— Пойдём, мы отведём тебя к Курту, — мальчик решительно подошел и взял меня за руку.
Немного пройдя, мы вышли на расчищенное место, где, за раскрытыми воротами, стояли несколько длинных, одноэтажных домов. Они мне больше напоминали загоны, в которых мы держали животных, нежели дома, но в загонах не было столько окон и дверей. Вокруг домов, на приличном расстоянии, стоял высокий, добротный забор, защищающий жителей от зверей и непрошенных гостей. На улице было много ребятишек обоих полов, разных возрастов и внешности. Все были заняты хозяйственными делами: кто-то пилил дрова, кто-то кормил домашних животных в небольшом дворике, кто-то прибирался. Только совсем малыши бегали, играя. Но что меня поразило — я не увидела ни одного взрослого, самому старшему подростку на вид недавно минуло шестнадцать.
Мальчик, который меня привёл, упорно шел к одному из домов, не давая осмотреться.
— Курт! Курт! — горланил он, — я ещё одну привёл.
На крыльцо вышел мужчина, и, прищурившись, посмотрел на меня.
— Ты кто? — без всяких предисловий спросил он.
— Она немая, — ответил за меня мальчик.
— Это правда? — глаза Курта ещё больше прищурились. Я активно закивала и полезла в рюкзак за блокнотом.
— Да я немая. Меня зовут Ася. Я путешествую, и случайно набрела на ваших мальчиков, — написала я и отдала написанное Курту. Он осмотрел меня с ног до головы, развернулся и пошел в дом, бросив через плечо:
— Заходи.
Я пошла следом за ним, мальчики тоже потянулись в комнату, но Курт, обернувшись, строго поинтересовался:
— Вы сделали то, зачем ходили в лес? — подросток замотал головой и опустил глаза в пол, — ну так идите. Садись — указал он мне на стул, — рассказывай кто ты, откуда, зачем пришла.
Я взялась за блокнот. За время пути я приняла решение — не стоит рассказывать всю правду людям, которых я встречу.
— Я пришла из фермерского села, в четырёх днях пути отсюда. Мой муж ушел из дома, а так как меня там больше ничего не держало, я решила попутешествовать и мир посмотреть, — так делали разные люди в сказках, которые я читала, и пока шла, я сочинила эту записку, у себя в уме.
— А дети у тебя есть? — с подозрением спросил меня Курт. Подивившись местной озабоченностью детьми, я решила ответить честно.
— Когда я предложила мужу вызвать Комитет, он не захотел. Видимо, тогда он уже решил уйти.
Курт стоял спиной к окну и рассматривал меня, я же рассматривала комнату. Она была небольшая и светлая, с минимумом мебели и без всяких украшений, типа половичков, занавесок или картин. У одной стены стояла деревянная кровать, у другой шкаф, рядом с окном был письменный стол со стопками тетрадей, около него два стула. Так как Курт молчал я, осмотревшись, начала разглядывать его. Это был мужчина лет пятидесяти, с абсолютно седыми волосами, крупными, жёсткими чертами лица, вокруг его ясных, умных глаз и упрямо сомкнутого рта, глубокой сеткой залегли морщины. Он производил строгое, но приятное впечатление.
— Вы не подскажите, в какое селение я попала? — не выдержав написала я, похоже этот человек не торопился мне всё рассказывать
— Ты что, действительно пришла сюда случайно? — я кивнула, — ну что ж… — он смерил меня взглядом, — ты попала в поселение детей, которых не существует, — я непонимающе продолжала смотреть на него, — знаешь, что тридцать лет назад начали вводить запрет на рождённых детей? — я качнула головой, показывая, что знаю, — а что делали с рождёнными детьми в курсе? — я снова кивнула и написала:
— Младенцев появившихся естественным проверяли, а если у них обнаруживали отклонения, их забирали на лечение. Общество исправляло дефекты и возвращало их домой или направляло на работу, если ребёнок успевал вырасти, — прочитав это, Курт разразился злым, каркающим смехом, от которого у меня мурашки побежали по спине.
