Не произошло ничего, и причин такого неожиданно спокойного исхода никто не знал, за исключением, естественно, Смирнова и Куделина.
Суд же вообще перенесли на неопределенный срок.
Жизнь продолжалась.
Доронин с Чирковым, как и остальные командиры подразделений, готовились к отправке в запас отслуживших положенное военнослужащих и к приему молодого пополнения. Сержант Шульгин увольнялся, и это, в какой–то степени, смягчало противостояние. Но только смягчало.
Утром Костя, хоть и чувствовал себя еще неважно, стал собираться.
Анна Сергеевна поинтересовалась:
— Куда направляешься? К Эдику? Сам же обещал, что будешь отходить от пьянки?
— А я что делаю? Не прошу же водки и денег не прошу. И не к Эдику иду, просто прогуляюсь и вернусь.
— Кость? Что с тобой случилось? Ты попал в не приятную историю? Тебе что–то угрожает? Или, может, денег задолжал? А?
— Мам, ну почему если я веду себя не как всегда, то у меня непременно должно что–то случиться? Ты не допускаешь, что я мог решить изменить свою жизнь? Вот так, взять и изменить?
— Подожди, подожди, уж не влюбился ты случаем?
— Не волнуйся. Мне это, наверное, не грозит, здесь я весь в тебя.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А разве ты отчима любишь? Или любила раньше? Он тебе просто для выживания нужен был, вот и пошла за него. Про отца говорить не буду, не, знаю, но сомневаюсь, что и его ты любила. Извини, конечно, но это на самом деле так.
Анна Сергеевна слушала и понимала, что Костя не ерничает, не издевается, он говорит то, что думает. Она ответила:
— Моя любовь, вся моя жизнь — это ты. Понял? Остальное не в счет.
— В том–то дело, что не в счет. Не будем продол жать. Пошел я.
— Возьми хоть на сигареты.
— У меня есть, — уже с площадки ответил Костя. Анна Сергеевна, закрыв дверь, присела на пуф.
Неужели сын влюбился? Конечно, это должно было когда–то произойти, но так неожиданно? Еще вчера утром он был обычным Костей, каким она привыкла его видеть. Сегодня уже другое дело. Ей так не хотелось делить сына, свою единственную любовь, с другой женщиной. Но поделать Анна Сергеевна ничего не могла. Оставалась надежда, что не любовь заполнила сердце Кости, а легкое увлечение, которое быстро пройдет, и все встанет на свои места.
Костя ждал Лену. Еще пятнадцать минут до окончания смены. Он сидел на скамейке у самых ворот больничного комплекса и курил. Лена вышла в обществе подруг, таких же молодых, как и сама. Они о чем–то щебетали, перебивая друг друга. Отработанные сутки, казалось, никак на них не повлияли, молодость давала знать о себе. Девушки были жизнерадостны и легки. Когда они поравнялись с Костей, тот окликнул:
— Лена?
Лена остановилась и обернулась на голос.
— Это я, Лен.
— Ты? Зачем? Я же просила…
— Проводить тебя хочу.
— Больше ничего?
— Нет.
— Мне провожатые не нужны.
— Лен? Ну хорош выпендриваться. Всего лишь прошу — пройтись рядом.
Лена оценивающе посмотрела на него, нахмурив брови. И получилось это так забавно, что Костя невольно улыбнулся.
— Ты чему улыбаешься? С головой непорядок?
— Не идет тебе хмуриться. Смешно выглядишь.
— Ты никак сегодня трезвый?
— Абсолютно.
— Что так? Деньги у «крутого» кончились? Мама не дала?
— Лен? Зачем ты стремишься сделать мне больно. Мстишь за то, что я когда–то наговорил тебе по пьянке?
— Лен, — донеслось от трамвайной остановки, — «девятка» идет, ты едешь?
Костя напрягся, ждал, как поступит девушка. Уйдет — тогда конец, больше он ее не увидит, вернется в тот мир пьянства и разврата, и будь что будет. Останется, тогда…
— Езжайте, я пешком пройдусь, — ответила Лена подругам, и Костя вздохнул с облегчением. Осталась. — Ну что вздыхаешь? Провожай, коль напросился.
Костя взял ее пакет, они вышли за ворота.
— Ты вообще чем занимаешься? — спросила Лена.
Что было на это ответить?
— Готовлюсь к поступлению в университет.
— Хорошая подготовка — пьянство.
