Пить, как ни упрашивал, тоже не дали, а попытка попасть хотя бы в уборную по естественным надобностям была встречена смехом и тупой рекомендацией использовать собственные трусы не по назначению. Уроды, одним словом, эти конвойные. Приходилось терпеть из последних сил.
Между тем кузнец притащил ножные кандалы. Интересная конструкция — на примерно полутораметровой цепи с звеном в палец толщиной и довольно увесистой даже на вид, находились массивные стальные браслеты с отогнутыми отверстиями под болт или замок.
Без лишних сантиментов мою ногу задрали на наковальню, надели оковы, и в два удара попросту заклепали их. Тепло раскалённого металла передалось коже и стало понятно — будет ожёг. Так же поступили и со второй ногой. И лишь только тогда сняли наручники.
— Пошли, — скомандовали мне. Я, с остервенением разминая затёкшие запястья и плечевые суставы, оделся, подхватил сапоги и опять, стиснув зубы, повиновался.
Идти было очень неудобно. Цепь, чтобы не волочилась по земле и не стягивала брюки вниз, пришлось взять в руки, в добавку к обуви. Передвигаться стало легче, однако теперь тяжёлые звенья немилосердно били по ногам с каждым пройденным шагом. Весила эта каторжная сбруя килограмм пятнадцать — семнадцать. Хитро придумано — бежать и неудобно, и тяжело; даже при огромном желании быстро двигаться не получится.
Вторым этапом моего, в кавычках, путешествия, стал коровник, легко узнаваемый по характерной архитектуре и неповторимому запаху. Точнее, не само жильё для крупного рогатого скота, а пристройка к нему. Внутри она оказалась разделена массивной стальной решёткой на две половины — в одной стояли несколько двухъярусных кроватей, стол со стульями, тумбочки, а в другой прямо на земляном полу валялись старые, засаленные тюфяки, имелось ведро с кружкой, в углу сиротливо стояла прикрытая фанеркой параша. По обе стороны разделяющей помещение конструкции были люди. Тут — чистые, сытые, бодрые. Там — грязные, лохматые, лежащие вповалку, поголовно без обуви. Меня поместили именно ко вторым, придав пинком пониже спины ускорение в открывшуюся дверь решётки.
Конвоиры передали находящимся на «чистой» половине троим, как я догадался без особых проблем, надсмотрщикам какую-то бумажку и отправились восвояси с видом людей, сделавших большое и важное дело.
Встретили меня тут молча, здесь царил сон. На моё приветствие лишь один из вразнобой храпящих собратьев по несчастью что-то вяло буркнул, перевернувшись на другой бок.
С огромной радостью удовлетворив свои естественные надобности и вдоволь напившись тёплой, невкусной воды, я стал осматриваться более внимательно. Помимо меня, в клетке находилось ещё десять человек. Каждый также имел кандалы, аналогичные моим, однако их цепи не болтались, путаясь в ногах, а были подвязаны верёвками к поясу. Своеобразная маленькая хитрость — руки при передвижении остаются свободными. Ходить так, конечно, ещё больше неудобно — поясницу вниз тянет эта железная мерзость, но выбора особого нет. То, что не снимают тяжести даже на ночь, лишь свидетельствовало о выработанной привычке уживаться с таким неудобством. Придётся изучить эту науку — пригодится, когда решу покинуть сей недружелюбный городок.
Надсмотрщики, пока я осваивался в новом для себя месте, азартно переругиваясь, резались в карты. Один из них явно был в сильном проигрыше, а потому в очередной раз скинув неудачный расклад на стол и не желая больше продолжать, подошёл к спящим и проорал, молотя по прутьям деревянной дубинкой:
— Подъём, уроды!!!
Никто даже не пошевелился.
— Вы чё, опухли! Подъём, я сказал!!! Последний, кто оторвёт свою жопу от матраца, остаётся без жрачки на два дня!
