45
Ехали мы долго, в кромешной тишине. Лишь иногда мой новый знакомый — врач, смотрел на мешочки от капельницы, которые я то и дело перекладывала из одной затекшей руки в другую. К вечеру препараты закончились. Риши осмотрел мулатку, недовольно цыкнул языком и сел на место. Я умостилась рядом с девушкой, держа её ладонь в своих. Писать ему что-то не было возможности, вокруг сгустились ранние весенние сумерки, света в почти не было, только приборная панель слегка подсвечивалась, да мигали некоторые лампочки.
Была уже тёмная ночь, когда мы остановились. Куда мы приехали я не понимала, после того как Виктор выключил фары, автомобиль обступила зловещая мгла:
— Сидите здесь, — произнёс мужчина, тронув меня за локоть, — я вернусь за вами чуть позже.
Я слышала движение за стеной, Виктор тоже вышел помогать. У меня появилось чувство, что мы остались с Карой одни во всей вселенной. От темноты и приглушенных, монотонных звуков меня начало клонить в сон и, наконец, я ему поддалась, сказывалась предыдущая бессонная ночь, и день без пищи.
Когда я проснулась, вокруг было тихо, звуки разгрузки стихли, только одинокая ночная пичуга насвистывала свою радостную песню. Сначала я даже не поняла, что меня разбудило, а потом, в бреду, заметалась за моей спиной Кара. Я пощупала её лоб, он был очень горячий. Даже я соображала, что это ой как не хорошо. Риши, ну где же ты? Тихонько приоткрыв дверь, я выбралась наружу, вокруг была темень, только шелест листьев, да стрекотание жуков поведали мне, что мы в лесу. Наощупь обошла пред машины, она стояла на узкой дороге, это даже была не дорога, а тропинка, такая небольшая, что казалось деревья, обхватили кузов и сжали в своих крепких объятьях. В нос бил одуряющий аромат цветущей черёмухи и сирени. Толку от этих гуляний было чуть, куда идти, и где искать Риши было не понятно. Я снова забралась в тёплое нутро грузовика. Попыталась на ощупь найти хотя бы воду, но это было безрезультатно. На меня накатила паника. А вдруг о нас забыли? Вдруг что-то случилось, и мы умрём здесь от отсутствия жидкости, еды и лекарств? А вдруг Общество нашло повстанцев, и мы все опять попадём в Лагерь? Какая-то часть моего мозга осознавала бредовость этих кошмаров, и подсказывала мне, что надо дождаться восхода, а дальше я справлюсь, но другая очень убедительно говорила мне, что всё плохо, очень-очень плохо.
К тому моменту, когда моя паника достигла угрожающих масштабов, в кабине возникло лицо врача, зловеще подсвеченное карманным фонариком:
— Извини, я не мог прийти за вами раньше, — начал он, но увидев моё выражение лица, ринулся внутрь, к подруге.
Он потрогал её лоб, потом задрал рубашку и злобно цыкнул, сквозь зубы. Беспокойство, а может любопытство, заставило заглянуть ему через плечо. Живот мулатки перепахивали ярко-красные, воспалившиеся, свежие шрамы. Пошарив в необъятных, накладных карманах своих штанов он вынул шприц и ввёл девушке какую-то светлую жидкость, почти мгновенно лицо подруги расслабилось, по всему выходило, это было обезболивающее. Мужчина аккуратно взял её на руки и задом попятился к открытой двери. Я последовала за ним.
— Возьми фонарик и свети, под ноги, — приказал он мне, когда мы оба очутились на земле.
Мы шли, я освещала дорогу, но ощущение, что мы в необитаемой чаще меня не покидало. Воздух тут был значительно теплее и влажнее чем в Лагере или в перевалочном пункте повстанцев. Неожиданно, мы упёрлись в крохотную халупку размером с сельский клозет, выросшую, будто из-под земли, на нашем пути.
— Иди вперёд, направь фонарь вниз, там ступеньки, — отрывисто бросил врач. И действительно за расшатанной, сляпанной из трухлявых досок дверью сразу начиналась крутая лестница в недра эдакого подземелья.
Спускаться было ещё страшнее, во мраке возникало ощущение, что земляные своды нависали над нами и грозили вот-вот обрушиться, я старалась не дышать, чтобы не нарушить их, как мне думалось, хрупкую неустойчивость. Когда лестница кончилась, мы очутились на небольшом пятачке освещённым слабым диодом светильника, чернота обступала нас, протягивая свои бархатные лапы. Всё происходящее странно на меня действовало, вгоняя в ступор, поэтому, когда помещении зажегся свет я даже подпрыгнула, от неожиданности. Комната, представшая перед моими взором, была большой, по бокам от входа стояли островки мебели: то кровать с тумбочкой, то диван, то пара железных медицинских шкафов со стеклянными дверцами.
