Мать-одиночка
ЗОЯ
— Мама, а папа приедет на праздник? — в который раз сонно спросила дочка.
— Обязательно, — прошептала я и украдкой вздохнула, но ответа Лиля не услышала, уже спала.
Может, и к лучшему.
У меня каждый раз сердце кровью обливается, когда дети задают вопросы об отце.
Как он там? Мой любимый, всегда позитивный Витька? Приедет ли завтра, как и обещал?
И не думать, не думать о командировке. Знала же, за кого замуж выхожу! Военный — принадлежит государству больше, чем семье. Но Витя клялся, что с ним все будет хорошо, а значит, я обязана верить в лучшее.
Поцеловав дочку и поправив одеяло, я тихонечко вышла из детской.
В зале на диване в обнимку спали мальчишки-близнецы, Санька да Ванька.
Боясь разбудить неугомонных сыновей, остановилась и вновь залюбовалась их лицами. Как же они похожи на мужа! Будто ксерокопии! Практически ничего от меня нет!
Такие же, как у Вити, непослушные рыжие волосы с торчащими в разные стороны вихрами, россыпь веснушек на щеках, широкая улыбка, что светит ярко, будто соткана из солнечных лучей, и большие синие глаза.
«Мои морковки» — как ласково называл их муж.
Сердце предательски заныло, предчувствуя беду, но я отогнала плохие мысли. Вместо того, чтобы вновь погружаться в невеселые думы, осторожно подняла Ваньку и отнесла в детскую, за ним перенесла и Саньку.
Я не успела выйти из комнаты, как в дверь резко позвонили. И, видимо, для верности, от души попинали ногой.
Боясь, что дети проснутся от нежданных гостей, ринулась в коридор.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы заглянуть в глазок и оценить степень невменяемости ночного визитера.
Ирка Соколова, жена генерала, а заодно безнадежно влюбленная в моего мужа одноклассница. Сколько она мне крови попортила со своими чувствами, словами не передать. Но за десять лет брака я смирилась с ее безответной любовью к Вите. И, судя по всему, смирился и ее муж. Потому что куда бы ни отправили любимого по службе, мы всегда оказывались рядом. Я не знаю, как она этого добилась, но ей удалось выбить для нас направление на заселение в городок, куда отправили ее с генералом.
Каюсь, когда я узнала, куда год назад отправили Витю, решила, что Соколов Игнат Евгеньич таким образом пытается избавиться от сумасшедшей тяги своей обожаемой супруги. Нет человека — нет проблемы.
Бывает же так, он всепоглощающе любит Ирину, а та вышла за него замуж, чтобы насолить Вите, считая, что тот, несомненно, испугавшись потерять ее, бросит свою невесту, то бишь меня.
Естественно, ничего подобного не случилось. Витя никогда не воспринимал Ирочку как женщину — как подругу или сестру, но не любимую.
Резко выскочив на площадку, почти накинулась на бесстыдную гостью, но замерла на месте.
— Из-за тебя! — глотая жгучие слезы, прошипела нетрезвая Ира. — Из-за тебя я не познала счастья! Ты встала на моем пути, а теперь…
Ее судорожный всхлип пробрал меня до костей. Страх скользкой змеей заполз в душу.
«Пожалуйста, боженька, только не Витя… Не отнимай!»
— Нет больше Витеньки! Нет его! — крикнула она. — Нет!
Ноги не удержали женщину, Ира медленно сползла по стеночке и распласталась на коврике.
Я наблюдала за ней, как в замедленной съемке. Ее слова набатом отдавались в голове, мозг не желал их воспринимать. Нет, только не мой Витенька. Он клялся, что вернется живой и невредимый.
— Пропал без вести, — вскинув голову, произнесла она. — А ты знаешь, что это значит. Нет его и даже хоронить нечего!
Я знала, я все знала… Но верить категорически отказывалась! Не могло такого быть! Не могло!
— Стерва! — выплюнула Ира, зло глядя на меня. — Ты его отняла! Ты влезла, растоптала мою…
Я не выдержала. Звонкая пощечина будто выстрел оглушила лестничную клетку.
Я ударила Иру, и сама же испугалась тому, что сделала. В чем вина этой женщины, что не сумела вылечиться от безответной любви?
— Витенька! — всхлипывала она, держась за щеку. — Витенька…
Пока не набежали любопытные соседи, я сгребла ночную визитершу и, мягко подталкивая, провела в квартиру.
