– Что он говорит? – спросила шепотом Мария.
– Машина сказала, что смысл звуков утерян, – пояснил Доброжизнь.
– А можно посмотреть на изображение твоих родителей?
Доброжизнь нашел пульт управления.
За сценой возник экран и на нем сначала появился мужчина. Голубые глаза, аккуратная бородка, комбинезон, который обычно надевают под скафандр. Потом женщина. Она закрывалась куском ткани и смотрела прямо в объектив. Широкоскулое лицо и рыжие волосы, заплетенные в косу. Больше ничего заметить не удалось – снова возник гуманоид-оратор, продолжавший речь с еще большим жаром.
– Это все? Больше нет изображений?
– Нет. Их убила зложизнь. Теперь они уже не думают, что существуют.
Тон оператора, сначала торжественно-истеричный, стал более спокойным, даже поучающим. Возле него появилось объемное изображение картосхемы со звездами и планетами. Оратор что-то показывал на схеме. Марии почудилось, что в речи его слышны нотки триумфа. Он явно хвастал количеством звезд и планет на карте.
Хемпфил не заметил, как подошел к сцене совсем близко. Марии не понравилась игра отражений на его лице.
Доброжизнь внимательно наблюдал за маскарадом на сцене, наверное, в тысячный раз. Трудно было угадать, какие мысли скрывались под маской человека, никогда не видевшего других живых людей, у которых он мог бы научиться мимике.
Повинуясь какому-то импульсу, она взяла его за руку.
– Доброжизнь, Хемпфил и я живые, как и ты. Ты поможешь нам остаться в живых? Тогда в будущем мы тоже будем тебе помогать.
Мария вдруг представила картину: спасенный Доброжизнь трясется от страха в окружении людей, то есть зложизни.
– Хорошо. Плохо.
Он снял перчатку, сжал ее ладонь. Он покачивался вперед-назад, как будто она его притягивала и отталкивала одновременно. Ей хотелось закричать, броситься на бездушный металл стены, царапать и рвать, – за все, что эта машина сделала с ним.
– Все! Они у нас вот здесь! – Хемпфил сжал кулак. Он вернулся от сцены, где продолжался бесплотный трехмерный фильм.
– Видишь? Это звездная карта их завоеваний. Все звезды, планеты, даже астероиды. Это победная речь. Изучив карты, мы выследим их, мы до них доберемся!
– Хемпфил... – Она постаралась вернуть его к более насущным проблемам. – Сколько лет этим изображениям? В какой части Галактики они сделаны? А если они вообще не из нашей Галактики?
Энтузиазм Хемпфила несколько остыл.
– Все равно, стоит попытаться. Эту информацию нужно сохранить. Мы обязаны. – Он показал на Доброжизнь. – Он должен отвести нас в стратегический центр. Там мы спрячемся и будем ждать, пока на берсеркер не нападут крейсера. А может, удастся бежать на шлюпке.
Мария, успокаивая, как ребенка, гладила Доброжизнь.
– Он сейчас в замешательстве, сбит с толку, не знает, что делать. Как может быть иначе?
– Само собой. – Хемпфил помолчал. – Ты с ним справишься лучше меня.
Она ничего не ответила. – Ты женщина, он вполне нормальный молодой мужчина. По крайней мере, на вид, – продолжал Хемпфил. – Успокаивай его, утешай. Главное, постарайся убедить помочь нам. От этого зависит все. Пойди, погуляй с ним. Только недалеко.
И он снова повернулся к сцене, поглощенный звездной картой.
Что еще оставалось делать? Мария и Доброжизнь вышли из театра. Давно канувший в Лету гуманоид на сцене щелкал и жужжал, демонстрируя звездные завоевания своей империи.
Слишком многое произошло и продолжало происходить. Он вдруг почувствовал, что не может переносить присутствие зложизни. Он повернулся и бросился бежать по коридорам, переходам и лестницам, туда, где он всегда прятался еще маленьким, когда его одолевали непонятные страхи, приходившие из ниоткуда. В этой комнате машина всегда видела и слышала его, могла с ним разговаривать.
