас ты так расслаблен, спокойное лицо и по-детски припухшие губы создают иллюзию обманчивой беззащитности и умиротворенности . Трудно поверить, что еще несколько часов назад ты с криком метался по кровати, не в силах вырваться из лап кошмаров, захвативших твою душу. Ты стонал, проклинал кого-то, жаловался и просил… чего? Я не знаю, но, кажется, ты просил меня быть рядом. По крайней мере, я надеюсь на это. Обнимая, я пытался унять твою лихорадку, шептал всякие глупости, которые никогда не скажу тебе днем. И ты послушно расслаблялся под моими руками, выравнивалось дыхание, бледнела синева вокруг глаз. Кошмары отступали. До следующей ночи.
Ты спишь, а я, потеряв сон, бездумно черчу узоры по твоей спине, чуть касаясь, легко и невесомо, чтобы оставить неуловимое покалывание там, где танцуют мои пальцы. Наклонившись, я целую твое ухо, не для того чтобы разбудить и не ради секса, а просто потому, что у тебя есть ухо, которое так приятно целовать. Ты скоро проснешься, и не останется ни следа от нежности и доверительности этого утра. Мягкую линию губ искривит привычная усмешка, а глаза полоснут тем огнем силы, который я люблю и боюсь. Днем ты не позволяешь себе слабостей, ты собран и отстранен. И безжалостен. Я люблю в тебе и это.
И только ночью, когда усталость и страхи берут верх над железной волей и выдержкой, только тогда ты позволяешь мне приблизиться и унять твою боль. И я никуда не уйду, потому что иногда, пока еще не рассеялась утренная дремота, я могу видеть твою улыбку. Легкую, чуть уловимую, но невыразимо нежную и предназначенную только мне.
Тейн.
В моих кошмарах нет ничего ужасного. Нет крови, привидений, темных коридоров. Но часто я просыпаюсь от собственного крика, тело бьет крупная дрожь, а ладони липкие и холодные. Когда ты не понимаешь, чего бояться – становится еще страшнее. Глупый выверт перенапряженного сознания, цена жизни на пределе, в постоянной сосредоточенности. Плата за то, что пальцы, нажимая на курок, еще ни разу не подвели меня, а нервы не сдают, даже когда на операции приходится терять своих, а иногда и добивать тех, которым особенно не повезло. После таких дней он следует за мной тенью, не оставляя ни на минуту.
Я не знаю, что он там разглядел на моем лице после первой бессонной ночи, проведенной рядом со мной, когда проснувшись утром, я обнаружил его, сидящего у моей кровати. Но с тех пор такие дежурства вошли у него в привычку, хотя я и запрещал это, каждый раз отправляя за неповиновение на гауптвахту. Не спасали ни замки, ни охрана, которую я к нему приставлял. Утром я обнаруживал его в своей комнате, и постепенно начал замечать, что, еще не до конца проснувшись, ожидаю увидеть рядом покрасневшие от усталости синие глаза. Потому что впервые за долгое время сплю спокойнее, крепче.
Сквозь черноту, затопившую сознание, борясь с тошнотворным колючим клубком, раздирающим меня изнутри, я чувствую теплую ладонь, гладящую меня по лбу, перебирающую слипшиеся от пота волосы. Он что-то напевает, успокаивающее, усмиряющее тьму во мне и, недовольная, она отступает, напуганная его силой, чтобы вечером вернуться снова. И я буду ждать этих прикосновений, звука тихого голоса, и знать, что замок на двери снова сломан, а охранники мирно отдыхают в медпункте, куда он любезно их отнес.
Приказ поставить в моей комнате кушетку воспринимается им без улыбки, как само собой разумеющееся. Гауптвахта снова пустует, напоминая мне о его первой победе. Раздумывать о правильности и неправильности я буду позже, а пока его присутствие позволяет мне сохранять рассудок и выполнять работу безупречно. И это единственное, что для меня важно.