— Да ты видела меня выпившим всего один раз.
— Выпившим — один, вчера. Пьяным еще один, позавчера. А всего видела тебя два раза.
— Да это так, мы просто расслаблялись.
— Где же так перетрудились? Слушай, а чего тебя ко мне потянуло? У вас же компания. И девицы всегда рядом, готовые на все. Или те поистаскались и тебе захотелось свеженького?
— Я не знаю, чего меня потянуло к тебе. Потянуло, и все.
— Ты еще в любви признайся, с первого взгляда.
— А ты не веришь в такую любовь?
— Нет.
— Может, и права.
— А про отчима из мэрии и маму–профессора ты мне правду сказал или тоже мозги парил?
— Правду.
— Знаешь, как тебя можно охарактеризовать?
— Как?
— Самовлюбленный, капризный, молодой, но уже пресыщенный самец.
— Тебе доставляет удовольствие унижать меня?
— Если скажу «да» — обидишься? Уйдешь?
— Не уйду. Но ты не права, не совсем права. Ты же совсем меня не знаешь? А делаешь категоричные выводы.
— Знаю я вас таких.
— И богатый опыт?
— А как бы тебе хотелось? — Костя промолчал. Девушка продолжила: — Я не в том смысле. Просто много сейчас таких, как ты. Полные дискотеки. Кичитесь друг перед другом, как павлины. Одежда — что ты, фирма. А сам, своими руками или мозгами хоть рубль заработал?
— Ладно. Пусть я такой, каким ты видишь меня. Пусть я не заработал ни копейки, так почему до конца не послала меня куда подальше? А идешь рядом? Почему?
— Посылала, так ведь не пошел? А почему иду рядом — сама не пойму.
— Все ты понимаешь. Просто тебе доставляет наслаждение оскорблять меня. Мстить. И побольнее. А я серьезно хочу попросить у тебя прощения за то, что вел себя по–хамски тогда, на дискотеке.
— Ладно, Кость, мы пришли. Константин оглянулся — вокруг парк.
— До дома провожать не надо, давай расстанемся здесь.
— Как скажешь.
— Да? Как же ты не похож на того, «супера» с дискотеки. Только вот что в тебе настоящее? Сегодняшнее поведение или пьяные выходки и то, что за ними следует?
— А ты проверь. Давай встречаться. Все и поймешь.
— Почему ты так самоуверен? Может быть, у меня есть парень и мы любим друг друга? Такую возможность ты не допускаешь? Или тебе все до фени и парень не проблема?
— Я допускаю, что у тебя может кто–то быть. Но тогда так и скажи. Только правду, я отстану.
— Не скажу.
— Значит, нет никого.
— Это неважно.
— Для меня важно.
— Дело твое. Мне без разницы. Все, пора домой.
— Подожди, Лен! Давай вечером встретимся?
— На дискотеке «У Паши»? В кругу твоих дружков?
— Нет; На Кремлевской площади. Погуляем среди старины.
Лена думала недолго.
— Хорошо. Но уговор, в дальнейшем домой мне не звонить, возле работы не встречать, тем более вызывать.
— Как же я тогда увижу тебя?
— Я еще не решила, стоит ли нам встречаться.
— Но на сегодня договорились?
— Приду, раз обещала. Во сколько?
— Определи сама, как тебе удобно.
— Тогда в семь вечера.
Костя остался в парке. Платком вытер вдруг запотевший лоб.
Что происходит с ним? Почему он, Костя, который ко всем относился с пренебрежением, внезапно подчинился этой хрупкой девушке? Но сердце обволокла теплая приятная волна, и это ощущение посетило его впервые. И вокруг стало как бы светлее, ни о ком, кроме Лены, не хотелось думать, и вообще ему было просто хорошо.
До вечера оставалась уйма времени — весь день. Чем заняться? Пойти к Эдику? Но тот пьянкой достанет, а ему нельзя, да и не хотелось. А простого разговора не получится. Пойти домой? Там в обществе Зинаиды вообще с ума спрыгнешь. Домработница нытьем да упреками достанет. Мол, доводит он родителей до ручки. Вот у нее, Зинаиды, сын — курсант Академии МВД. Скоро при большой должности будет. И он ей в отличие от Кости хлопот не доставляет, одни радости. Ну и дальше в том же духе.
Вот черт! И пойти–то некуда.
Все же, так ничего и не придумав, он отправился домой.
