AnnotationЧетыре семьи, путешествующие в трейлерах и заночевавшие на стоянке в кемпинге, просыпаются в ином мире. Здесь нет солнца, нет ничего, кроме травы до самого горизонта, здесь почва моментально впитывает кровь, все, что посажено в землю, начинает тут же расти. Каждый из героев оказался здесь не случайно, но никто не может признаться в этом даже себе, пока на горизонте не появляется что-то странное. Что-то страшное. И оно движется к попавшим в ловушку людям. Странники поневоле еще не знают, что новый мир полон сюрпризов, что совсем рядом с ними таится настоящий монстр, и даже самые жуткие кошмары и глубинные страхи — еще не худшее, что их тут ждет.
«ПОДУМАЙ, КАК МАЛО МЫ ЗНАЕМ... »
Недостатки и слабости, душевные занозы — вот что главное.
Злой человек, добрый, способный или бездарный — вроде бы сразу видно. Но первое впечатление — всего лишь первое впечатление. У каждого есть червоточинка. Он может и сам про нее не знать. Попала песчинка в раковину, а что вокруг нее вырастет, жемчужина или смертельная опухоль, — никому не известно. В первую очередь самому моллюску.
Сломался зубчик шестеренки — и сложная, огромная машина не работает. Или работает так, что лучше бы вообще не работала. Картину определяет неверный мазок, диссонанс портит музыкальную пьесу. Или, наоборот, делает ее в сто раз интереснее, но это уже другая история.
Без маленьких слабостей и недостатков мы были бы похожи на хорошо смазанный механизм. Действия и мысли идеальных людей, людей без недостатков, легко смоделировать на компьютере — хватило бы только мощности процессора. Но такое не произойдет никогда. Недостатки не укладываются в расчеты, поскольку до поры до времени никак себя не проявляют. Недостатки подвигают нас на великие деяния и омерзительные преступления.
Уж если на то пошло, именно недостатки и делают нас людьми: несовершенными и оттого поразительно интересными. А можно сказать и так: недостатки превращают нас в червей, ползающих между небом и землей в поисках чего-то необъяснимого и, скорее всего, несуществующего. Чего-то, что могло бы заполнить зияющую в нас пустоту.
Но и в том и в другом случае наши дефекты становятся главной движущей силой, знаем мы про них или нет. Как и всё в мире, они подчиняются неумолимому закону природы: при достижении критической массы количество переходит в качество. Мы становимся другими. Многие поступки, кажущиеся необъяснимыми, совершаются как проявление и продолжение наших слабостей.
Вот вам пример.
Итак, я зажигаю свечу.
ЧАСТЬ I. ОКОЛО
— Мама, посмотри!
— Что тебе надо?
— Ну посмотри же! Там ничего нет.
— Ты хоть раз можешь дать маме поспать?
— Я же говорю — там ничего нет!
— Чего нет?
— Ничего. Ничего там нет.
— Если хочешь покапризничать, разбуди отца.
— Мам... почти ничего нет.
— О чем ты?
— Посмотри сама.
— Куда я должна посмотреть?
— В окно. Мамочка, я боюсь. Почти ничего нет.
Изабелла Сундберг приподнялась на локте. Ее шестилетняя дочь Молли стояла на коленях около кровати. Изабелла отодвинула дочь и потянула в сторону занавеску.
Рука, уже приготовленная для раздраженного указующего жеста, опустилась.
Первая мысль: задник. Кулиса. Что-то искусственное, театрально-нереальное.
Но нет, открывшаяся ей картина была подчеркнуто трехмерной.
Не кулиса. Не задник.
У Изабеллы закружилась голова. Она потерла глаза, словно стараясь стереть нелепое видение. Но видение никуда не делось, как и нытье Молли. Она повернулась на постели, ткнула мужа коленкой в зад и отодвинула вторую половину занавески. Несколько раз закрыла и открыла глаза, сжала зубы и отвесила себе оплеуху. Очнуться, проснуться, прийти в себя... Дочь от удивления замолчала. Щека загорелась, но за окном ничего не изменилось.
Муж что-то пробормотал во сне. Изабелла потрясла его за плечо.