С его размерами спать на маленькой, узкой кушетке, которую я нарочно ему подсунул, ужасно неудобно. Дневные рейды и мои ночные метания теперь выматывают его до последней степени, но он держится. На упрямстве, гордости или на чем-то еще, я не знаю, да и мне все равно. За каждую малейшую ошибку на задании я наказываю его, добавляя тренировок, разнося в пух и прах перед всем отрядом, отправляя на внеочередные дежурства. Я хочу, чтобы он сдался, признал свое поражение, был наказан за неслыханную наглость, за то, что посмел заставить меня нуждаться в себе. И каждое утро боюсь проснуться один, или вовсе не проснуться, поглощенный ночью, которая становится сильнее без него. Я ненавижу его за это.
Сегодня он не придет. Подготовка техники и бойцов отнимает слишком много сил и времени, а закончить надо за несколько дней. Мое присутствие плохо отражается на тренировках, новички нервничают и ошибаются, сбивая остальных, поэтому я удаляюсь к себе. Дела закончены, бумаги приведены в порядок, все, кто не занят на тренировках и дежурствах давно разошлись по своим комнатам. Усталость берет свое, и я вытягиваюсь на кровати, обхватив руками подушку и положив ее на живот, проваливаясь в привычную черноту.
Пальцы сводит судорога. Я подношу руки к лицу, но не могу разглядеть их, все как будто плывет. Тело словно в невесомости, не имеет опоры и веса, пространство распадается на части, теряя звуки и ощущения. Оно как будто впитывает меня целиком, я теряюсь в этом белом мареве, растворяясь, переставая существовать. Дышать становится невозможно, легкие как будто скованы льдом, а липкий, выжирающий душу, страх затапливает остатки сознания. Боль приходит неожиданно, хлесткая, резкая, прогоняющая ужас небытия. Щека горит, и я чувствую, как на ней отчетливо проступает след пощечины. С трудом разлепив веки, я встречаю практически безумный взгляд двух сапфировых глаз, его руки держат меня за плечи , крепко привязывая к этому миру. Мгновение тянется бесконечно и, сбросив оцепенение, я стряхиваю с себя его руки, перекатываясь на противоположный край кровати. Через секунду постель прогибается под его весом, когда он ложится за моей спиной, крепко обняв и притянув к себе.
-Два дня гауптвахты.
-Как скажешь.
-И еще один – за пощечину. Итого три.
-Тогда уж четыре. Пощечин-то было две…
Кушетка бесполезным хламом пылится в углу, потому что он ночует либо под арестом, либо в моей постели. И это второй мой проигрыш, который я ему не прощу.
Здесь и сейчас.
Хадор
Я люблю наблюдать за тобой. Стройный, очень тонкий, почти хрупкий, но это не более чем видимость. Стоит сдвинуться с места, как походка выдает в тебе опасного хищника, прекрасного и смертоносного. И тогда от тебя практически невозможно отвести взгляд. Я никогда не испытывал ничего подобного ни к кому другому, но ты завораживаешь меня, заставляешь совершать совершенно немыслимые вещи. И я не могу остановиться.
Перевернув на спину, я вырываю тебя из лап очередного ужаса. Из-под прикрытых век тихонько текут слезы, а губы опять искусаны до крови. Тебя бьет крупная дрожь, и я не выдерживаю, наклоняясь и пытаясь стереть с твоего лица соленую влагу поцелуями. Мысли путаются, и, отстранившись через пару мгновений, я закрываю глаза, ожидая самого худшего за свою выходку. Ты ударишь меня, отправишь под арест, убьешь… Твои руки смыкаются в замок на моей шее, притягивая обратно, и, осмелившись взглянуть на тебя, я вижу, как блестят в темноте, внезапно ставшие черными, глаза.
Едва касаясь твоих губ, я пью твое разгоряченное дыхание. Сейчас ты так близко, так открыт и доступен, что я теряю голову, и тяжелым пульсом в висках бьется одна мысль: не спешить. Не торопиться, не причинить боль, не испортить нереальность и чувственность этого момента животным и почти неконтролируемым уже напором. Почему-то мне кажется, что от того как все случится между нами в этот первый раз зависит то, что будет в будущем. Или не будет, если я ошибусь. Поцелуй становится сладкой пыткой, потому что прекратить его невозможно, а тело мучительно требует большего.
