Оставалось только надеяться, что мой тюремщик доставит мне пару приятных моментов перед тем, как выгнать из любимого колледжа навсегда и взашей. В полицию я стучать на него все равно не собиралась – во-первых ничего не докажу, а во-вторых, тайная съемка с целью шантажа – это тоже уголовно наказуемое преступление. Так что, мы с ректором теперь оба теперь преступники – если сядем, то вместе.
В телефоне вдруг что-то щелкнуло, и я с удивлением глянула вниз. Вместо красной кнопочки на аппарате загорелась желтая. Автоответчик! Кто-то собирался оставить господину ректору сообщение! Кто-то, кто знал про бункер! Неужели Алисия?
Телефон еще раз щелкнул и заговорил глубоким, старческим, явно мужским голосом.
- Доброе утро, милорд. Уж простите, что беспокою вас по этому номеру, но парни ждут уже более двух часов, а описанная вами юная особа в у конце тропинки так и не появилась. На мобильный вы не отвечаете… Полагаю, вы сами справились с вашей маленькой проблемкой? Если нет, обязательно свяжитесь со мной. С этим нужно разобраться до банкета у герцогини Девонширской на следующей неделе. Всего хорошего, и держите меня в курсе.
***
Задвинув ногой ящик с телефоном, я тупо сидела на кровати минут эдак семь. Или восемь. На самом деле для полного переваривания подслушанного мной сообщения потребовалось бы неделя.
Слезы неожиданно застлали мои глаза, но самое страшное было то, что творилось у меня внутри – в душе, или в сердце… Какое там место отвечает за реакцию на предательство?
Я не знала, чему ужасаться больше – тому, что некий престарелый джентльмен, без сомнения по договоренности с Кронвилем, подослал «парней», чтобы подкараулить меня на беговой дорожке и… - что? Убить? Запугать? Заставить выдать компромат? – или тому, что сама того не зная, нажила себе проблем с британской знатью.
Нет, конечно, я знала, что господин ректор вхож в высшие круги, в том числе и круги знати. Но чтоб «милорд»...
- Милорд, значит… - произнесла я вслух, совершенно другими глазами рассматривая картины с благородными девами и суровыми графьями. Наморщив лоб, я пыталась вспомнить являются ли герцоги Девонширские принцами крови или же нет. Помнится, на вводном курсе в английскую современную историю нам рассказывали, что герцоги бывают разные, и в зависимости от этого их зовут Ваша Милость или Ваше Высочество. Впрочем, какая разница, кто хотел подослал за мной бандюков – «Милость» или «Высочество»…
Я ошалело крутила головой. Что еще скрывается под костюмчиком доктора Кронвиля, кроме тренированного тела, совестью безжалостного убийцы и знатного титула? Сколько еще у него скелетов в шкафу?
Мое сердце вдруг зашлось в панике, я отчаянно дернулась, пытаясь разорвать цепь наручников... Ну все… ты попала, девочка, со своим компроматом. С такой-то мотивацией и такими связями он тебя точно уничтожит. Прихлопнет, как комара. В лучшем случае – удовлетворит, а потом прихлопнет. В худшем – даже не удовлетворит.
Я судорожно вздохнула и зачем-то снова открыла ящик стола с телефоном. И поняла, что зря волновалась насчет пропущенного звонка. Потому что на телефоне был еще и спикер! Трубку можно было даже не снимать! Вот он, твой шанс, сказала я себе и, высунув от сосредоточенности кончик языка, протянула ногу. Аккуратно сунула ее в ящик стола и большим пальцем набрала три цифры – 911. И нажала кнопку громкоговорителя.
Сдам его, гада. И сама сяду за компромат. Что мне какие-то пара лет в английской тюрьме, а за похищение и организацию убийства ему влепят по самое немогу. Еще и в домогательствах обвиню – вон, слюна его на мне сохнет.
- Служба Спасения. Что у вас случилось? – раздался в комнате голос из динамика громкоговорителя.
- Меня похитили, - твердо сказала я.
- Повторите, пожалуйста, вас плохо слышно.
На самом деле, меня завуалированно попросили говорить разборчивее – акцент не поняли.