Сонные люди зашевелились и начали вставать. Один из них, когда-то рослый, а теперь весьма измученный болезненной худобой человек одного со мной возраста, спокойно ответил:
— Мы на отдыхе, почему так рано поднял? У нас право есть отоспаться. Вчера, честь по чести, норму выполнили, сюда только к полуночи дошли. А ты ни свет, ни заря…
Продолжить свою рассудительную речь у него не получилось. Проигравшийся вдруг схватил со стола железную кружку, и, расплёскивая налитую в неё воду, с силой метнул в голову недовольного его самодурством. Бросок получился снайперский, точно в лицо. От удара у худого брызнула кровь из рассечённого носа, тонкой струйкой сбегая по подбородку на грязную рубаху. К моему удивлению, смелый сокамерник не отвёл взгляд от охранника, а на травму вообще не обратил никакого внимания — словно не ему только что досталось.
— Миша, — всё так же спокойно, не повышая голос, продолжил он. — Я ведь выйду отсюда через год. Не боишься, что припомню тебе твоё скотство?
Глаза находившегося по ту сторону решётки Миши не хорошо сузились.
— Ты этот год прожить попробуй, дохлятина, тогда и поговорим, — после чего продолжил, обращаясь к остальным. — Сейчас дружно идём коровник чистить, потом навоз с мусором вывозить — у городских уборщиков сегодня выходной, за них потрудитесь, дармоеды. Ты, новенький, — он указал дубинкой в мою сторону, — сегодня тут будешь. Тебя видеть начальство хотело. Так, все на выход!
Дверь камеры открылась, и позванивая цепями, люди понуро побрели к выходу.
— Того, с раскровяненной мордой, оставь, — не участвовавший до сей поры в этом балагане другой охранник указал на человека с разбитым лицом. — Сам знаешь, не любит Петрович, когда народ побои на зэках видит. Типа произвол и всё такое… Заметит сам или какая скотина выслужиться захочет через донос — тебе точно на орехи прилетит по первое число.
Михаил, которому было адресовано предостережение, согласно кивнул головой и, не поворачивая головы в сторону клетки, прорычал:
— Понял, перхоть вонючая?
Не услышав ответа, он смачно плюнул на пол, закрыл двери решётки и пошёл вслед за арестантами на улицу. Поднялись и оставшиеся охранники. Уже на выходе один из них, погрозив кулаком, сказал, не забывая сверлить меня своими неприятными глазами: «Не балуй. Отсюда не сбежишь.» — после чего входная дверь закрылась, лязгнул засов, и я остался наедине с непокорным мужчиной.
Право начать разговор первым я предоставил своему новому знакомому, однако тот не спешил. Сначала он промыл рану, осмотрел заляпанную собственной кровью рубашку — увиденное ему не понравилось, потом поднял с земли злополучную кружку и выбросил её в дальний угол «чистой» половины. Только после этого развернулся ко мне и протянул руку с открытой ладонью.
— Игорь, — назвался он и неожиданно улыбнулся доброй, располагающей улыбкой, совершенно неуместно выглядящей на разбитом лице.
Я пожал предложенную руку и, в свою очередь, тоже представился. Мы уселись, по старинной тюремной традиции, у дальней от параши стены, свалив в кучу несколько тюфяков для удобства. Не дожидаясь неизбежного потока вопросов с моей стороны, новый знакомец принялся вводить новичка в курс местных реалий.
— Попал ты в первую трудовой отряд и это значит, что до освобождения мы теперь твоя семья.
— Освобождения? — перебил я. — Ты сказал — освобождения?!!
— Да, и не кричи мне над ухом. Не люблю. Ты всё правильно понял — это не пожизненное рабство. В такие отряды, как у нас, попадают на срок от года до трёх, потом свободен как ветер в поле. Причины попадания могут быть разные — от мелкой кражи до пьяной драки. За серьёзные проступки тут лоб зелёнкой мажут. А ты за что? — неожиданно спросил он у меня.
— Ни за что, — раздельно, почти по слогам ответил я. — Сам не знаю. Пришёл с севера транзитом, а угодил сюда.
Игорь понимающе кивнул головой.
— Одиночка, значит… Тогда верю, в Фоминске такие номера на раз-два делаются, надо же им контингент вместо выбывших пополнять. Я вот, к примеру, сюда два года назад пришёл из Шацкого района Рязанской губернии в составе группы охотников, но забухал крепко и с главным своим поцапался — бросили они меня. Сам дурак, как водки выпью — в голове тормоза полностью отказывают. Или подерусь, или ещё чего отчебучу нехорошего. Так и в тот раз случилось — от обиды на своих налакался сорокоградусной, мордобой устроил, а очнулся уже здесь. В кандалах и с разбитой мордой.