Риши положил Кару на кровать, подошел к шкафчикам и зазвенел какими-то склянками. А я так и застыла у лестницы, ошалело переводя взгляд с одного предмета на другой.
— Сядь, вон, на стул, — буркнул мужчина, он уже курсировал от полок к лежанке и обратно, поглощённый своей работой, то вкалывая девушке какие-то сыворотки, то пристраивая капельницу, то чем-то обмазывая шрамы мулатки. Я послушно плюхнулась на табуретку, стоящую у моих ног и замерла, заворожено следя за его умелыми руками. Для меня то, что делал этот мужчина, было каким-то священнодействием, которое могло спугнуть любое движение, даже шорох. Закончив, он сел на пол и откинулся спиной на борт топчана.
— Должно облегчить состояние, — смежив веки, будто самому себе прошептал он, — сама-то как?
— Нормально, — выудив из кармана блокнот, накарябала навесу я, но так как врач не открывал глаза, сидела с цидулькой в руках.
— Ты, наверное, проголодалась, — он тяжело поднялся и пошел к другим шкафам — деревянным, стоящим в глубине комнаты. Теперь он уже зашумел там, брякая посудой и шурша пакетиками. Я, наконец, решилась встать со стула и подошла к нему.
— Жить будете здесь. Пока ей не полегчает, на улицу и носа не кажи. Я, конечно, постараюсь организовать так, чтобы её не трогали, но, если вас увидят, в ближайшие дни, её проверят и привет, несмотря ни на что, адрес приюта, что недалеко находится дадут и всё. Как сама догадываешься, в наши планы это не входит. Тем более что ходить тебе здесь пока не к кому. Германа на данный момент в поселении нет. Он придёт где-то через неделю, надеюсь, твоя подруга к этому времени оклемается, — он, повернувшись, сунул мне в руки тарелку, с яичницей, на помидорах и черном хлебе, в животе предательски заурчало, показывая насколько же я голодная, сам же прихватив другую, уселся тут же на стул.
— Почему ты мне помогаешь? — отставив блюдо, написала я ему.
— Люблю я самоотверженных и смелых людей, — с набитым ртом ответил он, — ты не побоялась протопать пол материка, ради человека с которым почти не была знакома. Но как только с твоей подругой, которую ты тоже не так давно узнала, случилась беда, ты от всего отказалась лишь бы помочь ей. Потому как даже если ты обожаешь Германа, найти его это просто желание, а Каре твоя помощь действительно нужна. Самоотверженно. Да и стоит заметить, я не одобрял, что Герман тебя оставил в деревне. Беспомощная, немая девочка! — после этой фразы он скептически ухмыльнулся, — по его рассказам так получалось, да вот только я сейчас её не наблюдаю. Он после моих доводов даже потащился обратно за тобой, но ты уже ушла.
— Ты его хорошо знаешь? — второе послание Риши читал уже облизывая пальцы, потому что свою еду он просто смёл за считанные мгновенья.
— Да как тебе сказать. Полагаю, что есть немного. Мы с ним большие друзья. Он почему-то решил, что со мной можно дружить, с чего, правда, ума не приложу. Ну, ходили на пару вылазок, да и всё. Герман меня этим удивил, обычно я не нравлюсь людям, — я недоверчиво глянула на него.
— У меня ты сразу вызвал симпатию.
— Не подлизывайся, — ухмыльнулся мужчина.
— Заняться мне не чем.
— В общем, думается мне, ему надо было поговорить, да и я уже был готов общаться не только по делу. Много чего мы обсуждали в начале. Вот рассказал он про тебя, и мы рванули назад, нам то легче чем тебе было, и транспорт есть и куда идти известно. Пришли, а в доме чёрт знает, что творится. Всё разломано, разбросано как будто тайфун пронёсся. Ох Герман и психовал. Он же ушел, потому что почувствовал: Общество к нему подбирается. А тут, что уходил, что нет. Хочешь, открою страшную тайну? Он думал, что ты погибла, — я так вытаращилась, что у меня чуть глаза не выпали от изумления, — ага. Я ему пытался втолковать, что ты-то Обществу не нужна, зачем тебя трогать, если ты не в курсе его дел, а он как заведённый твердил, что тебя в Лагерь увезли. Я ему сказал, что в селе б не допустили этого, он же рассказывал, что у вас там чуть ли не рай. А он всё талдычит: «Что же я наделал!». Видела б ты его. Разве что не плакал. Или тебя сразу оттуда забрали, из вашего села? — я замотала головой и похлопала себя по груди, — сама, что ль ушла? — я кивнула, — как я и рассчитывал, что ты его искать пошла. Такая вот история. Ладно, давай спать укладываться, ты на софе ляжешь, а я на полу, — я встревожено посмотрела на Кару, — о ней не беспокойся, она проспит до утра. Да до него осталось то, пару часов. После завтрака я уйду, мне надо заниматься своими обязанностями, но я буду приходить проведывать вас.