Там его ждал разъяренный отчим.
— Явился?
— Чего тебе–то от меня надо?
— Чего надо? Нет, вы только посмотрите на него. Чего надо? Ты до каких пор позорить меня будешь? Вот уже где сидят твои выходки, — Григорий Максимович ударил себя по шее, — постоянные пьянки, дебоши. Меня, второго человека в городе, каждая мелочь пытается ущипнуть. «А сын–то у вас, Григорий Максимович, того, хулиган!» — скопировал отчим чью–то речь.
— Когда все это было? И отец за сына не ответчик, тем более отчим.
— Вырастили на свою голову. Воспитали.
— Во–во, тут ты драв на все сто. Я — результат вашего воспитания. Другим я нестану, так чего попусту напрягаться? Работай в своей мэрии и посылай всех на хер, при твоей должности это несложно.
— Я, значит, должен работать, а ты балдеть? На мои, кстати, деньги? И при этом подставлять меня? Так?
— Слушай, надоел ты мне. Я живу как хочу, делаю что хочу, встречаюсь с кем хочу, понял? И ты ничего не изменишь. Денег не дашь? Обойдусь. Чего зря базарить?
— Ну наглец, ну негодяй, — чуть не задохнулся от возмущения Григорий Максимович, — вот свинья не благодарная. За мой счет живет и меня же еще и посылает.
— Я тебя еще не посылал.
— Ну ладно, хорошо, без денег ты обойдешься? Отлично. Больше от меня ты не получишь ни копейки, посмотрю, как ты вскоре запоешь.
— Смотри сколько хочешь. — Костя зашел к себе в комнату, включил магнитофон, чтобы не слышать продолжающихся причитаний отчима.
«Вот тоже домотался. Видать, хорошо ему стуканули на меня, раз так разошелся. Денег он не даст. Испугал». На сегодня у Кости осталось три сотни, о дальнейшем думать не хотелось. Если что, мать выручит.
Так под размышления о насущном, под аккомпанемент инструментальной музыки и пробивающегося недовольного ворчания отчима Костя уснул.
И снились ему зеленое, бескрайнее поле, полное цветов, и Лена, с которой он кружится в танце и ловит ее веселый, счастливый смех.
Вечером, ровно в 19.00, они встретились. Затем долго бродили среди древних строений Кремля, и Косте все больше нравилась эта девушка, да и Лена посмотрела на юношу другими глазами.
С этого дня они стали встречаться каждый свободный вечер. Костя почти перестал пить, общение с Эдиком свелось к редким телефонным звонкам.
Все больше длинными ночами он анализировал свою короткую жизнь и признавал ее неправильной и пустой. И хотя мать ежедневно выделяла ему средства, брать их становилось стыдно. Но он брал, оправдывая себя мыслью, что поступит в университет, получит образование и тогда сам сможет зарабатывать и помогать матери.
Все так и продолжалось бы, если бы не нелепый случай, изменивший судьбу Константина и Лены.
Однажды поздно вечером, возвращаясь с прогулки, они проходили мимо цветочных ларьков, выстроившихся возле отеля.
Торговали в них по большей части выходцы с Кавказа.
Заметив, как Лена посмотрела на цветы, Костя подошел к одному из ларьков, в окошке которого красовалась усатая физиономия. Вокруг ларьков стоял плотный запах дыма анаши.
— Сделай–ка мне букетик, — попросил Костя.
— Конечна, дорогой, какой хочешь? Есть гвоздик, роза тоже есть, выбирай, да?
— Лен! — обернувшись к девушке, крикнул Костя. — Ты что предпочитаешь, розы или гвоздики?
— Да не надо ничего, Кость.
— И все же?
— Розы.
— Давай розы, вон, как тот букет, с папоротником.
— Какой разговор? Сейчас сделаем. Кавказец скрылся внутри ларька — собирать букет.
Костя полез в карман за деньгами, и… о, черт! Он же надел брюки, а деньги остались в джинсах. Вот, блин, незадача.
Продавец вернулся к окошку.
— Двести рублей.
— Пойдет. Но тут такое дело, брат. Я деньги дома оставил. Так вышло, понимаешь? Ты мне дай букет, а я тебе утром с процентами заплачу, я здесь постоянно с пацанами тусуюсь, — стараясь говорить тихо, упрашивал кавказца Костя.
— Э-э? Ты что, за лоха меня держишь? За дурака считаешь? Букет надо? Плати деньги. Нет деньги, иди отсюда.