Не отрываясь, я пытаюсь расстегнуть застежки на твоей одежде, но пальцы дрожат и путаются в складках ткани. Ты чуть слышно смеешься и немного отстраняешься, чтобы стащить с меня рубашку через голову, не тратя время на расстегивание. Я следую твоему примеру и вновь жадно приникаю к тебе губами, стараясь попробовать на вкус каждую часть твоего тела. Стон прокатывается по нервам, отзываясь судорогой внизу живота. Не спешить, у нас впереди вся ночь, когда ты будешь принадлежать только мне и никому более.
Сейчас и здесь ты другой: горячий и живой. Твой взгляд прожигает насквозь, оставляя от моего сердца только горстку пепла, разливая жар по всему телу и туманя голову. Твои пальцы пробегают по плечам ледяными искрами, зарываются в волосы, будоража и подстегивая. Утром твои глаза снова подернет холодная дымка, лицо примет бесстрастное выражение, а мои руки, протянутые к тебе, покроются инеем. Это будет завтра, но здесь и сейчас…
Не спешить. Не терять голову, прикоснувшись пальцами к твоим губам, и глядя, как твой язык облизывает их, а зубы чуть прикусывают подушечки. Не сорваться, стаскивая прочь всю давно не нужную уже одежду и раздвигая коленом ноги. Не торопиться, входя медленно, подготавливая и стараясь причинить как можно меньше дискомфорта. Не закричать, когда ты сам, подавшись вперед, заставляешь меня войти полностью, усиливая острое, пополам с болью, удовольствие для нас обоих. Утром все будет по-другому, ты смеришь меня спокойным и уверенным взглядом, но здесь и сейчас…
Твои руки ложатся на мои плечи, то ли удерживая, то ли не давая сократить дистанцию, ты колеблешься, но в последний момент подаешься вперед с неожиданным напором, целуя жадно, до крови, твое тело выгибается дугой в пронзительном наслаждении и обмякает, доверчиво опускаясь в подставленные сильные руки. Завтра все будет по-другому, ты будешь отстраненным и бесконечно далеким, но здесь и сейчас можно осторожно лечь рядом, притянув тебя к себе и наслаждаясь уже не жаром – теплом. И глядя в твои, на миг оттаявшие глаза, надеяться…
Тейн
Он лежит рядом, тесно прижавшись и положив мне голову на плечо. Я не чувствую тяжести, а только тепло его дыхания и мерные удары сердца. Это успокаивает и пугает одновременно. Мне не видно его лица, но я знаю, что его глаза закрыты, хоть он и не спит, так же молча, как и я, наслаждаясь этим моментом покоя и расслабленности, когда выравнивается сбитое дыхание, а по всему телу растекается приятная истома.