— Ты поподробнее расскажи, — не давал я ему увильнуть от наиболее актуальной для себя темы. — Почему тут держат только до трёх лет, кто приговор выносит, как отсюда пораньше выйти?
Собеседник засмеялся — его явно веселил перевозбуждённый такими откровениями новичок. Но издеваться над моим любопытством старожил не стал, а принялся подробно рассказывать:
— Местный хозяин, Андрей Петрович, человек прогрессивных взглядов. Не кровожадный, однако своего не упустит. Поэтому, когда появилась проблема в исполнителях низкоквалифицированной и очень тяжёлой работы, он решил её кардинально — трудовыми отрядами из таких, как мы. Ну не местных же загонять пни корчевать и поля вспахивать? А залётчики во все времена были, есть и будут — так что святое дело приспособить нас для всеобщего блага. Понятно?
— Да.
— Теперь про сроки пребывания расскажу — нет здесь ни суда, ни следствия. Автоматически припаивается любому из угодивших в отряды трояк, но могут и скосить по ходу жизни. Не делай хитрое лицо! Нет, если неймётся, заработай инвалидность или туберкулёз с открытой формой — обязательно выгонят. Но если хочешь хоть немного здоровья сохранить, то про досрочное освобождение и не мечтай. Поверь, жизненные силы тут и так уходят очень быстро. Так что три года в самый раз, как показывает практика, выходит. За это время из тебя все соки выпьют за здорово живёшь, а потом выведут за местную границу, дадут продуктов на три дня, и иди куда хочешь. Местным проще, их на новые хутора отправляют. Тоже не сахар, но хоть к семье поближе. И, самое главное, срок получается не большой, бунтовать никто массово не станет, потому блатная романтика здесь не в чести. Понятное дело, поначалу каждый новенький хорохорится, правду ищет, а потом понимает, что проще молча лямку дотянуть и затем на все четыре стороны свалить куда подальше. А если до человека совсем ничего не доходит, то можно и до вышки допрыгаться, в назидание остальным беспойным.
Сразу и про побег уточню — даже не мечтай. Охрана у нас будь здоров, а в полях особенно. Помимо негров… сам, в общем, увидишь.
— Каких негров? — изумился я.
— Неграми у нас называют не граждан Фоминска, точнее кандидатов на получение здесь разрешения на постоянное проживание. Город богатый, народ со всех сторон прёт на ПМЖ, вот и удумали местные начальники штуку — год надо на казарменном положении прожить, доказать свою полезность, и только потом официально становиться местными. Правда, эти строгости в основном для мужиков, бабам полегче. Они в общежитии живут, тоже на виду конечно, но там и послаблений много.
Наши охранники, к примеру, самые настоящие негры. Живут вон там, — он указал движением головы на нары в другой половине помещения. — И поверь, задницу на этом поприще рвут на совесть. Иначе выгонят их вместе с семьями. Так что не договоришься с ними, сразу предупреждаю; честные они, сволочи…
— А этот, утренний дебил? Не похож он на отрабатывающего положенный год человека, явный садист, — припомнилась мне утренняя сцена.
— Садист, кто спорит? Люди разные сюда в поисках лучшей доли приходят, и такие случаются. Его свои, такие же кандидаты, не любят. Кто знает, может этого Мишеньку в детстве обижали все, кому не лень, конфетки отжимали или девочки не давали даже за попку потрогать в пубертатном возрасте? Выросло — что выросло. Но ты, Витя, поосторожней с ним. Слишком он тупой и мстительный.
— Тогда зачем ты при побудке этот спектакль устроил?
— Чтобы не зарывался. Такие, как Миша, если не получают отпор, мгновенно на шею садятся. Потому портить жизнь по мелкому этот скунс будет в любом случае, а по-крупному — испугается. Хотя с кружкой в морду неожиданно вышло, надо признать…
Внезапно послышался грохот отпираемого засова на входной двери, затем она распахнулась, и внутрь зашёл неизменный мой спутник по Фоминску Сергей Юрьевич. Без сопровождения, совершенно буднично, как к старому знакомому.
— Добрый день, — вежливо обратился он ко мне. — Глупые вопросы будут или уже просветились?