— Бесчувственная, ты никогда его не любила! — бубнила Ирина, пока я стаскивала с нее обувь.
Я молчала, не отвечая на ее обвинения. Иногда поглаживала по спине, когда ее плач раздавался слишком громко. Я не могла позволить разбудить детей.
Мне пришлось ее убаюкивать как малое дитя, укладывать на своем диване, выслушивая несправедливые упреки и обвинения.
— Ты словно кремень, ты вообще женщина? — заплетающимся языком требовала ответа одноклассница мужа. — Ты понимаешь?..
Ее расширившиеся зрачки отражали мою бледную, сосредоточенную физиономию.
— Спи, Ира, — устало потребовала я и накрыла гостью одеялом.
Она еще долго ворочалась, в пьяном бреду звала моего мужа, прижималась ко мне, ища утешения, но наконец все-таки заснула.
Я еще посидела с ней десять минут, проверила детей, убедившись, что те крепко спят, и неслышно прошла в ванную.
Крепко затворив за собой дверь, включила душ и встала под обжигающе холодную воду.
Только сейчас я могла позволить себе разрыдаться. Опуститься, мелко дрожа, на холодную поверхность ванны и дать волю слезам.
Вити больше нет.
Мозг отказывался воспринимать эту информацию, а сердце предательски ныло. Ирина никогда бы не позволила себе подобное поведение, если бы не была уверена в том, что Виктора больше не увидит. Это не ошибка, и Витя не вернется.
Не прижмет к своей горячей груди, не поцелует в висок, жарко обещая, что мы со всем справимся. Он клялся, что мы сумеем поставить на ноги трех детей. Что еще отыграем их свадьбы, понянчим внуков. А теперь… Что теперь?!
Меня знобило, а из горла вырывались всхлипы. Я осталась одна. Мать-одиночка, у которой никогда не было родителей. Детдомовская неровня благополучному Вите.
Его родители не желали такой невестки, как я. Они не пришли на свадьбу, не отреагировали на рождение внуков. Они вычеркнули нас из своей жизни, и ни разу за десять лет нашего брака не поинтересовались, как поживает их кровиночка.
И сейчас, я больше чем уверена, они не изменят линию своего поведения. Для них лучшей парой их сыночку была Ирина. Женщина, которую я даже возненавидеть не могу. Не получается!
Я со злости ударила ладонью об стену. Охнула от боли, едва сдержав крик.
Медленно поднялась и встала под ледяную воду. Я должна успокоиться. Я должна взять себя в руки. Я единственная, на кого могут рассчитывать мои дети. У них кроме меня никого не осталось. Я не имею права на нытье и истерики. Я буду сильной ради них!
***
Три года спустя
У Лили запиликал телефон. Она схватила трубку. «Мама». Ну наконец-то! Ванька и Санька прекратили мутузить друг друга и синхронно повернули рыжие головы к сестре.
— Угу, — говорила та деловито-серьезно. — Ага. Понятненько… Нет-нет, все ясно. Да. Угу. Да, мамочка, все будет хорошо. Правда. Нет. Да. Я за ними прослежу, не волнуйся. Нет. Ой, конечно же, нет! В прошлый раз? Да ты чего?!.. Ладно. Чай? Да, предложу. Угу. Отдохни, послушай пока музыку. Э-э! Только не кури там! Я все слышу!..
Лиля положила телефон и задумчиво посмотрела на братьев. Даже веснушки на их щеках, казалось, светились любопытством.
— Что? — спросил Ванька.
— Опять? — прищурился Санька.
Сестренка встала с дивана. Взъерошенные волосы делали ее похожей на драчливого воробья. Если бывают воробьи желтого цвета. Или, как его называет мама, «соломенного». Да и по драчливости Лилька, хотя ей всего десять, не только воробья, но и любого мальчишку из своего класса обставит. Да что там, даже из их седьмого «А» запросто, в этом близнецы были стопроцентно уверены.
Но сейчас она драться не собиралась. Судя по выражению лица, ее занимали более важные проблемы.
— Да, — ответила наконец Лиля. — Опять. Но есть и хорошая новость.
— Он старый и скоро умрет? — спросил Иван; он из близнецов был наиболее добрым.
— Он очень богатый и купит нам остров? — поинтересовался практичный Александр.
— Пока не знаю. Думаю, вряд ли. Хорошая новость в том, что он придет через десять минут, а мама застряла в пробке.
