— Эти дети — потомки ведьм, — вздохнула главная в школе ведьма, — воспитаны ими, выращены, вскормлены их молоком. История может обернуться по-разному, — она повела плечом, словно не желала даже думать о дурном исходе, — но мы надеемся, что повторения все же не случится. Тебе пора, Милана, — строго взглянула на меня, намекая на то, что разговор окончен, — Алевтина Ивановна добродушна, но пренебрежения к своему предмету не терпит, как и любой другой учитель, любящий свое дело.
Поблагодарила директора и поспешила к школе. Мои одноклассницы (или однокурсницы, кто ж их разберет, как правильно они называются) уже скрылись в прохладном холле. Я же надеялась, что успею их догнать, иначе, могла и заблудиться, ведь все еще не очень хорошо ориентировалась в стенах школы.
Взлетела по ступеням, нырнула в проход и замерла, привыкая к хлынувшей на меня темноте помещения, в котором будто бы царили сумерки, но дело всего лишь в слишком ярком солнце на улице.
— М-м-м, — довольное не то урчание, не то мурчание, заставило напрячься. — Мила, Мила, — знакомый голос, который мурашками проникал под кожу, обволакивал и заставлял оглядываться в поисках путей отступления, настиг меня так внезапно, что я вздрогнула. — А я все жду, когда же судьба улыбнется мне и подарит очередную, хотя бы короткую, мимолетную, но очень желанную встречу с той, чьи глаза снятся мне уже которую ночь подряд. И ведь я не высыпаюсь, — вкрадчиво прошептали мне, останавливаясь в паре шагов.
Покровский, чтоб его! А ведь я все дни удачно от него скрывалась.
— У меня урок, — буркнула, сбрасывая оцепенение и встречаясь взглядом со светлыми глазами младшего Покровского. Смотрела исподлобья, опасаясь его следующего шага. Глядишь, опять вздумает руки распускать. Жаль, что моя тетрадь начинающей ведьмы еще не обзавелась твердой и крепкой обложкой, которая с тихим стуком могла бы опуститься на его темно-русую макушку.
— Прилежная ученица, — сверкнув озорным взглядом, протянул он.
— Чего тебе? — я в отличие от него не источала дружелюбие.
А он, остановившись, даже не предпринимал попыток приблизиться. И на том спасибо. Видимо, понял, что я не стремлюсь оказаться в его крепких объятиях. А они, наверняка, очень горячие. Не зря же местные девчонки так жаждут их ощутить. Тьфу! Тряхнула головой, отбрасывая ненужные мысли. Да что со мной? Почему искры в светлых глазах кажутся такими притягательными? А губы, которые кривились в понимающей, лукавой улыбке, такими чувственными? Блеск, Мила! Давай, растекись тут восторженной лужицей перед малознакомым бабником. Как там его Златка называла? Курощуп! Вот точно! Не стоит об этом забывать.
— Нахохлилась, как воробей студеной зимой, — ласково проговорил он. Вот же местный афродизиак. Даже голос, казалось, ластится и невесомо оглаживает.
— Некогда мне с тобой разговоры разговаривать, — сделала шаг в сторону, чтобы обойти местного ловеласа, но он отзеркалил мое движение.
— Почему ты меня боишься? — как-то обвинительно и даже немного обиженно проговорил он, сложив руки на могучей груди.
— Вот еще, — тут же вскинулась и задрала подбородок, все еще прижимая к груди свою тетрадь, — предпочитаю юбочников стороной обходить. Оказаться очередной в списке побед — не предел моих мечтаний, — сразу дала понять, что наслышана о его похождениях. Девочки щедро делились подробностями его многочисленных романов. Щедро, но тоскливо.
— Очередной? — он вскинул брови в искреннем удивлении. Руки его беспомощно повисли плетьми вдоль тела. Надо же, какой актерский талант пропадает. Станиславский бы рыдал от натуральности игры. Но я была настроена враждебно. — Жаль, что ты думаешь обо мне так. Но, Мила, — посмотрел мне прямо в глаза. Искры разгорелись, пробуждая решительное пламя, — я буду надеяться на новую встречу. Лишь об этом прошу. Ты словно видение, не даешь покоя ни днем, ни ночью. Я всюду вижу тебя, но ты словно дымка исчезаешь, стоит лишь обернуться.
Права была Марья Федоровна — языком чесать он горазд. Даже у меня возникло мимолетное желание дать слабину, слушая его тихие речи. Но как возникло, так и испарилось.