— Петер, проснись же, черт бы тебя побрал. Тут кое-что произошло...
***
Через полминуты Стефана Ларссона разбудил хлопок двери где-то поблизости. В кемпере очень жарко — пижама прилипла к телу. Пора кончать с этим — у всех давно стоят кондиционеры. Сегодня они едут за покупками. Кондиционер для дома на колесах. Кажется, надо заказывать, в открытой продаже таких, скорее всего, нет, но уж пару настольных вентиляторов — обязательно.
— Бим-бим-бим... бом.
Сын Стефана Эмиль что-то бормочет наверху в спальном алькове — как всегда, погружен в мир своих детских фантазий.
Что-то не так. Он, не вставая, потянулся за очками в толстой черной оправе и огляделся.
Кемпер, старый верный слуга... все как обычно. Куплен лет пятнадцать назад, и за плечами как минимум столько же. Но со временем, после множества выпусков, он стал им настоящим другом, а друзей не продают но объявлению в «Блокете». Сколько раз они останавливались не в кемпинге, а посреди дикой природы, на какой-нибудь поляне, и наблюдали за фантастическими повадками птиц!..
Нет, друзей не продают. Да никто и не даст за него больше пяти—десяти тысяч.
Сквозь топкие занавески пробивается свет. Потертые стены, редкие капли из крана, надо бы поменять прокладку... все как обычно. Ничего странного.
Карине тоже жарко — сбросила одеяло во сне. Повернулась к нему спиной — линия бедра как у Венеры Веласкеса. Стефан приблизил лицо — солоноватый запах тела, на лбу — жемчужные капли пота. Срочно нужен кондиционер. Или вентиляторы. Вентиляторы, вентиляторы... вентиляторы. Сказано — сделано. Будет сделано. Главное — не забыть.
На плече — татуировка: два символа бесконечности Тоска по вечной любви... накололась еще в юности.
Он обожает Карину. Странное, высокопарное слово, но лучше не скажешь: «Я ее обожаю». Обожаю и обожествляю — разве это не одно и то же?
Улыбнулся и замер. Понял, что показалось ему странным. Тишина. Уже без четверти семь, в это время в кемпинге обычно бурлит жизнь. А сейчас, если не считать ровного дыхания Карины и неразборчивого бурчания Эмиля,— ни звука. Не жужжат кондиционеры, молчат кофемолки. Полная тишина. Лагерь затаил дыхание.
Стефан поднялся на две ступеньки и отодвинул люк на антресоли.
— Привет, старичок! С добрым утром.
Эмиль не обратил на него ни малейшего внимания. Он внушал плюшевому утенку:
— Почему я? Это не мое дело. Нет, не мое... — он внезапно повернулся к потрепанному одноглазому медведю. — Бенгтссон! Пушками займешься ты.
Стефан улыбнулся, пошел налить воды в контейнер кофеварки и услышал голоса снаружи.
Футболисту с женой тоже не спится. Дочка жмется к бедру матери, а та, раздраженно отмахиваясь, что-то выговаривает мужу.
Стефан отодвинул занавеску и немного понаблюдал за семейной ссорой. В параллельной реальности эта женщина наверняка бы его возбуждала. На ней ничего нет, кроме трусов и лифчика, фигура — типичная реклама нижнего белья... на такую любой западет, но у Стефана есть принципы. Это вопрос собственного достоинства. И не только.
Он закрыл кран, насыпал в фильтр кофе и нажал на кнопку. Красная лампочка не зажглась. Нажал еще раз, проверил контакт в розетке — никакой реакции.
Обесточка.
Только этого не хватало.
Теперь ясно, почему так тихо.
Он машинально перелил воду в кастрюлю и поставил на плиту. И что? Хлопнул себя по лбу — идиот. Ясно же — обесточка. Плита, само собой, тоже не работает.
Надо подключать газовый баллон.
Еще раз поглядел на ссорящуюся супружескую пару и поднял глаза.
Голубое, без единого облачка, летнее небо. Можно быть уверенным, что...
