Сама себе не поверила, когда удалось, когда уселась на переднее сиденье, и Ян сорвался с места, вдавливая педали газа.
– Что такое? Тебе опять что-то запретили или поссорилась со своим деспотом?
Я посмотрела на парня, задыхаясь и глотая каменный комок в горле.
– Женись на мне.
– Что?
– Ты можешь на мне жениться? Мы потом разведемся. Никаких претензий, ничего.
– Дело не в претензиях, а в твоем психическом здоровье. Мне кажется или ты под чем-то?
– Я не под чем-то… мне надо спасти… надо.
– Кого спасти?
– Ребенка, – ответила и сама не поняла, что сказала это вслух.
– Какого ребенка?
– Моего ребенка… он хочет вырезать его из меня, хочет, чтоб я сделала аборт. Насильно. Женись на мне. Я скажу, что ребенок твой, и, может, монстр не тронет его…
– А он чей? – как-то глухо спросил Ян, даже не глядя на меня.
– Не важно чей. Какая разница? Он мой! Он прежде всего только мой!
Закричала и затряслась вся от мысли, что… что он, и правда, только мой. Никому не нужный, крошечный там внутри, такой беззащитный.
– Ладно. Женюсь. Ты только не нервничай так. Ты бледная, как смерть. Возьми в двери воды, попей. Что-то придумаем. Найду, где тебя спрятать… Конечно, стремно, что ты с кем-то. Обидно даже… Я ведь тебя… Но хрен с ним, потом разберемся с этим.
Я вскинула руки и обняла Яна за шею, всхлипывая от нахлынувшего чувства безмерной благодарности, от какого-то облегчения и надежды, что все еще может как-то быть иначе… О Барском я порыдаю потом, потом буду выть и корчиться от боли. Потом буду ненавидеть его и умирать от этой ненависти.
– Спасибооо
– Да пока не за что. Пристегнись и попей воды.
Потянулась за водой, и в этот момент Ян со всех сил крутанул руль и надавил на тормоза. Это было стремительно быстро. Настолько быстро, что я не успела понять, что происходит, как нас обоих уже вытаскивали из машины. Два джипа заблокировали маленькую машинку Яна с двух сторон. И я поняла… что все обнаружено, что Барский догнал меня и… и ничего не получится. Как сквозь туман смотрела на скорчившегося на земле Яна, которого били ногами, а меня тащили к машине.
– Отпустите! Отпустите меня немедленно! Неееет!
Я кричала и тянула руки к парню, с ужасом понимая, что его могут, как Барата, забить до смерти. Выкрутилась в руках одного из охранников и схватила за шиворот.
– Я сама пойду. Прекратите его бить… прекратите, или я скажу, что вы меня лапали, что вы лезли мне в трусы. Он вам руки отрубит и слушать дважды не станет. Закончите, как и все остальные, от кого я избавилась! Отпустите его… Слышите? Я сама пойду, самаааа!
Лицо ублюдка, тащившего меня к джипу, вытянулось, и в глазах промелькнул животный ужас. Ага! Значит знает, что я не лгу. Знает, как плохо кончили его дружки, которые просто не так на меня посмотрели. Не знает только одного – Барскому уже все равно. Его не волнует старая и ненужная игрушка.
– Эй! Хватит! С него достаточно. Тём, коленки ему перебей, чтоб надолго запомнил, как бегать, и скорую вызови. Ты… скажешь в аварию попал, ясно? Тебе передали, если болтать будешь, все ваши забегаловки на хер спалят, а брата твоего упекут пожизненно и очко в тюряге порвут. Во все дыры его натягивать будут. Понял? Ни один бизнес в этом городе не откроете. По миру вас пустят. Чем там твоя мать больна? Диабетом? Ни в одной аптеке лекарства не купите!
Я слышала это сквозь сильнейшую пульсацию в висках и адскую слабость. Крик Яна и глухие два удара. Меня швырнули в машину, и джип сорвался с места.