— Всего один, — хоть вид этого человека и вызывал у меня приступ отвращения, однако я старался держаться и говорить, по возможности, спокойно. — Мешок на голову зачем одевали?
Если мне его и удалось удивить, то виду он не показал. Напротив, уголки губ его рта дрогнули, изобразили некое подобие улыбки, а затем прозвучал и ответ:
— Так вы же звезда цирка. Некрасиво через весь город гнать такую публичную персону в наручниках. Народ не поймёт, вопросы неудобные начнутся…
Мне оставалось лишь понятливо кивнуть головой. Особист синхронно повторил моё движение и продолжил:
— Если необходимо, то смело можете накричать на меня по поводу происшедшего. Поверьте, я совершенно не обижусь и пойму ваше душевное состояние. Ну же, не стесняйтесь, мне необходимо задать вам несколько вопросов, а потому будет уместнее начать беседу лишь после того, как вы спустите свои негативные эмоции.
Эмоции у меня были, как не быть, и с негативом проблем не было. Но в одном он прав — истерики никому не нужны. Я встал и подошёл к решётке.
— Задавайте свои вопросы.
— Редкое самообладание, — рассеяно произнёс Сергей Юрьевич. — На что-то надеетесь? Уверяю — зря. Примите события последних суток как данность, так всем будет проще. Ну хорошо… начнём! Где ваша тварь? В город вы вернулись в одиночестве, без оружия и вещмешка. Честно признаюсь — прочёсывание территории вдоль железнодорожного полотна результатов не дало, следов или вещей не найдено. Так где?
— Вы издеваетесь? — хмуро бросил я. Весть о том, что с Зюзей всё в порядке определённо радовала, но вот так, прямо в лоб требовать сдать собаку — да за кого он меня держит?!
— Нет, — спокойно глядя мне в глаза, произнёс визитёр. — Даже не надеялся на то, что вы добровольно отдадите вашу питомицу. Но спросить был обязан по роду своих занятий. Для протокола, так сказать… Ладно, пусть побегает на воле, пока… Про ружьё можете ничего не объяснять — и так понятно. Поленились таскать лишний груз на плечах, проходить нудный досмотр, возиться с замками на входе-выходе, потому и спрятали в укромном месте.
— Угу.
— Если вам интересно, по изученному вами маршруту сегодня отправляется группа наших разведчиков. Один смог пройти, даже с такой необычной поддержкой — и они пройдут. Так что спасибо за проделанную работу, — в голосе этого человека не было и тени иронии или сарказма. — Теперь второй вопрос. Во время своего рейда вы нашли скелет волка. Его появление объяснимо — в том году подстрелили, показывалось в наших краях несколько экземпляров. А были ли иные следы тварей на пути следования? Врать не советую, это в интересах не только вас, но и остальных работников трудового отряда. Работа в поле — она весьма опасна, и любые сведения могут помочь спасти много жизней.
— Нет, — мечтая прекратить эту поднадоевшую беседу, произнёс я, — Ничего больше не нашли.
Особист помолчал, качая головой в такт каким-то своим мыслям, затем повторно осмотрел меня с ног до головы, и неожиданно сменил тему.
— Позволю дать вам добрый совет — берегите сапоги. Других тут не дадут. С одеждой проще — раз в год меняем, а вот с нормальной обувью беда, — после чего развернулся и, не прощаясь, покинул помещение.
За спиной шумно выдохнул Игорь, на всём протяжении разговора молчавший и старательно прикидывавшийся ветошью.
— Витя, а ты знаком с Вертером? — удивлённо спросил он.
— С кем? — настала моя очередь удивиться.
— Ну, с Фроловым, замом Фоменко по безопасности. Его среди людей Вертером кличут, как робота из старого фильма. Всегда вежливый и практически без эмоций — словно механизм, а не человек. Не добрый, не злой, а так… любое действие измеряет исключительно целесообразностью. Вроде как ФСБшник бывший или контрразведчик — никто его прошлого толком не знает. Одно известно — живёт один и всегда на работе. Что у вас общего?
— Познакомились недавно, — грустно ответил я и продолжил. — Помощь ему оказывал кое-какую, потому сюда и угодил. Условия оплаты поменялись в одностороннем порядке, бл…