Агренков, выбирая место для командного наблюдательного пункта, мало думал о его защите или безопасности. Это часто бывала огневая позиция.
Сержант Хвастанцев оставался за командира огневого взвода. Агренков доказывал в штабе дивизиона целесообразность подобного положения. Комбату сержант нравился. И Агренкову пошли навстречу. Хвастанцева не заменили, к тому же он был человеком грамотным, храбрым, умелым и расторопным.
У орудия, под сеткой камуфляжа, как бывает на прямой наводке, люди ведут себя зорко и настороженно. Через каждые пять минут раздаются звонки телефона — Петраковский проверяет линию, выставленный за наблюдателя наводчик Бабичев почти непрерывно выкрикивал: «Воздух!» Серые тени от сетки и пучков ячменя мягко лежали на артиллеристах. Заденет степной ветер маскировочную сетку, и тени запляшут. На бреющем полете с ревом пронесся «мессер». Из-за высот наплывал рокот боя.
Батарея молчала весь день. Солдаты начали писать письма.
Бабичев писал: «Мы стоим среди поля. Хлеб убран. Это поле наше и будет нашим. С минуты на минуту ждем боя».
Бабичев показал письмо Хвастанцеву. Тот, прочитав, сказал:
— Ты прав. Поле вечно будет нашим…
Так и стали пологую балку сталинградской степи называть «нашим полем». На картах оно значилось под названием Голодной балки.
«Наше поле»… Хвастанцев еще раз оглядел ячменное жнивье.
— Товарищи, — с волнением обратился он к бойцам, — скоро будет бой. Будем стоять насмерть!
…Агренков был предупрежден из штаба полка, что полк уже вступил в бой, что надо ждать, прежде всего, немецких танков, и они могут появиться неожиданно.
До 20 августа в районе совхоза «Приволжский» было подбито и уничтожено 15 танков, но у немцев их сотни, снабженных огнеприпасами и заправленных горючим до самого Сталинграда. Несмотря на всю поспешность занятия нашими войсками обороны юго-западнее Сталинграда, она на широком фронте оказалась стойкой и непоколебимой, что вынуждало врага распылять свои силы.
Артиллерийские батареи с часу на час густели в степи. Агренкову становилась все яснее обстановка предстоящего боя. Среди равнины таилась та сила, которая должна остановить врага. На пути к Сталинграду вставал суровый артиллерийский заслон. Грохот воздушной бомбежки уже доносился от Дубового Оврага и Малых Чапурников, а над равниной — ни вспышки, ни выстрела, ни дымка. Равнина молчала.
Полоса обстрела… Хвастанцев по едва заметным приметам разделил ее на шесть секторов. Шесть залпов. Будут ли они все точными? Крейсерская скорость танка в условиях боя незначительна. Это хорошо. И он рассчитывал на наивысшую плотность и меткость огня.
В расчет приполз артмастер старшина Шальнев. Он осмотрел пушку, снаряды.
— Гаубица не откажет, — сказал он. — Потрудились хорошо — мозолей полная горсть у каждого.
Он говорил с простой сердечностью, в которой была уверенность человека в силе своего труда.
— Я согласен, товарищ гвардии старшина, — отозвался наводчик Бабичев, — но на всякий случай подготовили вторую…
Его прервали. Пришло то, чего ждали, к чему готовились. Телефонист передал приказ комбата:
— К бою!..
— К бою! — повторили командиры орудий, и, глянув вперед, Хвастанцев увидел за поворотом балки угловатые коробки вражеских танков. Они показались внезапно. Танки стояли за изгибом, готовясь к выходу на равнину.
Агренков приказал по телефону:
— Без моей команды не стрелять. Каждый снаряд класть в цель. Сохранить маскировку.
А танки, покачивая дулами орудий, медленно ползли в полосе огня гаубичной батареи. Артиллерия молчала. Наводчик Бабичев уже не раз ловил в перекрестке панорамы то одну, то другую машину, но команды к стрельбе не поступало.
Сержант Хвастанцев держал край маскировочной сетки, готовый мгновенно откинуть ее для стрельбы из орудия. Его батарея стояла в последнем уступе боевых порядков полка. Он знал, что десятки орудий нацелены на вражеские танки.