— В одной школе учимся. Волей не волей, свидимся, — отрывисто бросила и фактически сбежала.
Обогнула его по широкой дуге, бросила на прощание строгий взгляд и встретилась с его грустным. Сердце дрогнуло, запнулось, и я поспешила отвести глаза, быстро перебирая ногами. Сердце хоть и шалило, но было целым, я не желала потом собирать его по осколкам, поведясь на глупое желание остановиться, продолжить разговор.
— У меня сердце не на месте с нашей первой встречи, — ударились мне в спину жаркие слова Покровского.
Сказала бы я, что у него не на месте после того, как он увидел меня в неглиже. Не трудно догадаться. Да лучше промолчать. С таким, как Покровский, вообще лучше не разговаривать, уж очень он умело подбирал нужные слова, которые затрагивали тонкие струны девичьей, мечтательной души.
— Я не отступлюсь, — угрозой прозвучало снизу, когда я взлетела по ступеням вверх.
Об этой черте характера Златка меня тоже предупреждала. Как она говорила? Как снежный ком, мчащийся по заснеженному склону? Что же, и снежный ком рано или поздно растает под яркими лучами моего сопротивления. А я отдаваться во власть чарам Покровского не собиралась. Ни на грамм. А то, что сердце бьется часто-часто, так это от нервов и забега по ступеням. К тому же, я рисковала опоздать на первое занятие по травам, что не добавляло спокойствия.
Глава 7
Глава 7
На столе, под потолком и вдоль стен — везде были разложены и развешены пучки трав. Многие из них были мне знакомы, бабушкины труды, ее поучения, не прошли даром, но некоторые, за которые цеплялся глаз, я видела впервые. Пожалуй, многие бы сочли занятие скучным и нудным, но я не понаслышке знала о том, какими, порой чудодейственными, свойствами обладала зелень, стелящаяся под ногами. Поэтому слушала внимательно и записывала в свою тетрадь все, даже то, что было уже известно. Тщательно и немного яростно, ведь стоило отвлечься, как перед мысленным взором возникал образ грустного Покровского. Вот же, змей-искуситель, ни секунды покоя. Наваждение какое-то. А может, этот ведьмак недоделанный, успел приворожить меня? Подсыпал чего или нашептал, пока я глазами хлопала, любуясь красотой его глаз, движением губ, ленивой улыбкой, что сверкала в лучах солнца? Тьфу, твою дивизию, опять! Не мозги, а кисель какой-то, еще и в тумане розовом. И ведь никогда не была романтичной дурочкой, вешающейся на шею первому встречному-поперечному. Однозначно, надо узнать, что со мной происходит, и откуда «ноги растут» у моего помутнения.
Кстати, дело может быть и в какой-нибудь пыльце, которая витала в воздухе и странным образом влияла на меня. Нет, этот вариант стоит отмести сразу, ведь на других учеников школы ведьмовства я не реагировала столь бурно. Значит, все-таки, либо я лишилась рассудка, пока по тропе бодро шагала в неизвестный мир, либо нашептал Покровский чего-то, заворожил, околдовал, да что угодно, может, и травы какой-нибудь подсунул, а значит, как мама и говорила — надо учиться, учиться и еще раз учиться.
Тряхнула головой и вся обратилась в слух, как и остальные двадцать две ученицы-первогодки. Солнце заливало всю аудиторию ярким светом, нагревало деревянный пол, не жалело горячих прикосновений для наших спин и боков и щекотало макушки. Мы сидели на жестких, совершенно неудобных табуретах, от которых уже через четверть часа невыносимо ныла попа. Перед нами стояли маленькие квадратные столики, у каждой ученицы отдельный, из темного дерева. Темный лак, которым были покрыты все деревянные поверхности в этом кабинете, был испещрен тонкой сеткой царапинок. В воздухе одуряюще пахло сушеными травами, которых в кабинете было множество, и луговыми цветами, аромат которых приносил ветерок, раздувающий занавески.
четырехногого добротного стола стояла невысокая пухлая женщина в строгом, наглухо закрытом темном платье, но его строгость разбавляли светлый кружевной воротничок и забавный цветастый передник. На белоснежной ткани, которая была основой передника, красовались крупные яркие алые маки. Черные с проседью волосы были заплетены в тугую простую косу и свернуты в ракушку на затылке, открывая круглое лицо с пухлыми щечками и милыми ямочками, которые появлялись даже при намеке на улыбку. А карие глаза взирали на всех с мягкостью и добротой, лучились теплом и источали спокойствие. Легкая улыбка зажглась с началом урока и горела, не сходя с лица женщины, которая с явным удовольствием делилась премудростями своего предмета.