У него перехватило дыхание. Оперся руками о край мойки и нагнулся поближе к окну. Что это... сосущее чувство под ложечкой, как при сильном приступе головокружения. Ухватился покрепче. Показалось — если отпустит мойку, упадет. Провалится в пустоту.
***
Петер нащупал в кармане конфетную обертку и теперь мял в сжатом кулаке, прислушиваясь к слабому шороху в кармане. Изабелла кричала, а он мысленно выбирал точку на ее щеке, куда опустится его ладонь. И опустилась бы, не найди он зудящей ладони занятие.
— Как можно быть таким идиотом! Напиться как свинья и оставить ключи в машине! Любой сукин сын сядет за руль и уволочет нас в эту... эту...
Надо удержаться. Если он ее ударит, баланс нарушится, временное перемирие рухнет, и жизнь окончательно превратится в хаос. Как-то не выдержал и все же влепил ей пощечину. Удовлетворение получил, но что началось потом! Конечно, физически он сильнее, но ее мастерство в психических истязаниях несравненно выше.
Десять тысяч. Нет, двадцать тысяч. Двадцать тысяч он без колебаний отдал бы за пять минут молчания. Всего пять минут — спокойно подумать, попытаться найти объяснение. Упреки Изабеллы сыплются как град, струна самоконтроля вибрирует так, что вот-вот порвется, и единственное, что остается,— комкать в кармане хрустящую конфетную обертку.
Молли жмется к ноге матери и играет роль испуганного ребенка. Играет, надо признать, замечательно, только иногда переигрывает, и Петер прекрасно понимает, что ей вовсе не страшно. Детская психика поистине непостижима. Все происходящее для нее — забавное и увлекательное приключение.
Петер резко повернулся — кто-то деликатно прокашлялся за спиной. Этот парень в толстых очках из соседнего фургона. Зануда. За километр видно. Но очень кстати — Изабелла замолчала, а Молли с любопытством уставилась на соседа.
— Извините... вы не знаете, что происходит?
— Нет...— Изабелла пожала плечами.— Может, вы нам расскажете?
— Мне известно не больше, чем вам. Все почему-то исчезло.
Изабелла раздраженно потерла шею.
— И вы туда же? По-вашему, кто-то явился, щелкнул пальцами — и все исчезло? Кемперы, киоск, сервисный дом и уже не знаю что. Чудес не бывает. Они нас просто-напросто куда-то перевезли.
Очкарик посмотрел на то, что осталось от кемпинга в Салуддене.
— Не только нас. И кто — они?
Молли потянула мать за резинку трусов.
— Кто «они», мам? Кто нас перевез?
Четыре прицепа-кемпера, в них запряжены четыре машины.
Кемперы разных моделей, размеров и годов выпуска, но все белые. Машины разные, из них две «вольво». Все, само собой, с буксирными крюками, а у двух еще и багажник на крыше.
И четверо туристов: трое взрослых и ребенок. Остальные, наверное, спят сладким сном — им и невдомек, что произошло.
Четыре прицепа-кемпера, четыре машины, четверо туристов — и газон. Подстриженный, как на футбольном поле, газон, три сантиметра, не больше. Во всех направлениях, насколько хватает глаз. Аккуратно подстриженный газон.
И ничего больше.
Конечно, неизвестно, что там, за линией горизонта, под землей, в стратосфере. Но на первый взгляд — пустота. Совершенная, безупречная пустота. Если не считать людей. А каждый человек, как известно,— целая вселенная.
Петер присел на корточки, провел рукой по траве и вздохнул.
— Где мы? — Вопрос Стефана повис в воздухе.— В жизни не видел ничего подобного.
Петер усмехнулся:
— Да? А уж я-то насмотрелся. Полжизни провел на такой травке. Сначала футбол, потом гольф. Но здесь... как ее удалось так подстричь? Километрами...
И в самом деле — пейзаж напоминает ровное поле для гольфа. Стефан вырвал пучок травы и растер между пальцами. Трава как трава, с прилипшими к корешкам комочками земли. Не синтетика. Чтобы поддерживать поле в таком состоянии, нужна целая армия газонокосилок. А может, такой сорт травы? Вырастает до трех сантиметров и останавливается. Отдает честь — дескать, все. Больше не расту. Задание выполнено. Но, кажется, такой травы в природе нет. До сих пор не было.