Он снова был в ней, в "комнате-которая-стала-маленькой". Потому что он отчетливо помнил время, когда она была гораздо больше, динамики и микрофоны, и сканеры зависали где-то над головой. Он понимал, что на самом деле выросло его тело. Тем не менее, комната ассоциировалась с образами тепла, еды, безопасности.
– Я водил единицы зложизни по кораблю, – признался он со страхом, предчувствуя наказание.
– Я знаю, Доброжизнь. Я наблюдал. Это была часть моего эксперимента.
Какое облегчение! Машина ничего не сказала о наказании! Ведь машина знала, что слова зложизни сбили его с толку. И он даже подумывал в самом деле отвести их к стратегическому центру и положить конец всем наказаниям, навсегда.
– Они хотели, чтобы я их отвел...
– Я наблюдал и слышал. Мужчина опасен. Он сильный, он задумал зло. Он будет бороться до конца. Такие, как он, наносят мне значительные повреждения. Я буду испытывать его до предела, до полного разрушения. Он думает, что внутри меня он свободен. Он будет вести себя свободно. Это важно.
Доброжизнь выбрался из противного, натирающего кожу защитного костюма. Сюда зложизнь не доберется, ему ничто не угрожает. Он присел, обнял основание консоли сканера. Когда-то машина дала ему предмет, мягкий и теплый... Он закрыл глаза.
– Какие будут приказы? – спросил он сонно. В этой комнате он всегда чувствовал покой.
– Прежде всего, зложизнь не должна знать об этих приказах. Второе: сделай так, как просит мужчина Хемпфил. Он не сможет нанести мне повреждение.
– У него бомба.
– Я наблюдал за ним и вывел бомбу из строя еще до того, как он проник в меня. Пистолет серьезного вреда не причинит. Ты думаешь, одна-единственная зложизнь способна меня победить?
– Нет. – Ободренный, улыбаясь, он устроился поудобнее. – Расскажи о моих родителях...
– Твои родители были хорошая доброжизнь, они посвятили себя служению мне. Во время великого сражения зложизнь убила их. Если эти единицы зложизни скажут, что хотят тебе добра, что ты им нравишься, не верь. Они лгут. Любая зложизнь изначально порочна, она таит внутри себя неправду. Твои родители были доброжизнь и каждый дал мне несколько клеток своего тела. Из этих клеток я создал тебя. От твоих родителей не сохранилось даже тел, чтобы ты мог их увидеть. Это было бы хорошо.
– Да.
– Две единицы зложизни искали тебя. Сейчас они отдыхают. Спи, Доброжизнь.
Он уснул.
Проснувшись, он вспомнил сон. Два человека звали его к себе на сцену. Он знал, что это его отец и мать, хотя выглядели они, как две зложизни. Сон кончился так быстро, что просыпающееся сознание не успело уловить его смысл.
Он поел, напился. Машина тем временем разговаривала с ним.
– Если мужчина Хемпфил захочет пробраться в стратегический центр, отведи его. Я его обезврежу, потом снова позволю бежать, чтобы он сделал новую попытку. Когда он перестанет реагировать на провоцирующие символы, я его дезинтегрирую. Но женщину оставлю. Ты и она произведете для меня много новых доброжизней.
– Да!
Он сразу понял, какая это отличная идея! Они отдадут клетки машине, и будут построены тела новых доброжизней. А Хемпфил, который наказал его, повредил его затылок металлической рукой, исчезнет вовсе, будет распылен на атомы.
Когда он снова присоединился к зложизням, Хемпфил насел на него, принялся кричать и угрожать. Наконец, сбитый с толку и немного испуганный, Доброжизнь согласился помочь. Он старался не выдать истинных планов машины. Мария была куда приятнее, особенно на этот раз. Он старался как можно чаще касаться ее.
Хемпфил хотел пробраться в стратегический центр? Доброжизнь хорошо знал дорогу, а скоростной лифт делал пятидесятимильный путь легким.
Внезапно Хемпфил что-то заподозрил.
– Какой ты вдруг стал послушный, – сказал он, повернувшись к Марин. – Я ему не верю.
Зложизнь подозревал его в неискренности! Доброжизнь рассердился. Машина никогда не лгала, и машинопослушная Доброжизнь тоже никогда не лжет!
Хемпфил мерил комнату шагами.
– Есть такой путь, чтобы машина нас не могла видеть? Мы можем туда добраться так, чтобы она не смогла за нами проследить?
