— Я стояла у стола и видела, как вы входите, — устало сказала Ло, мечтая послать шутника к демонам, но вдруг и правда скажет что-то полезное. — Юный оруженосец первым делом посмотрел на стол — проголодался в дороге и не совладал с собой. Ваш ярл… посмотрел на меня.
Она промолчала, что ярл посмотрел на нее довольно выразительно, но, если Дагмар знает про сделку, значит, слышал их разговор своими ведьмацкими умениями. Видимо, охранял Рагнарсона.
— Сигурд и Рори — воины, — продолжила Ло. — Они обшарили взглядом стены в поисках оружия и потайных дверей, а потом окна: может ли из них прилететь стрела в спину? А куда посмотрели вы, когда вошли, мэтр?
— На стул, наверное, — удивленно отозвался Дагмар. — Себе и ярлу. Я всегда смотрю на стул, туда легче всего подложить закладку-порчу. И еще…
— В углы, — подхватила Ло. — У потолка и пола. Потому что там собирается свободная сила, которую можно зачерпнуть в случае чего. Но туда посмотрели не только вы.
— Ах, вот что… — восхищенно протянул Дагмар, мгновенно сообразив, и изящно поклонился. — Благодарю за урок, моя госпожа. Что ж, моя часть сделки еще проще. Я пришел сказать, что у вас красивые волосы.
— И все? — с каменным лицом поинтересовалась Ло, не зная, рассмеяться или послать ловеласа к его ярлу — обсудить любовные неудачи.
— Почти, — сказал Дагмар еле слышно, глядя на нее без всякой игривости, и чутье Ло взвыло, что никакими ухаживаниями здесь не пахнет. — Когда волосы такие красивые, к ним подойдет не всякая лента, но, если уж пришлась впору, стоит ее поберечь. Клянусь моей прародительницей-Лисой, я бы остался в стороне, но вам рассказали не всю легенду о фейеле. И будьте милосердны, госпожа, забудьте мою маленькую дерзость, иначе…
Он снова поклонился, и Ло кивнула, обещая. Кажется, сказанное Дагмаром могло сильно не понравиться его ярлу. Понять бы еще, что сказал ей ведьмак, снова растворившийся в тенях, будто его здесь и не было? Что — и зачем?
Ло закусила губу, постояла в коридоре еще чуть-чуть, а войдя в комнату, велела отогревшейся Нэнси растолкать и привести к ней прачек-северянок. Ей очень нужно кое-что узнать!
* * *
Эйнар вышел из комнаты, где подслушивал, словно после тяжелой драки. Когда непонятно, победил ты или проиграл, но боль в отбитых кулаках и измолоченном теле уже накатывает, стирая мысли. Он вовремя замер в темной части коридора, увидев, как леди разговаривает с ведьмаком, но их уже слышно не было. Ну и плевать. Ему без того есть о чем подумать.
Впервые за несколько месяцев хотелось не просто напиться, а уйти в долгий запой. И пусть все катится йотунам в зад! Но пить по-черному он после смерти Мари уже пробовал и точно знал, что оно-то покатится, однако ненадолго. А потом вернется и хлестанет наотмашь. Так что пить он не будет. И даже к друзьям не пойдет, потому что ничьи советы сейчас не помогут. Есть вещи, которые мужчина должен решать сам, потому что отвечать потом только ему.
Он дождался, пока ведьмак уйдет, а потом и леди скользнет к себе в комнату, и лишь тогда пошел дальше. Дошел до места, где она стояла, уронил ладонь на перила. Но они были холодны, как и положено мертвому дереву. Боги, как же глупо и стыдно. Как мерзко, когда тебя тыкают носом в лужу, словно нашкодившего щенка. И нечего ответить, потому что все правда. И оскорбиться нельзя.
Проклятый ярл словно вскрыл у него в душе нарыв, все это время болевший, а теперь хлынувший гноем с кровью. Действительно, разве может он, Эйнар, стать настоящим мужем женщине, в которой изначально видел лишь королевскую милость пополам с издевкой? Кто он такой? Бастард, взятый в Волчью Сотню из милости. Даже Мари за него отдали, потому что она была беременна и поклялась, что больше ни за кого не пойдет замуж. А потом им пришлось бежать прямо с собственной свадьбы, потому что тан, явившийся к своему дружиннику почетным гостем, вспомнил о праве первой ночи и получил от Эйнара по наглой пьяной морде.