И мне стало по-настоящему страшно… от безысходности хотелось взвыть. Достала сотовый и набрала номер Барского. Сработал автоответчик.
«Если ты это сделаешь, я убью себя. Я перережу себе горло. Я буду ненавидеть каждую букву твоего имени. Пожалуйста, не надооо. Ну не надо. Пожалееей нас. Дай мне уйти. Захар… я ведь так люблю тебя… люблю тебя. Не убивай. Он маленький, такой маленький».
Зарыдала навзрыд, сжимая сотовый в руках и уткнувшись лицом в холодное стекло. Не сжалится он, я знала. Нет в нем жалости. Он не умеет любить. Он сам сказал. Просить его – все равно что молиться истуканам. Нет в этом человеке ничего святого.
***
Меня вели по коридорам больницы, оформляли, тыкали мне в вены иголками и что-то записывали. Потом повели на УЗИ. А я мимо столика проходила и увидела там инструменты под марлей на подносе. Взгляд зацепился, и я дальше пошла. Улеглась на кушетку, как под каким-то гипнозом.
Как насмешка… как самое дикое издевательство… я слышала сердцебиение ребенка, слышала, как врач говорил, что ему сейчас девять недель и он совершенно здоров.
– Один живой эмбрион. КТР двадцать миллиметров, ЧСС примерно 175-180. Без видимых патологий.
– Андрей Сергеевич, так можно не чистить, попробовать медикаментозно. Выкинет сама. Не так травматично для здоровья. И нам меньше возни.
Они говорили обо мне и моем малыше, как о неодушевленных предметах. Распоряжались нашими жизнями.
– Есения, – врач обратился ко мне, – мы хотим, как можно меньше вмешиваться и лезть в ваш организм. Вам дадут таблетки, вы их примете, через несколько часов случится самопроизвольный выкидыш. Это будет практически безболезненно. В любом случае вам дадут обезболивающее.
Я смотрела на него сквозь туман и слезы. Мне казалось, со мной говорит какой-то робот. Бездушная тварь, как и тот, что ему отдал приказы.
– Я не буду ничего пить, – тихо сказала и ощутила, как темнеет перед глазами. – Я НЕ БУДУ НИЧЕГО ПИТЬ! ВЫ СЛЫШАЛИ? Не будууу!
У меня началась истерика, и я толкнула врача обеими руками, вскочила с кушетки и швырнула на пол стул, перевернула стол с инструментами, хватая с него скальпель дрожащими пальцами.
– Вы ко мне не приблизитесь. Ни на шаг. Ни на миллиметр. Никто из вас не подойдет ко мне и к моему ребенку. Я вам не дамся. Себя порежу и вас всех. Ублюдки!
Размахивая скальпелем, я прижалась к стене, дрожа всем телом. Медсестра взвизгнула и бросилась к двери, доставая сотовый телефон.
– Есения, – врач выставил руки вперед, – я понимаю, что у вас стресс, беременность – это всплеск гормонов. Все пройдет наилучшим образом. Вам не надо бояться.
Он сделал шаг ко мне, а я махнула рукой, и лезвие царапнуло его по тыльной стороне ладони. Это тут же отрезвило, и он отшатнулся с ошалевшим выражением лица.
– Да, убийца в белом халате, да, продажная шкура, я не шучу. Я не изысканная пациентка твоей живодерни, где ты расчленяешь младенцев. Я с улицы, я детдомовская. Такие, как я, и кишки пустить могут. Не приближайтесь ко мне.
Доктор попятился к двери, выскочил наружу и запер меня в кабинете. А я сползла по стене на пол, глядя на изображение на экране. На маленькую точку, похожую на улитку. И внутри все сжалось от всепоглощающей, необъяснимой и такой незнакомой нежности, очень болезненной, смешанной с дикой тревогой и отчаянием. Они не убьют тебя… им придется убивать нас обоих.
Закрыла глаза, сжимая скальпель и чувствуя, как дрожит все тело и как отхлынула волна адреналина, оставляя ужас и опустошение.