— И много ты таких, которых вернули, знаешь? — иронично поднял бровь он, было явно видно, что вопрос риторический, но почему-то стало обидно, — Ну, сама то ты рождённая, как я понимаю? Выращенные люди не берутся путешествовать, и что? Тебя всю жизнь тестировали? — я подтвердила его слова кивком, раз в год я проходила тесты, в которых определяли мою агрессию и способность жить в Обществе, — надо же, видимо твои родители занимали почётное место в общине. Основную часть рождённых детей, процентов эдак девяносто, забирали на лечение, как ты изволила выразиться, а проще говоря, на живодёрню. Я не знаю ни одного человека, который после этого лечения оказался снова в Обществе, а я ведь работал в Лагере, своими глазками как говорится, смотрел на всё.
Я глядела на него, размышляя про себя, что этот человек видимо, сошел с ума, но все-таки, откуда здесь столько детей, может он их ворует? Что же он с ними делает? Может он один из серийных убийц, которые были пока Комитет не стал контролировать рождаемость.
— Все дети, которых ты здесь увидишь, это рождённые дети, коих, как ты помнишь, запретили пятнадцать лет назад. Когда случалось так, что природа брала верх над приказом Комитета, женщины беременели, это могли быть и молодые девочки, попавшие в омут любви, и замужние дамы. А что делать с этим побочным продуктом любви? — когда он говорил эти слова, его губы скривились в презрительной усмешке, — вот они и бросились выкидывать незаконных детей в леса, на съеденье волкам, а самые совестливые идут сюда, приносят и оставляют у ворот. А я вот, рощу их. А ещё, добрые люди, иногда привозят сюда детей уже направленных на лечение, за которыми просто не успел прийти Комитет.
Я смотрела на этого человека, не мигая, мои глаза были распахнуты так широко, что болели веки. Я не понимала, что из сказанного правда, а что ложь. Как мать может выбросить своего ребёнка? Зачем спасать ребёнка от лечения? Я не верила, что после лечения никто не возвращается в Общество.
— Не веришь мне? Что ж, твоё право. Если хочешь, можешь остаться, толковые работники нам не помешают, а можешь уйти, я здесь никого не держу, а сейчас, извини, мне надо работать. Если голодна, иди в соседний дом. Там кухня. Девочки тебя покормят, — он вышел из комнаты и направился к загону с животными, на ходу подзывая к себе кого-то из ребят.
Посидев ещё несколько минут, я встала и пошла на кухню, есть действительно хотелось. Кухней оказалось большое помещение, поделённое надвое перегородкой. Справа от перегородки стояли длинные столы с лавками, некоторые лавки были повыше, некоторые пониже, слева от перегородки были столы для приготовления пищи и несколько плит, между которыми сновали девушки всех мастей и возрастов, кроме совсем маленьких. Девушки у плит варили и обжаривали что-то, девчоночки поменьше резали, чистили и подносили кухаркам заготовки. Я нерешительно остановилась у входа.
Главной здесь, судя по тому, как лихо и жестко она раздавала указания, была девушка, лет пятнадцати, с серенькими засаленными волосами, стянутыми в жухлый хвостик и простоватым, серьёзным лицом. Лишь искоса взглянув на меня, она продолжила заниматься своим делом.
— Новенькая? — я кивнула, когда она снова на меня взглянула, похоже, весть о моём появлении, быстро разнеслась, — Инга, дай ей завтрак. Беременная? — наконец, удостоив меня вниманием, она отвлеклась от работы. Я отрицательно качнула головой, — а то смотри, у нас беременным двойные пайки, — и, всунув мне в руки тарелку с кашей, куском хлеба и ложкой без церемоний вытолкала меня на ту половину кухни, где стояли столы, — поешь посуду за собой помой.
Я, пристроившись с краю лавки, кушала кашу и наблюдала за работающими девочками. Главная прикрикивала на них, иногда даже отвешивала затрещины, проверяла, подправляла и контролировала. Девочки работали молча, не переговариваясь друг с другом. Когда каша была съедена, я возникла в дверях:
— Мойка там, — главная указала на большой металлический чан с приделанным к нему краном.
— Я могу чем-то помочь? — протянула я ей листочек с вопросом, получив взамен презрительный взгляд.
— Готовить-то умеешь? — я кивнула, — ладно. Инга, Саида идите в ясли, девчонки там, наверное, зашиваются. Ты. Кстати как тебя зовут?