— Ага! — потер ладони Ваня.
— Ух ты! — заблестели глаза у Саши.
— Вот именно, — кивнула сестренка. — Поэтому нужно все быстро обдумать.
Домофон запищал ровно через десять минут. Лиле нравились пунктуальные люди. Но в данный момент это ничего не значило. К тому же, притвориться порядочным очень легко. Даже последний разгильдяй может пересилить себя и разок прийти вовремя. Это не дает ему права становиться членом семьи.
— На лоджию, быстро! — сказала она Ваньке, а потом Саньке: — А ты — «делай уроки»!
Когда близнецы заняли «боевые посты», девочка подошла к входной двери и сняла трубку домофона.
— Кто там? — сурово спросила она.
— Э-ээ… Игорь Сергеевич. Мне бы Зою…
— Фамилия?
— Сдобнев.
— Не ваша. Как фамилия Зои?
— Э-ээ… Крабут.
Молодец! Обычно их фамилию перевирали как только можно. И как нельзя тоже. И Корбут, и Крабовы, и даже Гроссбух. А этот выучил, запомнил, выговорил. Лиля его еще чуть-чуть зауважала. Хотя это все равно не давало ему права…
— Вам назначено? — буркнула она.
— Да… В половину восьмого… э-ээ… в девятнадцать тридцать.
— Уже тридцать две. Хорошо, заходите.
Мамин новый ухажер оказался невысоким очкариком. К тому же ужасно старым. «Почти сорок», — опытным женским взглядом прикинула Лиля. И волосы не особо густые. Лысеет. Ерунда, конечно, но для маминого мужа кандидатура точно неподходящая. Мама красавица, папу Лиля почти не помнила, но судя по фотографиям, рыжеволосый как братья, он был прекрасен словно огненный принц. А этот…
Лиле даже захотелось сразу ему сказать, что мама передумала и просила больше не приходить. Но ведь мама все равно потом узнает, и… Нет, вряд ли она за это накажет, но может заплакать, а это еще хуже. Ладно, минут двадцать потерпим, план примерно на такое время и рассчитан.
— Здравствуй, девочка, — сказал гость. — А Зоя…
— Ее пока нет. Здравствуйте, проходите. Вы и есть Игорь Сергеевич?
Мужчина вошел в прихожую. В одной руке он держал коробку с тортом, в другой — букет красных роз. Здорово! Будет с чем повеселиться.
— Да, это я, — закивал гость. — А ты… Ты, вероятно, Лиля, Зоина дочка?
— Это плохо?
— Нет-нет, хорошо… Но она еще говорила о мальчиках.
— Не еще, а просто говорила, — поправила Лиля. — Обо мне и о моем брате, наверное.
— Она говорила «мальчики», — засомневался Сдобнев.
— Просто у мамы очень плохая память. Ужасная, прямо беда. Она всегда мечтала о двух сыновьях, поэтому часто забывается и думает, что я тоже мальчик. Видите, даже постригла меня коротко… Ой, да что мы все обо мне! Вы проходите, проходите, мама скоро будет. Она перед свиданиями с новыми ухажерами всегда так волнуется. Каждый раз долго бродит по улицам. Приходит в себя, знаете ли, готовится… Это же очень серьезно. Ведь у вас серьезные намерения, правда?
— Э-ээ… Да-да, конечно! — засуетился ухажер. — Очень серьезные, очень!
Он попытался шагнуть в комнату, но Лиля преградила путь.
— Обувь! — сварливо сказала она. — В обуви нельзя! Ишь!.. У нас с этим строго. Но лишних тапок нет.
Носки у Сдобнева оказались без дырок, за это Лиля накинула ему еще один плюсик. Который, впрочем, все равно уже ничего не решал.
Она проводила гостя в комнату, в углу которой, обложившись учебниками, прямо на полу сидел Санька и что-то усердно выводил в тетрадке. При виде гостя он буркнул: «Здрасьте», шмыгнул носом и снова уткнулся в тетрадь.
— Мы не помешаем брату? — спросил Сдобнев, запоздало поздоровавшись с мальчиком. — И почему он там? Вот же пустой стол.
— Да вы что? Саша всегда занимается на полу, больше простора, знаете ли. А этот стол у нас для гостей; садитесь, пожалуйста.