Когда-нибудь я расскажу господину ректору, как тот самый русский акцент, за который он неустанно третировал меня, в конце концов спас ему свободу, репутацию, а может и саму жизнь. Потому что в ту самую секунду, во время которой я готовилась произнести свой С.О.С. - как можно отчетливее и понятнее - я передумала его сдавать.
Нет-нет, меня не одолела острейшая форма Стокгольмского синдрома. Просто я вдруг осознала кое-что. Кое-что важное.
Ведь Кронвиль не отдал меня этим своим «парням». Похитил, унес в свое логово, собирался обманом выдрать из моей подруги информацию о компромате… Но не убил, не ранил, не издевался. И не позволил делать это со мной другим.
И я захотела рискнуть и все-таки дать ему ту самую фору. Как он хотел дать ее мне – там, на беговой дорожке. А еще я придумала, как обезопасить свой компромат без того, чтобы передавать господина ректора в суровые руки закона.
Громко, с еще более дурацким акцентом, я спросила.
- Справочная?
Судя по тяжелому вздоху на другом конце провода, оператор получал подобные звонки по десять раз на дню.
- Справочная – 411. Вы позвонили в 911.
- Ох, простите ради Бога, а не могли бы вы меня перевести на справочную?
Не удостоив меня ответом, оператор Службы Спасения отключился и вновь раздались длинные гудки. И это было здорово – потому что если господин ректор решит проверить выходящие – все, что он узнает это то, что я звонила в 911.
Через минуту меня уже переводили на телефон электронной мастерской по 86 Уайлд Роуз, Лондон.
- Здравствуйте! – как можно громче и отчетливее сказала я.
- День добрый и вам, мисс, - ласково поздоровался со мной вчерашний служащий. Как замечательно, что он не сменился!
- Вчера я приносила вам чинить разбитый айфон, помните? Меня зовут Анжелик.
- Как ваша фамилия?
- Красновская.
- Сейчас поищу… - служащий на минуту отлучился и вернулся ко мне с подтверждением. – Нашел. Ваш телефон еще не готов, но вполне вероятно, что память мы спасем – ждем одну важную деталь.
- Знаю, вы говорили, что это займет около недели, - нетерпеливо перебила его я. – Но, понимаете ли, у меня резко изменились планы, и необходимо, чтобы вы срочно выслали мне этот телефон на дом. Как есть – сломанный. Можете?
Человек что-то удивленно промычал, потом нерешительно согласился.
- В принципе, да, могу. Но только по адресу, указанному в квитанции, и только наложенным платежом. Это будет бандероль, а они все-таки не три цента стоят…
- Конечно-конечно, - спешно согласилась я. – Высылайте. Там у вас что стоит – комната в общежитии или сам колледж?
Хорошо бы первое. Тогда нет шанса, что предательский ректор проверит мою почту.
- Эммм… - помычав, работник мастерской вдруг хмыкнул. – И не то, и не это. Я даже не знаю, мисс, помните ли вы, но… вы вчера были несколько… как бы это повежливее сказать… эмм… под градусом. Когда я спросил, какой у вас адрес, вы пришли в некоторое возбуждение… и заявили, что ваш настоящий дом – «славный город Москва», а не вот эта вот наша… кхм… помойка.
О нет. Пожалуйста, боженька, только не это.
- Не говорите мне, что я написала вам свой московский адрес… - умоляющим голосом прошептала я.
Вот ведь дура без башки! Это ж надо было так упиться!
- К сожалению, написали. Дом 13, квартира 5, Куту-зов-ский проспект, город Москва. Это единственный адрес, по которому я имею право выслать вам дивайс. Высылать?
Я прижалась разгоряченной щекой к холодному, железному изголовью, и горько вздохнула. Что ж, делать нечего. Уж лучше так, чем отдать компромат Кронвилю. Или сажать этого говнюка на всю жизнь в тюрьму.
- Высылайте…
Нажав отбой, я легла на кровать и закрыла глаза.
Глава 10: СОН №2 И ПРОЧИЕ РАДОСТИ
- Ну же…
Стоя на коленях перед его креслом, я умоляю его сделать мне больно. Ударить, придушить, отхлестать плетью – по-настоящему, до кровавых полос на спине. Тогда бы я имела полное право его ненавидеть. Я очень-очень хочу его ненавидеть.