И все эти годы он исступленно старался дать Мари и Тильде все, что только мог! Не только из любви, но и помня, что увез жену из родного дома почти как в балладах, о которых вспомнил Рагнарсон, — в одном только платье и с погоней за спиной. Благослови боги брата Мари, «забывшего» под окном их спальни пару оседланных лошадей с горстью монет в седельной сумке…
И он ведь гордился, что за десять лет дослужился до помощника коменданта крепости. Что его жена и ребенок всегда в тепле, сыты и одеты, как положено семье порядочного человека. Что Мари может позволить себе и большое зеркало в комнату, и кружева на платье, и книги с яркими картинками для Тильды. Это было не меньше, чем она имела дома! И этого для их семьи было вполне достаточно.
Но каким жалким все это кажется по сравнению с тем, к чему привыкла его нынешняя жена. Никогда Эйнар, хоть из шкуры вывернись, не сможет дать ей то, что легко и спокойно обещает ярл Рагнарсон. Что он вообще может ей дать?! Все, чем она встречала гостей, чтобы защитить его, Эйнара, супружескую и офицерскую честь, принадлежит ей самой. Это ее приданое. И хочется набить ярлу красивую породистую рожу только за то, что он презрительно бросил слова о достойной вире за обиду. И о том, что Эйнару, мол, нужны были только деньги и титул. А ведь это правда, хоть и не вся. Замахиваться на титул лорда у него и в мыслях не было, но упрочить дворянство, сделав его наследным… Это ли не страшная своей недосягаемостью мечта мальчишки-бастарда с дразнилками за спиной?
Но сейчас… Сейчас от сбывшейся и многократно превзойденной мечты горько и тяжело, словно он не взлетел вверх, а упал на самое дно. Опять к нищему беглецу без имени, невийской дубине, у которой всего имущества — крепкие кулаки и бешеное желание выбраться из нужды. Да только тогда у него было ради кого выбираться. А сейчас дубина стала кирпичом, но и тот лежит не на своем месте, так что все только морщатся, спотыкаясь о досадную помеху.
И если уж совсем честно — разве ярл не прав, что с ним леди будет лучше?
Эйнар вспомнил, как увидел их рядом впервые, и в сердце снова тоскливо и гадостно защемило. Они были похожи, как две стороны одного меча! Холодная светлая сталь. Золотая кровь… Волк и его волчица. И таким же ледяным ясным осознанием резало душу, что Рагнарсон сможет защитить леди от морока, который — теперь Эйнар знал точно — не остановится ни перед чем, лишь бы добраться до женщины, укравшей у него месть. Если он готов был утопить сотни северян, разве пощадит еще несколько человек? Что ему жизнь Тильды? Не говоря уж о самом Эйнаре. Отдать леди ярлу будет мудро. Он отведет беду от дочери, а уж Рагнарсон свою жену защитит куда лучше, чем пограничный капитан. У ярла — сотни верных мечей, у ярла — ведьмаки! Отдать леди ему — спасти ей жизнь, быть может!
Но почему же так паршиво-то? Он ведь не предает жену, она может выбрать сама! Да, она отказалась, как и положено порядочной женщине… И это было еще одной увесистой пощечиной, если вспомнить кое-что из их первых разговоров. Но то сейчас, сгоряча. У нее вся ночь на раздумья. А Эйнару, если завтра она решит уехать с ярлом, всего-то и надо — отойти в сторону. Вспомнить свое место и не путаться под ногами у знати. Проклятье. Проклятье. Проклятье… Если бы он рисковал только своей жизнью и судьбой! Но в танцах с волками, как бы ты ни был хорош, — будешь сожранным.
Глава 22
ВОЛК И ПЕС
Ночь Эйнар провел без сна. Сначала честно пытался задремать, но прокрутился на холодной жесткой постели до полуночи и встал, уговаривая себя, что всего лишь проверит караулы. Просто ради спокойствия. Нет, он не думал, что Рагнарсон впрямую нарушит законы гостеприимства и попытается похитить леди ночью. Все-таки он связан и обещанием ей, и долгом посла, и собственной честью в глазах остальных северян. А честь ярла — честь всего клана. Однако караулы Эйнар на всякий случай проверил. В конце концов, может, он за этого самого посла беспокоится?
