Утро добрым не бывает. Секретарша Лиза, кокетничая с моим напарником, толкнула со стойки, за которой мы сидели, свою чашку с чаем, окатывая меня, хорошо хоть не кипятком, но явно неотстирывающимся, напитком. А кроме испорченной одежды придётся ходить мокрым пол дня, пока не высохну, сменной рубашки у меня здесь не было, ладно ещё чай пролился на уровне живота и можно будет застегнуть пиджак, дабы не очень сверкать свежеполученной отметиной.
Утро добрым не бывает. Стеклянная дверь холла распахнулась и в офис зашла Маша, яркая, необыкновенно красивая. Ветерок играл её светлыми локонами, а солнечные лучи из окна создавали мистическое свечение вокруг неё, делая её не просто красивой, а божественно притягательной. Слева шел Серёга, нагруженный какими-то папками, справа Саныч, что-то ей негромко втолковывающий. Её появление напоминало кадр из фильма, триумфального появления главной героини, как говорится на зло всем врагам.
Я улыбнулся, ища её взгляда, но она, лишь, мазанув по мне ледяным взором, заставляя поёжится, поздоровалась со всеми, взяла ключ от кабинета, слегка склонившись для этого над стойкой, и уверенным шагом удалилась в свой коридор. Обиделась. Но на что? По большому счёту это я должен был оскорбиться, ведь это она бросила меня с теми курицами и ушла, но что-то подсказывало, что, если я выберу эту тактику, буду чертовски не прав. Почему? Да кто ж его знает то, седьмое чувство? Надо было всё же как-нибудь просочится и поговорить, раз уж сразу не получилось.
Надо поговорить, легко сказать, не легко сделать. К Маше нескончаемым потоком шел народ: то подрядчики, то сотрудники с отчётами, а стоило мне попытаться навострить лыжи в ту сторону, когда наконец поток страждущих утих как она собралась и уехала. Начальница появилась только когда сотрудники, спеша домой, покидали здание.
— До свидания, Мария Степановна, — придержал ей дверь вихрастый программист, в вечно заляпанном свитере. Меня всегда удивляло как Маша, так трепетно относящаяся к внешнему виду сотрудников, позволяла ему появляться в таком виде на рабочем месте.
— до свидания Виталик, — улыбнулась она в ответ и, устало потирая глаза, ушла в свой кабинет.
Очень скоро те, кто хотел уйти вовремя, покинули стены родного офиса, и я решил, что — пора. Сменщик втыкал в какой-то тупой сериал, уборщица возила старой застиранной тряпкой по светлому кафелю холла, не обращая ни на что внимания, кажется явись перед ней сейчас Иисус, она лишь потребовала бы, чтобы он не мешал ей работать, хотя дамой вроде бы была очень набожной.
— я в туалет, — бросил напарнику, он лишь угукнул отмахнувшись, видимо в сериале было очередная переломная сцена, коих в подобных шедеврах киноиндустрии с сотню на каждую серию.
Крадучись и непонятно от кого прячась, я дошел до кабинета шефини, ладони неожиданно вспотели, во рту пересохло, будто я не отношения шел выяснять, а предложение делать. Я мотнул головой и решительно взявшись за ручку распахнул дверь. Маша подняла лицо от бумаг, окинула меня с головы до ног уничижительным взглядом и уткнулась в папку. Это меня так взбесило, я, значит, к ней прихожу поговорить, наладить отношения, а она всем своим видом показывает как сильно заинтересована в этом!
— Привет, — даже слишком громко процедил я. Маняшка даже не подумала ответить, лишь саркастически приподняв левую бровь и посмотрела на меня, — не хочешь объяснить, что это вчера было?
— вчера закончилась ваша игра с дурой Машкой, — не поднимая головы, вернувшись к изучению бумаг, ледяным голосом произнесла женщина.
— какая игра? Ты белены объелась? — я решительно подошел к столу и уперся в него руками.
— ага, вчера угощали, — всё так же пытаясь не обращать на меня внимание, ответила она. Меня уже потряхивало от бешенства, что это за спектакль? Она вчера ушла без объяснения причин, а тут ещё делает вид, что я её оскорбил до глубины души.
— Так! Ты не желаешь мне объяснить, что происходит в твоей дурной голове? Я, например, ни черта не понимаю! Ты вылетаешь пулей из ресторана, а сегодня корчишь из себя оскорблённую невинность. Ресторан для тебя слишком дёшев?