Но он только усмехается - холодный и неприступный. И полностью одетый, в отличие от меня. А потом протягивает руку, подныривает ею мне под волосы и сжимает там ладонь в кулак.
- Хорошо… - шепчу я.
Нет, так не пойдет. Я хочу больно, а не хорошо.
- Сильнее? – спрашивает он, будто прочитав мои мысли. Я киваю, как могу.
Тогда он сжимает мои волосы сильнее и тянет меня наверх. Черт, все равно хорошо!
Посадив к себе на колени, он кусает мою шею – больно, оставляя на нежной коже красные следы. Потом разворачивает меня к себе спиной, усаживает, широко разведя ноги. Царапает ногтями по груди, животу, потом ниже… И вдруг, без всякой подготовки, сильно и глубоко проникает в меня двумя пальцами.
Уже лучше! Я чувствую, как слезы начинают застилать мне глаза.
- Еще! – требую я.
Грубо двигая и крутя во мне пальцами, он снова хватает меня за волосы и оттягивает мою голову назад… кусает везде, где только может добраться, больно мнет грудь, щиплет за соски. Потом рывком перемещает нас – так, что я оказываюсь на коленях, с головой, свисающей с подлокотника кресла… пристраивается сзади, расстегивая ширинку… и сильно, одним движением врывается в меня. Как есть, на сухую.
То, что надо! Не выдержав, я кричу от боли.
- Ненавижу… Как же я тебя ненавижу… - срывается с моих губ.
Не обращая внимания на мои стоны и выкрики, он пользуется мной так, как ему заблагорассудится, ускоряя свой ритм с каждой секундой. Наши тела хлопают друг о друга с отвратительным, пошлым звуком, как в заправской порнографии. Это унизительно, и я все еще ненавижу его.
- Ненавижу… - повторяю я с каждым толчком.
Но вот движения его замедляются, и рука скользит вниз, под мой живот. И еще ниже, под бедра. Раскрывает складки промежности, нащупывает неожиданно влажный бугорок… И скользит по нему медленными, сводящими с ума, круговыми движениями…
Вся боль разом испаряется, и мне снова хорошо! Я не хочу кончать от этого, я хочу продолжать ненавидеть его, и страдать. Но меня никто не спрашивает, это сильнее меня, сильнее моей ненависти, оно затягивает, подминает под себя, как скоростной поезд, и я чувствую, что вот-вот сорвусь и меня раздавит, разметает и взорвет…
- Не останавливайся! – почти плачу я, не владея более собой.
***
- Вы всегда такая буйная, когда спите? Бедные ваши соседки по комнате…
Голос доктора Кронвиля голос ворвался в мой сон в самый что ни на есть ответственный момент, так и не пустив мое тело в волшебную страну Оз. Чтоб им всем провалится – и ему, и моим «соседкам по комнате»!
- Бедная как раз я… - пытаясь сесть, я никак не могла понять, что мне мешает. Потом сообразила – наручники!
Кронвиль с удовольствием понаблюдал за мной пару секунд, наклонился и расстегнул наручники маленьким ключом, который вытащил из кармана брюк. Мельком я заметила, что он успел переодеться во все обычное, официально-черное. Села на кровати, потирая запястья и пытаясь проморгаться.
- Вас уже ищут! – радостно сообщил он мне. – Еще несколько часов и, думаю, я добьюсь от вашей подруги всего, чего мне нужно, и вы будете свободны. Я сделаю вид, что нашел вас в лесу, проезжая мимо на машине, а сам поеду в Лондон.
- Почему вы так уверены, что первым же делом я не заявлю на вас в полицию?
Я оперлась на его плечо и слезла с кровати, проверяя, как там моя больная нога. Ходить все еще было невозможно, но опухлость уже не так бросалась в глаза. Каким-то совершенно естественным, хозяйским движением он придержал меня за талию и сжал мои бедра коленями – вроде как, чтоб не упала. Покачиваясь, я обняла его за шею и приблизилась настолько, насколько позволяла кромка кровати.
- Ну, вы же этого не сделали, когда у вас была такая возможность… - пробормотал он, не сводя взгляд с моей груди, от которой его отделяли какие-нибудь десять сантиметров.