Доброжизнь задумался.
– Кажется, есть такой путь. Но придется преодолеть несколько миль в безвоздушном пространстве. Нужны баллоны с воздухом.
Машина сказала: "Помогай Хемпфилу." Он будет помогать. Если повезет, мужчину зложизнь дезинтегрируют у него на глазах.
Эта битва случилась во времена, когда люди на Земле еще охотились на мамонтов. Противник берсеркера оказался очень серьезным и нанес машине ужасную рану. Впадина имела две мили в ширину и почти пятьдесят миль в глубину. Целая серия ядерных взрывов, пробив уровень за уровнем, едва не достигла сердца машины: в последний момент волну остановил слой внутренней аварийной защиты. Берсеркер планировал восстановить поврежденные секции, но в космосе оставалось еще так много живых существ и многие из них были так сообразительны и упорны! Боевые повреждения накапливались быстрее, чем устранялись. Гигантская впадина теперь служила шахтой конвейера и до сих пор не была как следует обработана.
Увидев лишь крошечную часть этого кратера, – насколько позволял прожектор скафандра, – Хемпфил почувствовал страх, какого еще не испытывал. Остановившись на краю бездны, он инстинктивно обнял Марию, которая отправилась в эту экспедицию молча, не проявляя ни протеста, ни желания.
Они покинули шлюз час назад. Доброжизнь, всячески демонстрируя желание сотрудничать, вел их от секции к секции. Пистолет Хемпфила был наготове, на левую руку был намотан двухсотфутовый шнур.
Когда он понял, что именно он видит, недавно возродившаяся надежда на спасение покинула его. Если проклятая машина пережила такое... Бомба снова показалась неостроумной шуткой.
К ним подплыл Доброжизнь. Хемпфил уже научил его переговариваться в вакууме, прикасаясь шлемом к шлему.
– Через эту пробоину можно достичь стратегического центра, минуя сканеры и сервомашины. Я покажу, как садиться на конвейер. Он сэкономит время, доставит нас почти до цели.
Конвейер состоял из невидимых ленточных силовых полей и летящих по ним громадных контейнеров. Контейнеры неслись вдоль канала пробоины. Когда силовое поле подхватило людей, невесомость стала похожа на свободное падение.
Хемпфил летел рядом с Марией, держа ее за руку.
Лица внутри шлема не было видно.
Конвейер стал еще одной страшной сказкой в этой жуткой магической стране стальных чудовищ. Постепенно движение успокоило Хемпфила. Страх падения постепенно перешел в подъем надежды. Я справлюсь, думал он. Я смогу. Он нас не видит и не слышит. Все получится.
Когда скорость снизилась, Доброжизнь направил их в камеру во внутреннем слое брони, в самом конце впадины-раны от удара ядерного копья. Камера имела около ста ярдов в диаметре. В разные стороны по радиусу отходили трещины. Трещина, шедшая в сторону стратегического центра, была самая широкая, потому что именно в этом направлении пыталась пробиться энергия Удара.
Доброжизнь прижал шлем к шлему Хемпфила и сказал:
– Эта трещина ведет к стратегическому центру. Я был внутри и видел ее другой конец. Это всего несколько ярдов.
Хемпфил колебался. Может, послать вперед Доброжизнь? Но если это изощренная ловушка, какое имеет значение, кто пойдет первым?
Он коснулся шлема Марии:
– Следи за ним. Не отпускай одного.
Хемпфил нырнул в трещину первым.
К концу канал сузился, но все равно оставался достаточно широким, чтобы человек в скафандре мог протиснуться.
Он достиг внутренней шаровой камеры, святая святых берсеркера. В центре амортизирующей паутины парило сложное устройство размерами с дом. Это мог быть только стратегический центр. Камеру наполняло мерцание наподобие лунного: силовые контакты-сенсоры реагировали на хаос радиоактивного изотопного распада, намечая следующую жертву берсеркера, возможно, пассажирскую линию или освоенную планету. Выбиралась не только жертва, но и тактика атаки.
Хемпфила наполнило предвкушение победы. Он оттолкнулся и поплыл к центру камеры, на ходу разматывая шнур и прикрепляя его к плунжеру бомбы.