Он вытащил из тумбочки плед с подушкой и кинул мне. Я улеглась и укрылась. Врач убрал посуду и устроился на голом полу. Я протянула ему покрывало. Если он будет так спать, то простудится, а я и не укрытая не замёрзну, хоть и сменила лагерную фуфайку на более лёгкую парку повстанцев.
— Да ладно, — но я настойчиво сунула ему дерюжку и легла, отвернувшись к спинке.
46
Когда я проснулась в комнате было тихо и сумрачно, лампа, зажженная на тумбочке, у лежанки подруги, отбрасывала причудливые тени на стены. Кара неподвижно лежала на кровати. Я подошла и коснулась её лба, проверяя температуру, он был прохладным. Я внимательно осмотрела пол и обнаружила, что Риши ушел. На столе, импровизированной кухни, стояла мисочка, накрытая тарелкой, при ближнем рассмотрении там оказался завтрак — омлет с овощами. Перекусив я пристроилась на стуле, около спящей подруги.
Хватило, честно говоря, меня на час. Последнее время жизнь кидала меня из бурной активности в апатию, а вот просто так сидеть я разучилась. Не выдержав пошла, копаться в шкафу Риши, вытаскивая вещи требующие починки. Даже нитки разыскала там же. Пристроившись недалеко от кровати, принялась штопать штаны, носки и футболки. Очень скоро появился наш спаситель. Он осмотрел Кару, сменив компрессы на шрамах и обновил лекарство в капельнице. Он выглядел очень уставшим, но старался улыбаться:
— Ты это чем тут занялась?
— Не получается сидеть без дела, извини, — написала я записочку.
— Сама обед себе сможешь сготовить? — я утвердительно кивнула, — вот и хорошо, я скоро забегу… чувствуй себя как дома…
Обедать мне совершенно не хотелось, когда я заштопала половину вещей снова заглянул врач. Надо было подумать об ужине. Ведь ждать, что мне тут создадут тепличные условия, было не честно. Не в гостях же я, право слово, надо помогать по мере сил и способностей, а раз уж вышло так, что Каре пока сиделка не требуется, надо взять на себя хозяйство.
Когда мужчина вернулся вечером, по комнате разливался аромат овощного рагу и тушеной курицы:
— Вот это да! У меня тут так вкусно никогда не пахло, — я радостно улыбнулась, приглашая его присесть. Он умостился на стуле у кухонного стола, и я вручила ему большую порцию, пусть хоть поест нормально. Смотреть, как он кушает было приятно, с таким удовольствием он уминал приготовленное. Меня всегда радует хороший аппетит, значит, блюдо удалось, — а добавки нет? — с грустным видом поинтересовался мой новый друг, — только Каре оставь немного, мы её покормим. Питательную сыворотку трудно доставать, — я с радостью взяла его тарелку, чтобы наложить ещё.
После того как поели сами мы накормили подругу, она была очень сонная и ела вяло. Кормила я её только курицей, не смотря на то что она была дефицитной, потому что от белка больше энергии, как сказал Риши. Потом сделали необходимые процедуры, и она снова заснула. А мы сидели на диване, и я решилась узнать:
— А как ты очутился в Лагере? — врач прочитал записку и задумался, я обратила внимание, что он не только медленно читал, но и всегда задумывался, прежде чем ответить.