Подошли Молли и Изабелла. Мать — настоящая красавица, и дочь не уступит. Длинные волнистые волосы, кругленькая мордашка, розовая ночная рубашонка с изображением сказочной принцессы, очень похожей на нее саму. И Петер — коротко стриженный блондин: волевой подбородок, узкие бедра, широченные плечи с проступающими под футболкой мускулами.
Три близких к физическому совершенству существа, даже в каталоге ИКЕА они выглядели бы красавцами, а здесь, в дешевом и потрепанном кемпинге, и подавно. Странно: во внезапно и резко изменившейся среде обитания они смотрелись совсем уж нереально. Бескрайний газон представлял куда более изысканную сценографию для феноменальной красоты Изабеллы, чем полуразвалившаяся площадка для минигольфа, которая еще вчера была на том месте, где она стоит.
Но именно Изабелла раздражена и взволнована больше других.
— Идиотизм какой-то... Где мы, черт подери?
Взгляд Стефана остановился на элегантном черном джипе, запряженном в кемпер идеальной семьи.
— У вас есть джи-пи-эс?
Петер хлопнул себя по лбу и спортивной трусцой побежал к машине. Остальные двинулись за ним. Молли посмотрела на Стефана. Он ей улыбнулся, но безответно.
Петер открыл машину.
— Подождите немного...
Нажал кнопку, мотор тихо и мощно заурчал. Что-то изменилось в осанке Петера: откинул голову, слегка приподнял плечи. Поерзал на водительском сиденье.
Экран навигатора окрасился в синий цвет, потом мелькнула какая-то картинка, и появилась карта.
Молли потянула Стефана за брюки. Ясные голубые глаза уставились на него, не мигая.
— Почему ты не смотришь на маму?
***
Бенни уже пару минут как проснулся. Лежал в своей корзинке в пристроенной к кемперу палатке и пытался понять.
Странный свет. И запахи странные.
Услышал человеческие голоса, прижал уши и подвигал носом. Попытался различить знакомые запахи.
Бенни семь лет. Он привык к кочевой жизни. Пришлось примириться с совершенно чуждой собачьему нутру концепцией механического перемещения из одной точки пространства в другую. Люди садятся в свои машины или в конуры на колесах, кемперы, как они их называют... шум, тряска — не успеешь оглянуться, ты уже неизвестно где. Другие запахи, другие звуки, другое освещение.
Но на этот раз никакого перемещения не было. Никто никого не перемещал — и, несмотря на то что никто никого не перемещал, Бенни сразу понял, что он в другом месте. Не в том, где заснул.
Лучше пока оставаться в корзине и носа не высовывать.
***
— Петер, пойми наконец — твой навигатор не фурычит. Врет как сивый мерин.
— Никогда не врал.
— Никогда не врал, а теперь врет. Оглядись, хрен моржовый... есть хоть что-то похожее на то, что показывает твой... нахуятор?
— Я только хотел сказать, что...
— Мам, а где мы?
— Твой папа пытается узнать. Тычет в свою машинку, а она не работает.
— С чего бы ей не работать? Видишь зеленую стрелку? Она маркирует позицию...
— Петер, мне насрать на твою стрелку. Она сломана! Дураку ясно — она сломана. Постучи по экрану. Может, знаешь какое-нибудь заклинание? По-шамань...
— О’кей, Изабелла. О’кей. Ты все сказала?
— Мам, почему папа такой грустный?
— Потому что я случайно унизила его мужское достоинство... Он никак не может сообразить, что нас перевезли. Перевезли! А он никак не может с этим примириться. Считает, что мы там же, где были вчера.
— Нет... мы же не там же.
— Вот именно. Ты понимаешь, и я понимаю. А папа пока не понимает. До него не доходит. Может, когда-нибудь и дойдет, а пока он чувствует себя дурачком. Вот и грустит.
***
Бум.
Лазерный луч ударил в крыло космического корабля.
Бим-бим-бим.
Метеоритный дождь. Нажать кнопку. Ультразвуковой удар с магнитным компонентом. Метеориты превращаются в пыль, но...