Больше она стерпеть не смогла, в мановение ока подскочила со стула и её лицо оказалось чуть ли не прижато к моему:
— Дёшево? Тебе не надоело надо мной измываться? Ненавижу! — она выкрикивала слова, люто сверкая глазами, казалось ещё чуть-чуть и она вцепится мне в лицо, — долго вы эту игру с твоими швабрами придумывали? Думаешь я всё проглочу? Думаешь, позволю надо мной смеяться? Ищи другую дуру! Оставь! Меня! В покое! Не хватило вам школьных лет? — её трясло мелкой дрожью, из глаз лились слёзы, а я понимал, что ни черта не понимаю. О какой школе говорит это красивая женщина, почему у неё бегут солёные капли по щекам и настолько несчастные глаза? Неужели из-за меня? Я что-то упустил?
— Маш, какая школа? — я изловчился и сжал её щёчки своими ладонями, — кто над тобой измывается? Что ты такое говоришь? Я ничего не понимаю, кроме того, что ты придумала себе какую-то ерунду и на неё обиделась, — я видел её глаза побитой собаки и внутри всё переворачивалось, хотелось пойти и побиться головой обо что-то.
— Игорь, тебе не надоело? — она вырвала своё лицо из моих цепких пальцев, — умей проигрывать, — она устало потёрла лицо, размазывая остатки косметики, потёкшей под порывом её эмоций.
— да что надоело то? — я стукнул кулаком по столу, — Маш ты нормально говорить можешь? А то сама придумала, сама обиделась и давай соки из меня пить!
— Так уходи! Чего себя мучаешь? — она махнула рукой в сторону двери, но я лишь покачал головой, не на того напала, теперь я уже никуда не уйду, по крайней мере пока не пойму, что за странные фантазии расселись в голове у симпатичной мне женщины, — да что тебе от меня ещё то надо? — она откинулась на кресле и взведя очи к потолку, крутанулась на этом чуде офисной мебели, — что ты хочешь? Хочешь дам денег, чтобы ты меня не трогал?
— Чего? — я непроизвольно скривился, будто от души кусанул лимон.
— Не денег, — она ещё крутанулась, это уже напоминало истерику, — может секса? Если я с тобой пересплю, ты от меня отстанешь?
Кажется, челюсть звонко стукнулась об пол.
— Да что тебе надо? — заорала она, вскакивая с кресла, — ты меня унизил, растоптал. Денег ты не хочешь, секс то ли нужен, то ли нет, непонятно. Ты скажи, что надо, — она оттерла лицо, — я сделаю всё, чтобы ты раз и на всегда от меня отстал, — она ссыпалась обратно в кресло и взглянула на меня совершенно несчастными глазами.
Как бороться с таким поведением я не знал, единственное, что пришло на ум, это подойти к креслу, развернуть её лицом к себе и впиться губами в её искривленный от слёз рот. Поцелуй вышел жаркий и солёный, он не будил страсти, скорее трепетную нежность, взять эту женщину и защитить от самой себя. Мой язык ласкал, принуждал к поцелую, вымаливал его и под конец она сдалась. Только когда, наряженная струной, спина расслабилась, а плечи немного поникли, я отстранился.
— Маша, чётко и ясно, в чём ты меня обвиняешь? Я даже защищаться не могу, потому что в толк не возьму, чем виноват перед тобой. Даже если я правда виноват, давай не будем разводить бабское болото, и ты мне всё толково скажешь. Я хочу от тебя именно это. Если ты мне всё объяснишь, и я буду согласен с твоими доводами, я отстану. Клянусь! — я поднял руки вверх ладонями к ней и встав отошел на шаг.
— ты издеваешься? — она истерично рассмеялась, — ладно, помни ты обещал отстать! Я раскусила тебя и твоих подружек. Твои Лерка с Катькой увидели меня на одном из раутов и решив вспомнить школьные годы предложили тебе позабавится. Ты влюбляешь меня в себя, а потом вы дружно вытираете об меня ноги и выбрасываете словно половую тряпку. Но каков мастак, даже в доверие к моей семье втёрся! Зачем? Зачем ты так общался с Алисой? Она ведь теперь тебя ждёт, а для тебя это была лишь игра. Я не хочу объяснять ребёнку что в нашем мире есть такие люди, которые могут разорвать тебе душу для игры, забавы… — её голос затихал, превращаясь в шепот.