— Ася
— Я Катя. Ася следи за едой на этой плите, девочки всё положили, осталось дожарить, дотушить и доварить.
Следующий час я что-то мешала, резала, раскладывала по тарелкам. Всё слилось в какой-то причудливый калейдоскоп, реальность происходящего вернулась ко мне лишь тогда, когда Катя дала мне поднос с полными тарелками и указала на дальний стол:
— Неси туда, там у нас большие дети, они сами не донесут, — идя с подносом, я осматривалась, столовая уже была заполнена детьми и подростками. Маленьким, тарелки расставляли девочки-повара, дети от шести лет сами подходили и брали еду у раздаточного окошка. За тем столом, к которому я подошла, сидели достаточно взрослые ребята, но их лица были как у того подростка, что встретился мне в лесу. Я расставила тарелки, и дети сосредоточено принялись есть. Они с аккуратностью брали ложку и несли её до рта, мне казалось, что я смотрю не на подростков, которых за столом было большинство, а на маленьких детей.
Когда обед закончился чан с посудой был полон, а столовая опустела.
— Девочки, накладывайте себе и освобождайте помещение, — скомандовала Катя. В кухню уже пришло пять девчушек, лет семи — восьми, для того чтобы мыть посуду. Юные поварихи быстро наложили себе еды и ретировались в столовую. Ели все тоже молча, а я спрашивала себя, может они были столь скованны из-за того, что здесь была я или они всё же просто не привыкли болтать.
После еды, мы, дождавшись, когда малыши закончат работать, убрали за собой и опять вернулись к мартену, получая от Кати указания, что и как готовить на полдник. На кухню тихо заглянул Курт, я бы его не заметила, если бы он не подошел ко мне, вплотную, тронув за плечо:
— Я так понимаю, ты собираешься остаться, — я согласно кивнула. Пока я не знала, куда идти дальше, да и честно говоря, хотелось поспать хотя бы одну ночь в доме, — Катя, я уведу ненадолго твою помощницу, но она вернется, чтобы закончить то, что начала, — Катя кивнула, не поворачиваясь и мы вышли из кухни, — решила задержаться, потому что не знаешь, куда направится? — проницательности Курту было не занимать, я лишь потупила глаза, — ну что ж лишние руки в хозяйстве не помешают. Насколько я помню систему ты, полагаю разнорабочий? — и, получив ещё один утвердительный кивок продолжал, — значит, сможешь заменять несколько подростков на хозяйстве. Сейчас помощь нужна в яслях, но в этом, думаю, ты ничего не смыслишь, — мы подошли к другому дому, — заходи. Здесь спят поварихи, вот эта койка свободна, — мы зашли в большую комнату рядами уставленную кроватями, вдоль стен стояли платяные шкафы. Курт указал мне на вторую от двери койку, на которой аккуратной стопкой лежало чистое бельё, — можешь оставить свои вещи здесь. Их никто не тронет, — он помолчал, — Я не верю, что ты просто ушла. Ты сбежала, и след от синяка на твоей щеке подтверждает мои подозрения. Мне плевать, почему, думается мне — ты хорошая женщина, что-что, а разбираться я в людях умею. Можешь оставаться, сколько захочешь, если будешь работать. Но давай условимся, что когда соберёшься уходить — ты не сбежишь ночью, а нормально со всеми попрощаешься, — сейчас я смотрела ему в глаза, — это хорошо, что ты всё поняла. Ты знаешь язык глухонемых? — я кивнула, — хорошо, тогда с завтрашнего дня будешь учить детей и меня, — он развернулся и ушел. Меня поражала привычка этого человека прерывать разговор. Конечно, сейчас сказать мне особо было не чего, но если б я хотела продолжить беседу мне, по-видимому, пришлось бы бежать за ним.
Я вернулась на кухню и продолжилась круговерть, какая была до обеда. После полдника зашкварчали сковороды и забулькали кастрюли для ужина, а поев я была готова валиться с ног от усталости. В полусонном состоянии добредя до кровати, как подкошенная, рухнула в неё. Первая ночь в новом пристанище прошла роскошно, тепло дома и мягкость матраса были для меня раем.