О том, что в детской комнате есть два замечательных письменных стола, Лиля, конечно, распространятся не стала. Она усадила маминого ухажера за пустой обеденный стол, на который Игорь Сергеевич тут же поставил коробку с тортом, а вот с розами определенно не знал, что и делать.
— Давайте, я выброшу, — протянула руку Лиля.
— Выбросишь? Зачем?.. Это для твоей мамы!
— Мама не ест розы.
— Не ест?.. Но… это не для еды, это…
— Только не говорите, что просто так, — смерила его взглядом девочка. — Мама уж-жжасно не любит, когда деньги тратят впустую. Честное слово! Только себе хуже сделаете.
— Л-ладно… выбрось… — отдал Сдобнев букет.
Лиля отнесла цветы на кухню, достала вазу, налила воды, поставила розы… Шикарный букетик!
Вернувшись в комнату, она демонстративно брезгливо отряхнула руки и сказала, кивнув на торт:
— Это вы тоже зря. Мама обидится.
— За что?!
— За то, что намекаете, будто она толстая.
— Да как же я намекаю? — подскочил гость. — Наоборот, я ведь его ей принес… и этим я как бы говорю: «Вам, Зоя, с вашей фигурой никакие торты не страшны!»
— Вот, — подняла Лиля пальчик. — Вот именно. «Вам с вашей фигурой ничего не страшно. Хуже уже не будет».
Сдобнев лишь уронил и тут же захлопнул челюсть.
— Выбрасывать? — спросила девочка. Он кивнул.
На сей раз Лиля пошла на лоджию и отдала торт сидевшему на полу Ване. «На, — шепнула она, — чтоб не скучно было. Только нам тоже оставь».
Вернувшись в комнату, она наткнулась на недоуменный взгляд маминого ухажера.
— Ты выбросила торт с лоджии?..
— Ну да, — сказала она. — Это же интересно. Идет кто-нибудь, а ему на голову торт — шлеп!.. Вот смеху-то! И не больно. Вы не думайте, я его из коробки вынула. И вообще, что мы все о грустном? Давайте поговорим о жизни. Ведь нам теперь вместе придется жить? Дружной веселой семьей. Так ведь?
— Я надеюсь, — поморгав из-под очков, вымученно улыбнулся Сдобнев, а потом, будто схватив спасательный круг, уцепился взглядом за Саньку: — Братик тебе помогает делать уроки?
— Почему это?
— Ну… там же учебники за четвертый класс…
— Эх, — горестно вздохнула Лиля, — какой же вы наблюдательный. Да, Саше тринадцать лет, но он сам учится в четвертом классе. Вы не думайте, он очень способный, просто у него память плохая. Это наследственное, Саша весь в маму.
— Лиля, — повернул к ним голову Санька, — а как правильно написать «в угле» — с мягким знаком или без?
— Зачем тебе вообще уголь? — искренне удивилась Лиля. — Ты чего там пишешь?
— Сочинение. «Я и моя мама». Я пишу, что мама часто ставит меня в угол, потому что я не мою руки перед едой.
— Ой, она тебя не только за это ставит. И за то еще, что без тапок ходишь, и за то, что глупые вопросы задаешь… Погоди, а почему ты пишешь сочинение в тетради по математике?
— Там же про угол. Так нужен мягкий знак?
— А вот мы сейчас у Игоря Сергеевича спросим, — приторным голосочком пропела Лиля.
— Он в очках, он умный, — согласился Санька, для пущего эффекта сведя глаза к переносице.
— Конечно. Разве может пожилой, лысый человек не быть умным? — бросила уважительный взгляд на гостя сестренка.
— Пожилой?.. — сглотнул Игорь Сергеевич. — Лысый?.. — Он принялся лихорадочно разглаживать волосы. — Нет-нет, это примялось… Это прическа такая!
— Разве может пожилой человек с такой прической не быть умным? — внесла поправку Лиля.
— Да-да, — обреченно опустил руки Сдобнев.
— Может?.. — удивилась девочка. — Надо же, в самый раз для нашей семьи.
— Нет! Я не в том смысле! — встрепенулся гость. — Это я так, к слову. А написать нужно «в углу».
— Правда? — уставилась на маминого ухажера Лиля. — Не думаю, что это хорошая идея. Мама обязательно заметит и накажет. Но мы тогда скажем, что это вы велели.
Она подошла к пыхтящему над тетрадкой Саньке, взяла красный фломастер и направилась в угол комнаты.