Караулы бдили, как им и положено, остальная крепость спала. Только однажды в темноте двора что-то коротко взвизгнуло, зашипело, и мимо Эйнара, мгновенно бросившего ладонь на рукоять ножа, гордо прошествовал Мяус с огромной крысой в зубах. Крыса извивалась, пищала и лупила по камням толстым голым хвостом, пытаясь укусить кота, но тот лишь сильнее сжимал зубы да подозрительно косился на человека.
— Не отниму, не бойся, — сказал Эйнар, невольно усмехнувшись. — Хорошо службу несешь.
Мяус уронил придавленную крысу возле колодца, сел рядом и посмотрел на нее с удовлетворением, будто соглашаясь: да, служит на совесть. Потом облизал лапу и принялся умываться. Сгорбившийся и остроухий, в лунном свете он был похож на крошечную горгулью, сложившую крылья за спиной, — точно такая, только серебряная, украшала приклад любимого арбалета Тибальда.
Миновав кота, Эйнар обошел двор, сходил на стену… Все было тихо. Вернувшись в комнату, он снова лег и провалялся еще пару-тройку часов, глядя то в потолок, то в окно, наискось перечеркнутое лунным светом. После уборки Селины комната стала чистой и почти уютной, но Эйнару все время казалось, что он в чужом месте. А ведь это комната Мари… Неужели и правда он предаст память жены, если хоть задумается о браке с другой женщиной? Настоящем браке…
Время тянулось, как смола из трещины в коре, Эйнар почти чувствовал его медленную вязкость, в которой тонул, словно неудачливая мошка. Рассвет поздней осенью не торопится, а ярл вряд ли пустится в путь с первыми лучами солнца. Интересно, что он будет делать, если леди не придет провожать гостей? Проспит или… В то, что она передумает, разом хотелось и не хотелось верить. Если согласится… Да, позору Эйнар нахлебается, как утопленник — воды, зато потом будет жить спокойно. Морок от них с Тильдой отстанет, а позор забудется… наверное.
А вот если нет… Простыни вдруг показались колючими, но Эйнар заставил себя прикрыть глаза и лежать неподвижно. Поспать все-таки стоило, иначе завтра опять глаза будет щипать, словно в них песку насыпали. Вот так и понимаешь, что годы идут. Лет десять назад он не знал, что такое усталость после бессонной ночи… Так вот, если леди не согласится на предложение ярла, беды Эйнара могут закончиться очень быстро и просто — прилетевшей ниоткуда стрелой, обвалом в горах или смертельной хворью. Смотря что окажется легче устроить. Ведь ярл, покинув его дом и отъехав на девять полетов стрелы, перестанет быть гостем.
А еще стоило подумать, чего хотел от леди ведьмак. Вряд ли просто пожелать доброй ночи. Интересно, почему ярл волчьего клана держит при себе ведьмака родом из черных лис? Родственники по хвостам, что ли?
Снова и снова Эйнар перебирал по слову все, сказанное на йотуновом балконе, благо на память никогда не жаловался. Почему маг, скрывавшийся под мороком, возненавидел леди, теперь было понятно. Но неужели король ничего не знает об этой истории? А если знает, то должен был держать магичку под надежной охраной. Если только…
Если только вокруг леди не идет тихая смертельная игра, Цель которой — найти предателя. Тогда можно даже предположить, зачем ее прислали в крепость, прикрыв истинные намерения браком по королевскому сватовству, — да просто в Драконьем Зубе каждый человек на виду! Подобраться к леди незамеченным у убийцы вряд ли выйдет. И портал в саму крепость не поставишь — для этого нужно получить разрешение коменданта, который должен своей печаткой отключить защитный артефакт. Потому-то и маг является мороком, что дотянуться собственными руками пока не может. Для этого, похоже, ему и нужен Эйнар. Зато морок способен вынюхивать и как-то влиять на разум, если правда то, что он говорил про Тильду. Пресветлый Воин, как же паршиво распутывать дела магов, ни йотуна в них не смысля! Кстати, а почему леди не захотела поклясться ярлу своей силой? Неужели…
Да нет, силу она не утратила. Эйнар сам слышал, как горничная леди рассказывала о проклятии, которое магичка наложила на дверь комнаты после выходки Тильды. Послушать Нэнси, так из досок вылезали черные змеи с горящими глазами, валил красный дым и что-то жутко стонало, а потом все втянулось назад и успокоилось, но проклятие, мол, теперь так и ждет жертву. Дверь, мимо которой Эйнар проходил по десять раз на дню, выглядела совершенно обычной, но ведь его куртка, обработанная магом-артефактором, тоже ничем таким на вид не отличается, а грязь и острое железо ее не берут. Так что магии леди не лишилась, и причину ее отказа в клятве надо искать в чем-то другом, как и разгадку отсутствия перстня.