Танки двигались все так же медленно, не доверяя степной тишине, осторожно ощупывая сухую, окаменевшую землю. Они выходили на равнину, останавливались и принимали пехотный десант. Самый удобный момент для огня батареи, но над ней кружились «мессершмитты» и где-то в высоте назойливо подвывал самолет-корректировщик. Хвастанцев понимал, что обнаружить себя в такую минуту — значит попасть под удар с воздуха.
Немецких танков выползло на равнину до полсотни; к ним подходили новые, за которыми бежали автоматчики.
Танки уже зашли в тыл наблюдательного пункта командира гаубичной батареи.
Неожиданно старший сержант Петраковский доложил Агренкову:
— Гусеницы танков оборвали кабель. Связи со штабом полка нет.
Агренкова прошиб озноб. Он испугался одного и самого главного: одновременный массированный удар может сорваться.
На фланге открыли огонь из сорокапятимиллиметровок. Три вражеских танка мгновенно загорелись. Над равниной поднялись столбы дыма. Агренков решил спешить на батарею. «Всем?» Нет. У солдат-разведчиков и связистов наблюдательного пункта — два противотанковых ружья, гранаты, ручной пулемет. Огнем с фланга они могут отрезать пехоту от машин, смахнуть десантников с брони. Агренков сказал Петраковскому:
— Иду к расчетам.
Поле между огневыми позициями батареи и наблюдательным пунктом заполнилось немецкими танками, к которым подходили автоматчики и садились на броню.
Петраковский и Тасеев молча смотрят на комбата, ждут его приказаний. Агренков снял бинокль, зарядил пистолет, взял гранату.
— Вам оставаться здесь. С ударом гаубиц — открывайте огонь по десанту. Прощайте, друзья.
Тасеев схватил комбата за руку:
— Товарищ гвардии старший лейтенант, надейтесь на нас. Приказ выполним, не отойдем.
Агренков накинул побуревшую от времени плащ-палатку, сбросил фуражку и, в последний раз окинув взглядом окоп наблюдательного пункта, попрощался с Петраковским и Тасеевым. Выбравшись из окопа, он прилег и внимательно огляделся: «Где батарея?» Артиллеристы так хорошо поставили камуфляж, что различить среди жнивья и разваленных копен орудия было нелегко. Но главное: как пробраться через боевой порядок немецких танков? Там, видимо, отдана какая-то команда: десант покинул головные машины, а их люки стали закрываться. Перед Агренковым оказались глухие, крепко задраенные танки. Он встал, зашагал к ним. С наблюдательного пункта с тревогой следили за каждым шагом комбата. Успеет ли он достигнуть гаубиц раньше, чем тронутся танки? Пойдут немецкие машины, Хвастанцев залпом ударит по ним, и комбат пропал.
Агренков, сжимая под плащ-палаткой пистолет и гранату, проходит мимо неподвижных танков. Один из них, пробуя мотор, обдал отработанным газом. Из люка головной машины высунулся немецкий танкист, потный и распаренный. Он крикнул что-то и сразу же юркнул вниз. Агренкова немцы приняли за своего, и комбат, миновав танки, зашагал веселее. Еще пятьсот метров — и он на батарее! Полусогнувшись, комбат побежал по ячменному полю. Позади раздались выстрелы из автоматов. Агренков свернул влево. Он оглянулся на немецкие танки, теперь выравнивавшиеся в боевой строй.
Левее, не умолкая, грохотал бой; вспыхнула горячая перестрелка за островерхим курганом; позади всех стреляют из автоматов, но пули, к счастью, пролетают не очень густо.
Агренков на батарее. Он упал на бруствер у гаубицы Хвастанцева.
— Товарищ комбат!
Агренков резко махнул вниз рукой, и тотчас три выстрела разорвали тишину равнины. На правофланговом немецком танке вздрогнула и поползла башня. Это удар гаубицы сержанта Жукова. Точно ударили и Хвастанцев с Романенко. Первый залп — и в дыму три вражеских танка. Враг открыл огонь.
Две сотни танков на два километра! Сержант Хвастанцев беспокоился об одном: выдержат ли гаубицы? Артиллеристы работали у машин. Они уже подожгли и разорвали не один и не два немецких танка. Огонь и дым заволакивали ячменное поле.
Дымная туча закрывала задние танки, и оттуда немцы не видели батарею, да и гаубичники потеряли цели, но они продолжали стрелять в смрадное пожарище. Немцы отвечали шквальным огнем. Снаряды рвались на огневых позициях батареи, в промежутках между гаубицами, но и по тому, как метались эти разрывы с одного места на другое, батарейцам было понятно: враг не видит батарею, стреляет без корректировки.