Я выживу, подумал он. Я еще увижу, как сдохнет эта железная тварь. Прикрепим бомбу вот здесь, к этой невинного вида балочке. Потом отлетим на двести футов и потянем за шнур...
Доброжизнь выбрал место удачно. Ему было хорошо видно стратегический центр и Хемпфила, который возился с бомбой. Доброжизнь был доволен: его предположение оправдалось, они в самом деле смогли пробраться к центру через Большое Повреждение. Обратно они пойдут другим путем. Когда зложизнь будет пойман на месте диверсия, они вернутся в кабине лифта, которым Доброжизнь обычно пользовался во время учебных тревог и упражнений по ремонту и техуходу.
Хемпфил прикрепил бомбу. Он помахал рукой Марии и Доброжизни, которые держались за одну балку. Хемпфил дернул шнур. Ничего не произошло. Как и сказала машина, бомба была выведена из строя, машина в таких вещах всегда была точна.
Мария оттолкнулась и полетела к Хемпфилу, который все дергал шнур. Доброжизнь заскучал и зевнул. Было очень холодно, космическая стужа продиралась в скафандр в местах, где он касался балки.
Наконец Хемпфила схватили сервомашины. Человек потянулся за пистолетом, но манипуляторы были гораздо быстрее его рук.
Едва ли это можно было назвать боем, но Доброжизнь наблюдал с интересом. Хемпфил напрягал мышцы до предела. Почему он сопротивляется? Что он может противопоставить металлу и атомной энергии? Сервомашины быстро унесли диверсанта к шахте лифта. Доброжизнь вдруг почувствовал, что ему стало как-то не по себе.
Мария висела неподвижно, лицом к нему. Он вдруг почувствовал страх, как раньше, когда убегал от нее. Машины вернулись за женщиной и унесли ее. Мария до конца смотрела на Доброжизнь. Он отвернулся, но глубоко внутри засела непонятная боль, как будто его только что наказали.
Холодное мерцание заливало стратегический центр.
Скопление хаотически трансформирующихся атомов, сенсоры, реле, сервомоторы. Где та могучая машина, которая разговаривала с ним? Повсюду и нигде. Во всем виновата зложизнь! Сможет ли он когда-нибудь все это забыть? Он пытался разобраться в своих чувствах, но не знал, с чего начать.
Вдруг всего в нескольких ярдах Доброжизнь заметил нечто инородное, застрявшее между балок, некую выпуклость, нарушавшую четкость функционального машинного интерьера. Присмотревшись, Доброжизнь узнал шлем скафандра.
Скафандр застрял между двумя балками, едва ли прочно, просто здесь не было других сил, чтобы сдвинуть его с места.
Доброжизнь повернул скафандр к себе. Из-за прозрачного забрала на него смотрели невидящие, но такие знакомые голубые глаза, а еще у лица за щитком шлема была аккуратная короткая борода.
– П-а... – выдохнул Доброжизнь. Он тысячу раз видел изображение этого лица в театре.
К древнему скафандру отца было что-то пристегнуто. Его отец нашел путь к стратегическому центру через Большое Повреждение.
Но старый скафандр подвел его, отец задохнулся, пытаясь донести до центра... бомбу. Это могла быть только бомба.
Доброжизнь слышал собственный голос как бы со стороны, но не понимал слов. Слезы не давали видеть нормально, он почти ничего не видел из-за навернувшихся слез. Плохо слушающимися пальцами он отстегнул бомбу от скафандра отца...
Хемпфил выбился из сил и больше не сопротивлялся, только тяжело дышал, пока сервомашина тащила его из лифта в камеру для пленных. Вдруг машина замерла, манипуляторы выронили его на пол, где он довольно долго лежал, приходя в себя, а потом снова набросился на серва. Пистолет отобрали, поэтому он колотил робота бронированными кулаками до тех пор, пока тот не перевернулся. Хемпфил пнул еще разок, потом сел верхом, всхлипывая и ругаясь одновременно.
Только минуту спустя до них дошла вибрация взрыва, уничтожившего сердце берсеркера. Пройдя по балкам и коридорам, она достигла их камеры почти незаметно.
Мария сидела на полу, смотрела на Хемпфила, одновременно испытывая любовь и жалость.