— Это длинная история. Ну, да мы никуда не торопимся. Когда я пошел в школу выяснилось, что я практически не воспринимаю прочитанную информацию. Мой отец — фанат Общества, он, действительно верит, что цель Общества помочь нам стать лучше и, похоже, он действительно не сомневался, что в Лагере мне помогут. Поэтому, как только он получил вердикт от учителей, побежал в комиссию по здоровью и попросил меня забрать. Мама плакала, даже пыталась спрятать, но ничего не вышло. Как получилось, что я там выжил, да ещё и дожил до такого серьёзного возраста? А всё очень просто, сначала они долго изучали меня, года три, и уже были готовы отправить на разбор, у них там это так называется, слыхала? — я покачала головой. Я с трудом осознавала окружающую действительность, пока была в Лагере, — так вот, они приготовились меня перевести и вдруг узнали, что я всё же исхитрился понимать прочитанный текст. Я был ребёнком и мне всё было интересно, не смотря на все эти отупляющие лекарства и весьма неприятные процедуры. Любопытство заставляло меня читать, чтобы хоть как-то удовлетворять тягу к знаниям, хоть по чуть-чуть! Чтобы понять прочитанное я, шепотом, проговаривал фразу пока она не становилась мне понятна. Я до сих пор так делаю, сейчас проще, и я научился не шевелить губами, когда осмысливаю её, — он грустно улыбнулся, — не воспринимай на свой счёт, но общение с тобой просто мука для меня. Так вот, они начали свои исследования заново. Так прошло ещё года четыре, точно и не вспомнить. И казалась бы судьба моя была решена, но я был против. Я и ночи не провёл в бараке — сбежал. Это было страшно и тяжело. Я несколько дней провёл на свалке использованных тел, — я непроизвольно вздрогнула, — Ааа, ты там бывала. Милейшее место, не так ли? А потом мне повезло. Мне несказанно повезло! Грузовик, который вывозил мусор из лабораторных корпусов, пробил шину на территории Лагеря. Медикаментозные отходы они всегда захоранивают в специальных местах, в отличии от биоматериала. Обычно машины не задерживались, чтобы избежать вот таких бегств, но судьба решила дать мне шанс. Не каждый бы решился, наверное, на такое, но я почти неделю дышал парами разложения человеческих тел, этим невыносимым смрадом, отравляясь и задыхаясь с каждою минутой всё сильнее. В общем, я сумел забраться в цистерну с отходами и выехать и оттуда. Из цистерны я вылез почти сразу, как только за машиной закрылись ворота. Терпеть не было сил. Помню лишь как кубарем скатился с неё и упал на откос. Что было потом, мне неизвестно. Очухался я в каком-то лесочке, по всей вероятности, я на автомате убежал с дороги. Лет семь путешествовал, много где побывал. Потом меня заново поймали, но я везучий. Тот Лагерь, где я находился первый раз, разрушили повстанцы, и исследования моей патологии были очень неполными. Так что всё началось по новой, а через пару лет меня освободили повстанцы. С тех пор я сними.
— Неужели движение повстанцев появилось так давно?
— А оно и не исчезало, — хохотнул мужчина, — вот ведь, как забавно! Сначала все были недовольны войнами и появилось Общество, но недовольные всё равно остались, а когда стало понятно, что и этот строй просто красиво упакованное старое плесневелое яблоко, эти самые недовольные взялись бунтовать. Никогда не будет так, чтоб всем всё нравилось.
Да мой друг прав. Людям вечно что-то не нравится. А если и создают нечто хорошее, то сами же радостно кидаются это разрушать. Идея Общества была хороша, но такое общество не может существовать благодаря особенностям нашей же природы, это прекрасная, но утопия.
47
Дни сменялись днями, я неделю не была на улице и не видела солнца. Сказать по правде я туда не стремилась. Мне не хотелось находится среди людей и вливаться в повседневную суету. Я забралась в кокон спокойствия и уединения.
Кара чувствовала себя лучше. Она бодрствовала по три часа утром и вечером. Но мы практически не общались. Я боялась спрашивать о том, что было с ней в Лагере, а она боялась, что я спрошу. Но дискомфорта от тишины мы не испытывали.
С Риши тоже почти не болтали. Если мы наслаждались покоем, то он падал с ног от усталости. Почти все пришедшие из Лагеря требовали ухода и постоянного медицинского контроля. Со временем они освоятся со своим здоровьем и врачи, наконец, отдохнут. Но в данный момент это было невозможно. И были ещё те, кто так и не пришел себя, многие из них умерли, но оставалось ещё с десяток человек, которые возможно оклемаются, им помощь была нужнее всего.
Как-то, когда Кара опять уснула, мне нестерпимо захотелось пирогов. Я понимала, что время не очень подходящее, да и неприлично чувствовать себя хозяйкой в чужом доме, но бороться со своим желанием я не смогла. Навела теста, сварганила начинку. Любая хозяйка знает, что вроде бы только занялась пирогами, а уж два часа прошло, а что сделала? Да толком ничего, за работой минуты летят незаметно.
— О, я смотрю Риши время не теряет даром! — услышала я за своей спиной, когда вытаскивала из духовки первую партию. От этого голоса мои пальцы дрогнули, противень упал на пол и пирожки рассыпались. Как в полусне я выпрямилась и развернулась. Пока я поворачивалась, мои воспоминания услужливо подсовывали картинку, которую я увидела почти год назад — Герман, прислонившись к косяку, внимательно, изучающе смотрит на меня ярко-голубыми глазами. Но теперь я увидела немного другую мизансцену. Да, сначала это была расслабленная поза и насмешливый взор, а затем я поняла, как выглядит лицо человека, подходящее под выражение «челюсть, отпала». Его очи расширились, рот открылся, единственное я не могла распознать, рад ли, что я нашлась, но уже через секунду он развеял мои сомнения. Муж подскочил и так крепко сжал в объятьях, что воздух моментально покинул лёгкие, а кости затрещали, угрожая переломаться под напором чувств.