— Ну послушай, брат?
— Э! Какой я тебе брат? Сказал же — иди отсюда, — ответил продавец и смачно, зло выругался на незнакомом языке.
— Кость? — позвала Лена. Она почувствовала неладное и попросила: — Пойдем отсюда — сдались тебе эти цветы?
Но Костя уже завелся.
— Значит, не дашь в долг?
— Да иди ты.
Костя немного отошел от палатки, резко развернулся, подняв ногу, ударил по витрине ларька.
Одновременно вскрикнули и продавец и Лена. Стекло разлетелось. Костя протянул руку и забрал приготовленный букет. Повернулся и пошел к Лене.
— Ты с ума сошел? — испуганным вопросом встретила его девушка.
— Держи цветы!
— Костя! Ты что наделал? Ой, смотри!
Он обернулся, из разбитого ларька и соседних палаток вышли четверо крепких джигитов. Пострадавший орал:
— Этот гадина мене витрина разбил, букет забрал, деньги забрал, твар, сволач, резать буду. — В руках торговец держал большой нож.
— Костя, бежим отсюда, — тянула за рукав Лена. Тот отстранил ее.
— Отойди и дергай домой!
— Они же убьют тебя.
— Да? — и обращаясь к кавказцу: — Что кинжал достал? Убить хочешь? Ты на чьей земле, чурбан не мытый?
— А-а, билат, — бросился продавец в атаку. Костя увернулся и встретил движение противника ногой в солнечное сплетение. Кавказец охнул, упал на тротуар, нож отлетел в сторону. Костя подобрал его. Кольцо вокруг него сжималось. Но нож в руках Кости сдерживал крепких мужчин. Парень был подвижнее, моложе и показал, что кое–что в драке умеет.
— Эй, ты, — крикнул один из кольца, — брось нож!
— Что еще?
— Ну смотри, дурак, тебе конец. Гиви, держи его, побежит — стреляй.
Только сейчас Костя увидел в руке у одного из противников пистолет. Был ли он настоящим? Разбираться возможности не было и рисковать тоже.
Тот, кто приказал, вытащил из кармана сотовый телефон, набрал номер, что–то быстро сказал и, глядя на Костю, прошипел:
— Ну сейчас ты, свинья, получишь по полной. Будешь знать, по чьей ми земле ходим.
Буквально через мгновение из–за поворота вылетел, сверкая «мигалками», милицейский «уазик». Из него выскочили трое.
— Стоять всем.
Увидев в руках Кости нож, один из милиционеров, вскинув короткоствольный автомат, приказал:
— Нож в сторону, сам на землю, быстро, руки за голову, ноги в шпагат.
Пришлось подчиниться.
Лена вышла из–за палатки, обратилась к офицеру:
— Товарищ капитан, вон у того мужчины, — она показала на Гиви, — пистолет.
— А ты кто такая?
— Она, начальник, с этим бандитом, который на пал на нас.
Капитан обратился к кавказцу:
— Она правду говорит, Гиви?
— Да ти что? Первый день меня знаешь? Нет ни какой пистолет, мамой клянус.
— Вы обыщите его, — настаивала Лена.
Капитан посмотрел на нее и неожиданно приказал:
— Эту и пацана в отдел, нож как улику с собой. Я тут разберусь и приеду позже.
Лена почувствовала ужас, когда ей надели наручники. Все происходило как бы в другом измерении и не с ней. Но ее вернули в реальность, посадив в клетку «уазика», рядом с Костей, который тоже был в наручниках. Он что–то хотел сказать ободряющее девушке, но милиционер оборвал его на полуслове.
Автомобиль, продолжая мигать красно–синими огнями, включив лающую сирену, направился в отдел.
Капитан проводил взглядом служебную машину, подошел к тому, кто вызвал наряд.
— Гурам?
— Я понял, начальник.
Он достал несколько купюр, сунул их милиционеру.
— А за экстренность?,
— Эх, Вано, беспредельничать начинаешь. Тебе сколько ни дай, каждый раз просишь все больше. —
— А ты другую крышу найди. За меньшие бабки.
— Конечна. Ти же сам и наедешь сразу.
— Молодец! Соображаешь. Ладно. Этого орленка мы до утра закроем, но утром, к восьми часам, чтобы от вас было заявление. Свидетелей побольше, и не только кавказцев, усек?