— Щедроты природы, — ее тихий голос, на дне которого плескалась едва уловимая хрипотца, стелился по аудитории, завораживая, обволакивая и проникая в сознание. Ей не нужно было повышать голос, чтобы привлечь внимание, все взгляды принадлежали ей, а уши были навострены и не пропускали ни звука. — Ценнейший клад, огромная сокровищница для ведающих, скромный дар для обывателей и безмерное количество опасностей для несведущих, но мнящих себя знающими. Леса, поля, луга — все вокруг пестрит яркими красками, манит ароматами, таит в себе силу, дарует жизнь и несет смерть. Каждая из вас обязана знать каждую травинку, что может встретиться вам на пути, отличать пылинки, раскрошенные в ступках по запаху, цвету и вкусу. Надеюсь, — она широко улыбнулась, прижала сцепленные руки к подолу передника и обвела нас возбужденным, искрящимся предвкушением взглядом, — наши занятия станут для вас настоящими приключениями. А самых прытких, тех, кто будет выполнять задания в числе первых, в конце каждого практического занятия будут ждать небольшие подарки от меня, — хитрый прищур всколыхнул волну взбудораженного перешептывания. Все вокруг загомонили, пытаясь догадаться, что же за подарки ждут тех, кто будут самыми успешными на занятиях Алевтины Ивановны.
Довольная собой женщина, несмотря на свою полноту, резво развернулась, так что подол платья взметнулся, демонстрируя черные туфли из кожи на плоской подошве. Травница обошла стол, мягко опустилась на стул, дала нам еще несколько секунд на обсуждения, а потом, немного повысив голос, все же прервала щебетание ведьмочек: — Достаточно! — разговоры мгновенно стихли, женщина удовлетворенно кивнула, положила руки на стол и переплела пальцы в замок. — Уже в конце следующей недели ваше любопытство будет утолено. А сейчас, мои красавицы, не отвлекаемся. Первое, о чем я хотела вам рассказать — группы, в которые принято объединять травы. Каждый вид мы будем относить к одной из трех групп. Итак, многие заблуждаются, когда делят травы на съедобные и несъедобные. Или ядовитые и не ядовитые. Издавна принято делить травы на опасные, безопасные и ядовитые.
— Простите, — звонкий голосок разрезал приятную тишину и прервал тихую лекцию Алевтины Ивановны, — а в чем же разница между опасными и ядовитыми? Ядовитые ведь тоже опасные.
— Смертельно опасные, милая, — подтвердила учитель. — Разница существенная, и вам важно ее усвоить. Может быть, кто-нибудь из вас, красавицы, знает, почему все травы разделили именно так? — обвела нас вопрошающим взглядом.
Я знала. С самого детства знала. В очередной раз убедилась, что бабушка обучилась всем хитростям и премудростям в подобном месте. Таких совпадений быть не может. Она всегда делила травы и грибы по такому же принципу, и меня приучила.
— Не знаешь, доча, — строго наказывала она, почему-то всегда называя дочкой, а не внучкой, — лучше вообще не трогай, живее будешь. А коли знаешь, что трава безопасна — бери смело. В лесу знающему человеку голодным никогда не остаться, а вот незнающий — едва живым выберется: заплутает, отравится, со зверьем диким повстречается. Только ты не бойся леса-то, он тебя всегда укроет и от непогоды, и от встреч нежеланных, волков отведет, медведя в чащу уведет, к поляне ягодной выведет.
Я улыбалась, кивала, считала все сказками, но удивительно спокойно чувствовала себя в лесу полном зверья.
— Смотри-ка, милая, — бабушка склонилась ко всем известному чистотелу, который слепил своей желтизной даже в тени густого леса. Аккуратно поддела землю с двух сторон от крупного куста сорной травы и вытянула за стебель вместе с корнем. Стряхнула прицепившуюся к тонким белым корням землю, и протянула мне, — знакомая трава? — прищурилась она, когда я потянулась к ярко-желтому цветку пальцами, чтобы прикоснуться к лепесткам.
— Чистотел, — послушно кивнула я. Мы с деревенскими девчонками часто баловались им, надламливая стебель и рисуя на руках желтым соком, который мгновенно выступал в месте надлома.