— Ты совсем из ума выжила? — взорвался я, — Маш я с таким трудом вспоминал кто-ты такая сопоставляя имя, фамилию и школьную фотку. Ставлю сто баксов, что эти куклы тебя даже не узнали! Ты себя в зеркало видела? Ты не на сто, ты на тысячу процентов отличаешься от той Маши с которой мы учились, причём не только внешностью, но и поведением.
— Да, я теперь не буду терпеть ваши измывательства, — она словно воспряла, — я вас изничтожу!
— не перетрудись. Меня оставить ни с чем не сложно, уволь с долгом и привет, а с ними… тут бабка на двое сказала, я не знаю, что сделают их мужики если они начнут доставлять неудобство, или выкинут на помойку и тут и справляться не с чем, или будут защищать, и тут можно зубки обломать, — я помолчал, — Маш, я тебя прошу не говори глупости! Ты вытащила меня из такого болота, из пустоты, заставила снова радоваться жизни, а сейчас… да за кого ты меня принимаешь? — было мерзко и грустно, что она могла думать обо мне так. Что-то ещё говорить мне совершенно не хотелось, молча развернувшись я направился к двери. Кажется, мой мир рушился, я возвел вокруг себя розовый замок из облаков, который развеивал даже лёгкий ветерок. На плечи, кажется, давила много килограммовая тяжесть, ноги дрожали, но я нашел в себе силы выйти с высокоподнятой головой. Любовь… как же! Никто тебе и в тебя не верит Игорёша, ты подонок, алкаш, не более того!
На автопилоте дошел до поста и набрав Саныча отпросился, сославшись на плохое самочувствие, у нас нередко народ уходил с ночной смены, так было и тогда, когда обнесли этот чёртов офис. Я дошел до ближайшего магазина и купил бутылку водки. Сдался ли я? Однозначно. Не было никакого желания кому-то и что-то доказывать, всё равно в глазах Машки я остаюсь дерьмом первосортным…
7
Мария
Я долго сидела смотрела на закрывшуюся за спиной Игоря дверь. Где правда? В его словах или в моей голове, в сюжетах фильмов, заезженных как старая пластинка? Как узнать? Поговорить с Ниночкой? Она в восторге от Игоря и не поверит в то, что он подлый и мерзкий, словно таракан. А если я не права и люди меняются, от детской жестокости не осталось следа и сейчас это поломанный жизнью человек, которого я обидела, возможно оборвала в его сердце какие-то ещё важные струны? Я опустила голову на руки. Как понять? Как разобраться? Так страшно верить и ошибиться. Наверное, мне было бы удобнее быть уверенной в том, что он такой, каким был в школе — глумливым и бессердечным, таким и остался, чем воспринять его как обиженного жизнью, пусть где-то и по своей вине, человека.
Где правда? Как узнать? Куда бежать? Я смотрела на сцепленные в замок руки. Почему всё так сложно? Почему никогда не ясно можно верить человеку или нет? И почему так хочется хоть кому-то верить? Жила бы себе одна одинёшенька и горя б не знала, так нет же, хочется, нужно и как всегда самую неудачную кандидатуру выбрала. Сегодня уже ничего не поймёшь и не узнаешь, я устало уставилась на бумаги, со всеми потрохами окунаясь в проект.
Через несколько часов, гору правок и годящую голову я выходила из кабинета. Хотелось посмотреть ещё раз в глаза Игоря, может я всё же вижу там не то, что есть на самом деле? А мерещится мне боль и непонимание жестокой обиды. Но его не было в холе, а на вопрос у напарника, тот посетовал, что коллега отпросился, сказавшись больным:
— вот, если Вы меня спросите, — словоохотливо начал он, видимо страстно желая посплетничать, и не раздумывая кому сообщает свои домыслы и как боком они могут выйти коллеге, — я Вам скажу, что парень не сдержался и сорвался. Да! — он кивнул своим мыслям и надкусил бутерброд с варёной колбасой.
— сорвался? — нахмурилась я.