Как и он не сделал со мной того, что задумал. Какие-то мы с ним неправильные враги.
Стоять на одной ноге было трудно, и я осторожно присела к нему на колени, обнимая его еще крепче и сокращая расстояние между нами до минимума. И тут до меня дошло.
- У вас что, здесь камеры?!
Явно не понимая, о чем я, он поднял на меня глаза.
- Камеры?
- Откуда вы знали, что я звонила в полицию?
Хмыкнув, он указал рукой на процарапанный на полу след от ножек кровати.
Да уж, юный следопыт из меня вряд ли получился бы. Хотя… даже если бы я заметила, что бы я смогла сделать?
Стоп кадр. Раз камер здесь нет – единственное, о чем он может знать, так это о том, что я пыталась дотянуться до телефона и позвонить в полицию. О том же, что я услала компромат в Россию, ему станет известно лишь тогда, когда я захочу ему об этом рассказать сама… Или когда он заявится в мастерскую, торжественно размахивая квитанцией, которую, по идее, должна будет отдать ему напуганная моим исчезновением Ксюха.
То есть, еще как минимум несколько часов он будет упиваться собственной победой надо мной. А победители, как известно… люди щедрые. Поразмыслив, стоит ли говорить ректору о том, что я слышала сообщение, где его обозвали «милордом» и потребовали разобраться со мной, я решила этого не делать. А то иди его знай, как он отреагирует на такую осведомленность.
- Может, я хотела сначала… попользоваться вами, господин ректор… - прошептала я ему, склонившись к гладко выбритой щеке, пахнущей дорогим одеколоном, - а уж потом сажать вашу задницу в тюрьму.
***
Его передернуло, и он сжал мою талию, утыкаясь носом мне в шею.
- Что ж, тогда, наверное, не стоит и выпускать вас отсюда? Будете жить здесь, под моим присмотром… Я буду навещать вас, кормить... Учить манерам… Глядишь, и воспитаю из вас настоящую леди, без пагубного влияния окружающей среды.
Рука его выводила пальцами круги у меня на бедре – явно без его ведома.
Как же ему непросто – подумала вдруг я. На коленях сидит почти полностью обнаженная девушка и шепчет в ухо всякие милые пошлости. Но ведь держится, зараза, не показывает, что готов сорваться в любую минуту. Вот он – настоящий британский аристократизм.
Разбудим зверя? – вновь завелся некто рогатый за левым плечом.
На этот раз достаточно было легкого укуса за мочку его уха, и я снова оказалась на спине, а он – на мне, покрывая мое тело жадными поцелуями.
Все вернулось в момент, будто и не прекращалось. Намертво вцепившись рукой в прутья изголовья, я выгибалась, требуя всего, немедленно и сразу. И прежде всего – снять этот надоевший, дурацкий лифчик.
- Руки за головой! – рявкнул он на меня, заметив, что я снова пытаюсь справиться с проблемой сама. От его тона у меня все внутри сжалось и сделалось не то горячим, не то холодным – не поймешь. Руки сами по себе вернулись на место.
Я – мазохистка, безнадежная, покорная саба – пришло понимание. Потому и не сдала его. Мне нравится его безраздельная власть надо мной, над моим телом, даже над моей жизнью и смертью.
Одним движением он стянул с меня трусы и выкинул их куда-то за кровать. Развел ноги широко в стороны, поедая взглядом то, что ему досталось.
- Нравится? - повторила я нашу с ним коронную фразу, старательно борясь с румянцем на щеках.
Я чувствовала себя даже не голой, а вывернутой наизнанку. Сразу стало холодно, как будто до этого момента меня согревали именно трусы. Кожа покрылась мелкими цыпками. Хорошо еще, хоть депиляцию недавно делала – пронеслась в голове идиотская мысль.
- Не вздумай двигаться, - приказал он мне и встал.
Я чуть не заплакала. Сколько еще раз, интересно, он будет бросать меня вот так одну и уходить?
Но он и не собирался уходить. Возвышаясь над кроватью, он расстегнул пиджак и медленно снял его, как тогда – в окне. Глаза его горели незнакомым, темным огнем, подтяжки были на месте, и не отводя от меня взгляда, он отстегнул их одну за другой, и бросил мне на живот.