15
Утром я проснулась от того, что кто-то, неласково, тряс меня за плечо, с трудом разлепив глаза, увидела лицо Кати:
— Пошли мыться, нам ещё надо завтрак готовить, — шепотом сказала она и, подождав когда я возьму сменное бельё, повела меня в соседнюю комнату. Тут стояли душевые кабинки. Вчера удалось только умыться да отмыть руки. С каким удовольствием я вымылась. Горячая вода лилась мне на волосы, стекала по спине, смывая пыль дороги. Только приняв душ, я поняла, какая же была грязная и как от меня неприятно пахло немытым телом. Одевшись, я расчёсывала свои мокрые волосы, сидя на лавке у стены, когда пришли мыться другие девочки виденные мной накануне на кухне, они застыли у дверей увидев вместо моего вчерашнего пучка длинные, ниже талии, отливающие золотом, распущенные волосы.
— Вот это да! — выдохнула одна из них, остальные только удивлённо продолжали таращить на меня глаза
— Ну что тут за столпотворение? — раздался недовольный голос Кати. Втолкнув девочек в душевую, она вошла следом и тоже принялась рассматривать меня, но уже не с восторгом, а просто с интересом.
— Смотри, они как золото.
— Смотри, какие длинные, — простодушно шушукались девочки, эти слова заставили меня улыбнуться, немного гордо, немного покровительственно, только дети так открыто могли чему-то удивляться.
— Всё, хватит глазеть, — прикрикнула на них Катя, — надеюсь, ты их соберёшь, нечего на кухне волосами тряси, — в её голосе послышались нотки зависти. Я кивнула и, собрав свои пожитки, вышла из душевой.
К тому моменту, когда девочки потянулись на выход из дома, я была одета, а волосы заплетены в тугую косу.
Мечась, как сумасшедшая, между кухней и столами, на которые надо было раздать завтрак, я почувствовала, что моего рукава кто-то коснулся, обернувшись, я увидела Курта уже державшего пустую миску.
— Быстренько позавтракай и подходи к моей комнате. Помнишь где она? Отведу тебя в класс. Мы вчера договорились, что ты будешь учить нас языку жестов, — я кивнула и понесла поднос дальше. Надо же, мы договорились? Да он просто поставил меня перед фактом, когда узнал, что я владею языком жестов, но злиться не было времени, к тому же дети ни в чём не виноваты, возможно, знание языка поможет им.
Наскоро запихнув завтрак в себя, я подошла к клетушке Курта, он уже меня ждал. Мы молча дошли до другой стороны дома. Когда я вошла моему взору предстало небольшое помещение, стены которого были утыканы крючками для одежды, на них висело множество курток. Из раздевалки, как я её окрестила, вёл узкий тёмный коридор с четырьмя дверями. Мы зашли во вторую справа, дойдя почти до конца коридора, и оказались в просторном помещении, заставленном партами, у одной стены был большой стол, а за ним доска. Это напоминало мне довоенные классы, виденные в учебниках истории, в школе. Сидящие за партами, дети разных возрастов, устремили на нас свои взгляды, когда мы вошли.
— Это Ася. Она знает сурдоперевод и согласилась нас ему поучить, пока находится здесь, — отрекомендовал меня Курт и направился к дальней парте, намереваясь там сесть, но я схватила его за рукав.
— Я не педагог, и я не помню с чего начинали учить меня. Напишите мне фразы, которые вы хоте ли бы выучить в первую очередь, — я протянула ему записку и чистый листок, выдрав его из блокнота.
Урок был весьма странный, на мой взгляд. Курт писал, всевозможные бытовые фразы и озвучивал их ребятам, а я, с его помощью, разбирая их на слова или словосочетания показывала, как надо говорить. Дети повторяли и что-то записывали, Курт тоже пристально смотрел на движения моих рук. Примерно через час он сказал, что на сегодня достаточно и отпустил меня обратно на кухню. Весь день до вечера я жарила, варила и тушила с девочками, сегодня они перестали, мня стесняться. Иногда я слышала перешушукивания, часто темой их шепота становилась я.
Сегодняшний вечер тоже принёс мне усталость, но не настолько сильную как накануне. После ужина девочки поварихи разошлись кто куда, одна Катя осталась на кухне, прибирая и готовясь к завтрашнему рабочему дню:
— Тебе помочь? — она окинула меня недовольным взглядом прочтя запись у меня в блокноте, которую я ей показала.