— Чистотел, — кивнула она и бросила в корзину. — Опасная травка, — припечатала она, а я даже вздрогнула от вынесенного вердикта. Как же так? Мы столько раз баловались им, и остались невредимыми. — Сколько пользы в руках ведающих приносит, столько же вреда принести может в руках бестолковых баловниц. Пока знаний в голове нужных нет, к траве этой руки попусту не тяни. А с другими травами и вовсе никогда не используй.
Это была первая травка, которую я причислила к опасным. Потом было множество других, а еще несколько ядовитых, но чаще бабушка все же рассказывала про безопасные, а о двух других группах ограничивалась скупым: «Не трогай. Придет время, все узнаешь». Видимо, время пришло.
— С безопасными и ядовитыми все и без объяснений ясно. А вот опасные, — зазвучал девичий голос, пока я предавалась воспоминаниям, — они в разных сочетаниях и количествах могут быть, как безопасными и полезными, так и смертельно-ядовитыми. Их поэтому к отдельной группе и причислили. Мама всегда говорила, что к ним нужно относиться с особой осторожностью.
— Правильно, Машенька, — кивнула Алевтина Ивановна и обвела нас всех строгим взглядом, — и теперь мы перейдем к запретам, которые все вы должны помнить каждый день, — из глаз учителя исчезла доброта, с лица сползла улыбка, теперь лицо женщины было строгим и даже жестким, — записываем.
Нам запрещалось с сегодняшнего дня использовать любые травы во зло. Более того, запрещалось даже прикасаться к опасным и ядовитым травам до тех пор, пока в наших тетрадях, а главное — в головах, не отложатся необходимые знания о каждой, о том, как они воздействуют и какую беду несут в себе. Собирать травы во время обучения мы сможем только под строжайшим контролем травницы.
— Наш дар — добро. И знания ваши должны быть использованы только во благо. А покуда будете знать, что за хворь сразила несчастного, найдете и способ его излечить. Только для этого вам даны знания об опасностях, которые некоторые травы в себе несут. Посмеете нарушить запреты, будете строго наказаны.
Очень жаль! Очень-очень жаль. Я бы с удовольствием угостила одного зеленоглазого змея чем-нибудь этаким, что мозги на место ставит через неприятные ощущения. Уверена, у той же Златки каждый раз руки чешутся дать что-нибудь гадкое Покровскому младшему.
Глава 8
Глава 8
Взбежала по ступеням, с силой дернула деревянную тяжелую дверь, услышала уже привычный короткий скрип и нырнула в полумрак прохладного помещения нашего домика. Да так и застыла, держа в одной руке свою тетрадь с писчими принадлежностями, а другой — закрывала двери.
В паре шагов от меня стояли девочки — мои соседки. Со скорбными, взволнованными минами они мазнули по мне взглядами и снова уставились под свои ноги. Сердце тревожно забилось. Что случилось? Почему они так дружно отвели взгляды? Интуиция мертвым сном дрыхла. Но я самостоятельная, я и без нее справилась. За пару минут накрутила себя до состояния провода, трещащего и искрящегося от напряжения. От того и мой голос, прервавший горестные вздохи, прозвучал излишне громко и отвратительно скрипуче.
— Девочки, что случилось? — переводила подозрительный взгляд от одной к другой. Плечом прислонилась к стенке и готовилась услышать что-нибудь отвратительно неприятное, что однозначно испортит настроение.
— Васька потерялся, — проблеяла Оляна, две другие печально громко вздохнули и снова опустили взгляд к полу.
Кто есть вышеупомянутый Васька, я не знала. И понятия не имела, почему его потеря вызвала такое слаженное, ничем не прикрытое горе. Девочки очень сильно переживали, причем сразу все. Мысль о том, что Васька чей-то ухажер, отпала сразу. Тогда одна бы страдала особенно сильно, а две другие пытались ее утешить. Но нет. Страдали все. А я очень сомневалась, что в этом мире, который явно в технологическом плане, впрочем, как и в вопросе нравов и устоев, разительно отличался от нашего, знают, что такое шведская семья.
Только теперь я проследила направление их взглядов. У стеночки, в тени, стояли два неприметных блюдца. Одно — наполненное не то молоком, не то сметаной, с моего места не разобрать, другое — водой. И все это великолепие было нетронутым. Либо упомянутый Васька, которого я в глаза не видела все эти дни, окончательно зажрался и нос воротил от угощений, либо, действительно, просто не заходил к нам в гости.