Но все это — снова и снова возвращался он к ясной жестокой мысли — не будет иметь значения, если леди уедет с Рагнарсоном, забрав и ненависть своего врага, и все тайны.
Под утро Эйнар все-таки уснул, провалившись в тяжелое тревожное забытье, но через час очнулся от шума во дворе. Вскочил, растерянно и зло ругнув себя, — настолько привык вставать раньше всех в крепости, что и помыслить не мог о возможности проспать. Быстро оделся, поплескав в лицо холодной водой над тазом, накинул куртку. Оружие, поколебавшись, брать не стал. Шум совершенно мирный, просто гости собираются в дорогу, и выйти к ним с топором или мечом было бы странно. Хуже того, оскорбительно. А ведь как чешутся руки…
Сбежав вниз, Эйнар торопливо окинул взглядом двор, ища среди высоких широкоплечих северян женскую фигурку. Но леди не было. Или она действительно проспала отъезд гостей, или ехать не собиралась. «Или ждет нужного момента, чтобы появиться», — кольнула недобрая мысль.
— Тибо, почему меня никто не разбудил? — хмуро спросил он сержанта, лениво попивающего шамьет на крыльце.
— Тебя? Да все думали, что ты уже проснулся, — удивленно глянул Тибо. — Всегда же вскакиваешь раньше петухов, будто они тебя в задницу клюют перед тем, как запеть. На-ка, глотни, а то вид такой, словно и не ложился.
Эйнар взял кружку, хлебнул горячего сладкого напитка, все равно отдающего скрытой горечью, которую из шамьета не убрать, сколько ни лей меда. В голове почти сразу перестало гудеть, в глазах тоже прояснилось. Хорошая штука, хоть и непонятная на вкус. Никогда Эйнар не любил это южное пойло, а придется, похоже, с ним подружиться, если и дальше со сном будет такое.
— А где ярл? — оглядел он двор еще раз, поняв, что его тревожит: белоснежной гривы Рагнарсона тоже не было видно.
— Да вон он, — кивнул Тибо, принимая назад кружку и смачно зевая. — С ведьмаком рядом стоит. С тем, что помоложе и посмазливее. Слушай, а правду говорят, что северяне в походе друг о друга греются? Да и в мирное время могут парня с девчонкой попутать?
— Иногда — правду, — буркнул Эйнар, досадливо вглядываясь в ярла, от которого как раз отошел прикрывавший его от взгляда здоровенный берсерк. — Но это… не так, в общем, как на юге. Потом расскажу, если хочешь.
Не то время сейчас было, чтоб объяснять древние обычаи Вольфгарда, по которым воин, не заслуживший славы и не скопивший лично добытого золота, не вправе сделать брачное предложение достойной деве или женщине. Можно, конечно, жениться на ком-то попроще или привезти в жены чужестранку, но это значит показать свою слабость, потому многие не женятся до тридцати, а то и до сорока лет. Когда мужчина дома, хватит и рабынь, чтобы согреть постель. А вот в походах…
Там сложился тайный дружинный уклад, по которому юнцу, еще не выпросившему ленты, не считается бесчестьем ночевать с кем-то из старших под одним плащом. Само собой, по согласию и в благодарность за воинскую науку. Потом, выйдя из возраста кипящей крови и приведя жену в собственный дом, воин и думать о таком забудет. Женатому — неприлично, его и так Волчица наградила благой долей. Взявшему ленту — тем более постыдно: как может стать хорошим мужем тот, кто не способен справиться с собой и подождать женского ответа? А молодому холостяку — можно, если совсем невтерпеж. Но только воину, а не земледельцу или ремесленнику.
Потому что в дружине мужскую дурь сдерживает ясное понимание: обидишь своего — останешься в драке с неприкрытой спиной, а то и нож в нее получишь. Ничего общего с развратным югом, где мальчиков продают на рынках наравне с девушками, не видя в этом мерзости. Но в Дорвенанте никому не объяснишь разницы. Если уж самого Эйнара, выросшего рядом с Вольфгардом, от подобных нравов с души воротило — все-таки не волк он, как ни крути.