Это смятение среди немецких танков особенно хорошо видели с наблюдательного пункта Петраковский и Тасеев. Они убрали на дно окопчика аппараты и приборы, приготовясь к бою. Оставшись на клочке земли, резко выступавшем в сторону вражеского расположения, Петраковский и Тасеев зорко наблюдали за танками. Когда головные машины запылали от первых же залпов, задние танки попытались было обойти костры пылающего металла, но сами попали под прицельный огонь. Десантники-автоматчики, спрыгнув с брони, отбежали от машин и залегли.
— Тасеев, — окликнул Петраковский, — ударим с фланга.
На серо-желтой стерне, за курганом, лежали немецкие автоматчики. Они ждали, что вот-вот наша артиллерия будет уничтожена и танки пройдут. Два ручных пулемета Тасеева и Петраковского заработали одновременно. Автоматчики побежали назад.
В ровике комбата, прижавшись к ручному пулемету, стоял незнакомый солдат. Откуда? Кто такой? Подкрепление пришло? Вокруг НП гаубичной батареи окапывались пехотинцы; степной холм превращался в маленькую полевую крепость. Люди, услышав выстрелы, шли сюда. Надо укреплять. Тасеев начал пробивать ход сообщения в ровик комбата, где сейчас стоял незнакомый ручной пулеметчик. Тасеев пробрался к нему.
— Жив?
— Как видишь. Плечо немного поотшибло.
Тасеев, глянув на пулеметчика, подумал:
«Старый и лысый, из счетоводов, наверно».
— Почему без напарника, папаша?
— Убило. Письмо оставил. Письмо-то заветное. А знаешь, я совсем оробел. Вижу, танки скопом лезут, да вот окоп готовый приметил. Чей окоп-то?
— Комбата, мы гаубичники.
Приполз и Петраковский.
— Испортили НП, — сказал он, — новый рыть придется.
— Встретить нечем, а пропускать нельзя. Тасеев, оставайся здесь, а я пойду. Комбат приказал не пропускать. Батарея не пропустила, а мы что же?..
Петраковский с противотанковыми гранатами выполз наверх.
— Тасеев и ты, отец, десантников сгоните, а я пошел.
Тасеев видит, как Петраковский ползет по склону. Вот он оглянулся и резко свернул в сторону.
— Начнем, отец, — крикнул Тасеев и приник к пулемету, наводя его в башню танка. Ее густо облепили немецкие солдаты. «Тут и рассеивать не надо». — И, не выжидая, нажал на спусковой крючок. Немцев, как мух, сдунуло на землю, и они скрылись позади танка. Машина шла медленно, подымаясь к кургану. Вслед за ней двигалась другая, без десанта, и стреляла с коротких остановок. «На таран идут. Петраковскому не справиться одному». Тасеев с пулеметом поднялся из окопа и, крикнув соседу: «Огонька поддай!»— пошел вслед за Петраковским. Вот он за шапкой перекати-поля затаился, а в пятнадцати метрах — немцы прижались к земле. Зайдя с фланга, Тасеев дал по немцам длинную очередь. Фашисты поднялись и побежали назад. Тасеев проводил их огнем.
Встал Петраковский. Он размахнулся и метнул гранату под танк, а Тасеев подорвал второй танк. Теперь бы в окоп, занять оборону. Но кругом — ровное поле. Немцы выползают из дыма черные от копоти и пыли. Тасеев пугнул их из своего пулемета.
Колонна танков противника, потеряв десятка полтора головных машин, попятилась назад, укрылась в дыму. Тасеев хорошо видел все это.
Артиллеристы видели, что первая атака врага расстроена, но враг, сберегая силы, избегая лишних потерь, несколько отошел и затаился.
А когда густая завеса дыма укрыла степь, стрелять прицельно было трудно, к гаубицам за наводчиков встали командиры орудий — Хвастанцев, Жуков, Романенко. Комбат сказал им:
— Буду считать каждый снаряд. Подвезти боеприпасы на батарею трудно. Каждый снаряд — в цель.
В воздухе показалось 28 самолетов.
— В укрытие!
У орудий остались только командиры расчетов. Самолеты с одного залета высыпали свой груз кучей. Вихрь огня и пыли, крутясь, промчался по огневым позициям гаубичников. На батарее все умолкло. Первыми очнулись раненые; показалось, что они остались одни. Все глядели на командиров орудий, что лежали под броневыми щитами гаубиц: «Подымутся или нет?» Первым вскочил сержант Романенко:
— Колесо оторвало.