— Да запойный он, уж поверьте мне, у меня и батя и брат такие. Когда не пьют — нормальные люди, но как крышу начинает сносить, так бегут в магазин за бутылкой, будто им в зад выстрелили. Да, — и он высказавшись равнодушно уставился в телевизор где шел какой-то сериал. Я удивленно приподняла бровь, хорошенькое дело — так нагло пялится в телек, а не бдить, что происходит или он не понял с кем говорит? Надо позвонить Санычу и сказать, что этого «внимательного» надо убирать. Я не любила сотрудников халатно относящихся к делу. Я всё понимаю, и невозможно двадцать четыре часа в сутки смотреть в монитор, куда поступает видео с камер наблюдения, но это его работа, за которую ему деньги платят.
Устроившись в машине, набрала зама по безопасности и поинтересовавшись, что это за уникум у меня на посту охраны восседает следящий не за происходящим вокруг, а за жизнью экранных героев.
— Михал Саныч я всё понимаю, но обнесут нас ещё раз, головы тебе не сносить! — шуточно погрозила я ему. И неожиданно для себя поинтересовалась, — а скажи ка мне адрес Ершова, — зам замялся, видимо размышляя на кой директору фирмы адрес охранника, но за что я любила своего зама, так это за то, что лишних вопрос он не задавал. Просто вздохнув обозначил ареал обитания Игоря, извинился за сидящего на посту и попрощался.
Мария что ты делаешь? В который раз спрашивала я себя назвав Серёге адрес Игоря. Зачем я туда еду? Продолжить ссору? Не дать напиться? Последнее было точно глупостью, уж мне ли было не знать, что если алкоголик захочет выпить, он выпьет и слушать никого не станет, но я ехала, молясь, где-то в уголке души, чтоб он уже не был мертвецки пьян.
Подъезд Игоря встретил меня не закрытой дверью со сломанным домофоном, кислым запахом испорченных продуктов, обоссаных углов и отсутствием половины лампочек, а те что были мерцали в предсмертных судорогах. Как это напоминала тот подъезд где я выросла! Меня аж озноб пробил, от неожиданного экскурса в детство.
Стараясь ничего не касаться, я поднялась на нужный мне этаж и нажала кнопку звонка, который ответственно разразился хриплой трелью, за дверью завозились, но открывать не спешили. Я позвонила ещё раз:
— кого там чёрт принёс? — раздался из-за портуна знакомый голос. Опоздала. Я слышала это по немного нечеткой речи, по шуму за дверью, хозяин квартиры идя открывать обо что-то несколько раз споткнулся и матюгнулся. Я уже хотела ретироваться, когда на пороге возник Игорь, — О! Марь Степановна пожаловала! — его тёмные глаза горели пьяным, опасным блеском, я знала этот взгляд, он не обещал ничего хорошего, так смотрел отец, когда спьяну собирался поколотить меня. Я, сжавшись, попыталась отступить, — ну куда ж ты? Заходи, раз пришла, — он больно схватил меня за запястье и втащил в квартиру, — смотри как живёт нынче бомонд! — выплюнул он.
Тёмный коридор оканчивался слабо освещённым дверным проёмом комнаты. В единственном жилом помещении стоял старый, продавленный диван, перед ним был стол, на котором, вперемешку, лежали какие-то бумаги, закуска, стояла полупустая бутылка водки и гранённый стакан. Напротив примостилась горка, времён нашего детства, с чёрно-белым телевизором типа юность. Да уж беднее обстановки я давненько не видела.
— Что Маняша, похож я на человека который ради развлечения на что-то разводит богатеньких дамочек? — он грубо толкнул меня, от чего я плюхнулась на диван, — разве что на деньги, да денег ты мне что-то не даёшь, даже в том дорогущем ресторане не предложила пополам заплатить.
Я сидела, сжавшись и боясь пошевелится, я знала, что вступать в полемику с пьяным, агрессивным мужчиной — это быть себе врагом. Что он сейчас сделает? Зачем я вообще сюда пришла? Почему хотела остановить его? Потому ли, что мне казалось, что ещё не всё потеряно, что он ещё может бросить пить… не может…я вижу, что не может, раз заливает любую мелочь водкой…
— что же ты молчишь душенька? Или ты решила мне ещё раз предложить свое тело, чтобы откупится? Сейчас я, пожалуй, не откажусь, всё же баб у меня давненько не было, — он рухнул рядом и больно схватил меня за бедро, завтра там будут синяки от его пятерни. Я сжалась, ожидая следующей грубости, только годами тренируемая выдержка не дала закрыть лицо руками, я не покажу, как сильно его боюсь. Я выдержу, а потом, потом сделаю с ним то, что надо делать с такими…