Прикоснуться к нему так просто, надо только протянуть руку. Но это обманчивая легкость. Нельзя сокращать расстояние, нельзя подпускать его слишком близко. Потому что он опасен для меня, он – моя слабость, мое уязвимое место. Он – мое спасение от кошмаров, выматывающих, отнимающих силы и волю, дурманящих разум. Но впервые они отступают, когда, почувствовав неладное, он обнимает меня, и даже сквозь сон я впитываю его тепло и уверенность. Я больше не боюсь засыпать, зная, что обязательно проснусь в теплом кольце рук. Я никогда не любил его, но…
Хадор никогда и не требовал любви, не просил ее и даже не ждал. Просто был рядом, когда мне это было нужно, и исчезал, стоило потребности в его присутствии исчезнуть. Незаметный, удобный, незаменимый. Так заманчиво взять то, что предлагают просто так, не прося ничего взамен, но нельзя позволить себе попасть в зависимость от кого-то, нельзя дать понять ему, насколько он стал необходим. Я боюсь его, боюсь той власти, которую он приобрел надо мной и, в тоже время, не могу отказаться от него. Остается лишь держать на расстоянии, не позволяя приблизиться, но и не отпуская далеко, периодически, как кость, подкидывая надежду на что-то большее. Я не люблю его, но…
Его руки так горячи, так бережны. Обычный напор отступает, оставляя после себя неуверенного мальчишку с удивительными синими глазами и длинными светлыми прядями волос, которые вечно падают ему на глаза. Почему-то мне кажется это очень красивым. Он нерешителен, непривычно робок, как будто спрашивая разрешения снова и снова, перед каждым касанием, каждым поцелуем. И я даю его опять и опять, позволяя, подчиняясь, допуская так близко, как только могу, не задумываясь о том, что будет завтра. С рассветом придет реальность, а пока можно притвориться, что это всего лишь сон, в котором все дозволенно, даже слабости. Невозможно сопротивляться, невозможно не раствориться целиком в этом не обжигающем пламени, в которое он вовлекает меня. Так близко, так горячо, так просто то, что казалось нереальным. Я думаю, что всего лишь использую его, но…
Не понятно, кому из нас нужнее случившаяся близость. Его огонь захватил меня, лишая выдержки и привычного равнодушия. На миг почувствовав себя живым, так трудно отказаться от этого ощущения, пьянящего как наркотик, имя которому – жизнь. Момент моей слабости становится точкой силы, привязывая его ко мне нерушимыми путами. Теперь он мой, до конца. И мне уже не хочется просыпаться одному. Я никогда не полюблю его, но…
Прикоснуться к нему так просто, стоит только протянуть руку и запустить пальцы в длинные спутанные пряди, рассыпавшиеся по плечам. В темноте он не увидит, поэтому я могу позволить себе улыбнуться одними уголками губ, и мысленно, только самому себе, признаться…
Ошибки.
Тейн
Мы элита. Боевики, каратели. Убийцы. Слабости и привязанности могут помешать нашей работе, ослабить контроль и выдержку, поэтому им нет место в нашей жизни. Таков офицерский состав спецподразделений, главная задача которых «особые» миссии. Когда переговоры заходят в тупик или возникают беспорядки и недовольства – приходит наше время. Нам все равно, кого устранять: неугодных политиков, вместе с семьями, стратегические объекты, или что-то другое – если требуется устрашение. А оно требуется регулярно. Любое недовольство вовне или внутри страны подавляется жестоко и безжалостно. Зажатые в узкие рамки люди пытаются сопротивляться давлению, и тогда в игру вступаем мы. Спецподразделения полицейского государства, где каждое движение и каждая мысль находится под контролем, мы - не шпага и не меч, не благородное оружие, которое носят у всех на виду и сражаются честно. Мы – кинжал системы, спрятанный в голенище сапога, до поры до времени. Безупречный, холодный, идеальный…
Те, кто срывается, не живут долго. Они погибают в операциях, замешкавшись на миг, или безжалостно отбраковываются своими же. Те кто остаются - безупречные исполнители, профессионалы, прикрывающие мне спину и выполняющие мои приказы. Но если я ослабею и ошибусь - мне придет конец, как и любому сломанному винту в машине. Если бы не безупречный послужной список и практически незаменимость – меня, урода с ночными кошмарами, уже давно бы ликвидировали. Но я слишком нужен, а теперь и сон мой спокоен. Но…
Я оглядываюсь. Сегодня я участвую в миссии, потому что успех слишком важен, чтобы полагаться на кого-то, даже на Хадора. Так я объясняю окружающим, но знаю, что это всего лишь отговорка, в действительности я не желаю ждать его возвращения, метаясь по кабинету и стараясь занять себя делами. Позиция занята, движения выверенные, но в последний момент я оборачиваюсь, выцепляя взглядом его фигуру и пропускаю начало атаки. Нас ждали, ловушка захлопывается, и время течет невообразимо медленно, позволяя увидеть каждую деталь, каждое движение. Бойцы срабатывают идеально, прикрывая меня и преследуя намеченную цель.