А впереди снова появились немецкие танки. К Хвастанцеву подполз наводчик Бабичев.
— Оглушило меня.
Рядом горели ящики с боеприпасами. Тушить их было некому.
— Становись наводчиком. Бабичев оглох.
Ударило орудие сержанта Жукова: ствол подкинуло вверх, и он грузно упал на землю. На батарее осталась в строю лишь гаубица Хвастанцева. Вокруг него и собрались артиллеристы. Где же комбат? Агренков лежал запорошенный землей. Но вот он встал и начал расстанавливать людей. Бронебойщиков с ПТР поставил по обе стороны гаубицы, остальных отвел за овраг и приказал окапываться там. Батарея принимала новый боевой порядок.
Немецкие танки были в ста метрах. Самолеты отбомбились и улетели. Хвастанцеву трудно стрелять — мешает вражеский огонь. Позади, а затем и впереди орудия рвутся пристрелочные снаряды. «Вилка!» Он чувствует, что сейчас накроют его, и он спешит дать последние выстрелы. Запомнился лишь блеск из орудия вражеского танка. Гаубицу накрыло, а сержанта отбросило. «Вилка, вилка. Отстрелялся я».
— Товарищ комбат, орудий нет, — Хвастанцев выплевывал землю. — Товарищ комбат…
Танки беспрепятственно вползали в стволы умолкшей гаубичной батареи.
Артиллеристы окапывались за оврагом.
— Сержант Хвастанцев, — говорит комбат, — бери бронебойку. В помощь тебе — Романенко.
Хвастанцев с противотанковым ружьем расположился рядом с разбитой гаубицей. Он видел, как три танка шли на разбитую гаубицу.
Романенко подал Хвастанцеву бронебойный патрон:
— Бей по головному.
— Все они тут головные.
Пули высекали на броне танка искры, но машина шла. «Ведь попадаю же, попадаю», — злился Хвастанцев.
Со второго танка заметили окопавшихся артиллеристов, и пушка повернулась на них. Агренков передал Хвастанцеву:
— Ударить по второму танку.
Сержант ответил:
— Сейчас, закончу с этим.
Еще два выстрела. Пули наконец прожгли броню, машина загорелась и закрутилась, а потом ошалело понеслась в неопределенном направлении.
Танк, что наводил пушку в артиллеристов, отпрянул в сторону, но Хвастанцев успел ударить его по каткам. Лента гусеницы вырвалась из-под машины и плашмя ударилась о землю. Танк остановился в полусотне метров от Хвастанцева. Хвастанцев еще раз выстрелил, стараясь попасть под башню. Перед ним уже горело четыре танка, но стрелять было нечем.
— Романенко, ступай на запасную.
— Пойдем вместе.
— Прикрывать буду.
Хвастанцев остался один около своей гаубицы.
У него последний патрон. Хвастанцев бережет его для последнего выстрела. А немецкий танк уже подполз к гаубице, наступил на ее стальное тело гусеницей, развернулся, размял колеса. Щелкнул боек бронебойки, но напрасно — патроны кончились. А танк был совсем рядом. Он утюжил огневую позицию разбитого орудия, заваливая землей ровики. Хвастанцев вскочил на колени, поднял гранаты и кинул их под танк.
Сержант, подорвав танк, убил и себя: гранаты разорвались рядом.
С запасных позиций батарейцы видели, как погиб Михаил Хвастанцев; через его рубеж враг не прошел.
Поднялся из окопчиков наводчик гаубицы комсомолец Бабичев. Он пошел навстречу танкам. Раненный, истекая кровью, Бабичев подполз к машине и подорвал ее гранатой.
Батарейцы продолжали сражаться. Они прочно удерживали свой рубеж, оросив его кровью павших смертью храбрых.
Враг был остановлен.
Танки на Сталинград не прошли…
В. Полторацкий
На Волге
23 августа
Воздушная тревога была объявлена утром. Об этом оповестил дежурный местного штаба ПВО. Круто нажимая на «о», он несколько раз повторил:
— Городу объявлена воздушная тревога…
За последнее время ему довольно часто приходилось произносить эту фразу, и в городе уже все привыкли и к окающему голосу дежурного, и к далекому, глуховатому грохоту взрывов: немцы сбрасывали бомбы, не долетая до города.