___________________________________________________
*1 КТР – Копчико-теменной размер плода (прим автора)
*2 ЧСС – Частота сердечных сокращений плода (прим автора)
ГЛАВА 4
Я так и сидела в кабинете, глядя на дверь и судорожно сжимая в руках скальпель, пока не повернулась ручка и я не вскочила, выставляя руку вперед, готовая напасть на любого, кто ко мне приблизится. Зашла медсестра. Та самая, что выскочила первой со своим сотовым. Она выглянула в коридор, потом посмотрела на меня и тихо сказала.
– Они тебя сейчас в палату отведут. Ты успокойся, чтоб транквилизаторами не накачали. Скальпель спрячь и веди себя адекватно. Откажись от медикаментозного, скажи – боишься, что после него что-то останется, и все равно чистить будут. Тут они ничего не сделают. Будет, как ты скажешь. Начнут готовить на завтра. Со всем соглашайся.
Я смотрела на нее и пока ничего не понимала… А она снова в коридор выглянула и опять на меня смотрит.
– Ночью тебя выведу отсюда. Позаботились о тебе. Человек один… сказал, знакомы вы.
Сердце тревожно подпрыгнуло… неужели это тот аноним, что мне писал раньше? Только он и может быть. Больше некому. А может, это Ян нашел способ? Или кто вообще осмелился у Барского под носом вот так?
– Если продолжишь скальпелем размахивать, тебя транками накачают и вычистят. Поняла?
Я кивнула и положила скальпель на поднос, тяжело дыша.
– Вот и молодец, я сейчас чай принесу с лимоном, а ты присядь на стул и успокойся. Врач вернется с санитарами, надо чтоб в адеквате тебя увидел. Скажи, бес попутал, гормоны, все дела. Опомнилась и сама готова.
Я снова кивнула… не знаю почему, но я ей поверила. Наверное, потому что больше некому. Постепенно заставила себя успокоиться, села на стул, регулируя дыхание и сжимая дрожащие руки. Когда в коридоре послышались голоса, стало страшно, что сейчас скрутят и что-то вколют, бросила взгляд на скальпель и все же сдержалась.
Врач вошел в кабинет и удивился, когда увидел меня, мирно сидящей на стуле с самым несчастным выражением лица.
– Простите… я просто испугалась. Я очень извиняюсь.
Он бросил взгляд на одного санитара, потом на другого и повернулся ко мне.
– Такое поведение совершенно недопустимо в стенах моей клиники, даже несмотря на ваши протекции.
– Я… я понимаю. Мне было очень страшно. Я не ожидала… и… не надо медикаментозно. Вдруг все сразу не выйдет, и все равно чистка. А так с наркозом, и открою глаза – уже нет ничего. Можно ведь так?
Врач кивнул санитарам, и те вышли в коридор, не забыв прихватить с собой поднос со скальпелем и инструментами.
Доктор сел за стол, у него слегка подрагивали руки. Я явно его напугала. Так ему и надо, сволочь бездушная. Циничная и мерзкая сволочь! Жаль, что сильнее его не порезала… хотя вина здесь не его, и порезать не мешало бы того… с холодными и волчьими глазами. Того, кто решил все за меня.
– Можно и так. Анализы у вас в норме. Противопоказаний для анестезии не вижу.
Выдохнул, раздув щеки. Явно успокаиваясь и чувствуя облегчение от моего согласия. И до меня с ужасом доходит, что так бы и было. Меня б скрутили, обкололи чем-то, и все сделали насильно.
– Сегодня операционная занята, поэтому уже завтра. Сегодня отдыхайте, вам дадут витамины, поставят капельницу. И ведите себя адекватно, иначе мне придется принять меры.
– Да, конечно. Простите, пожалуйста.
Когда меня увели в палату, я и сама уже чувствовала облегчение. Мозг начал постепенно работать, а боль я загнала в дальний угол и не дала этой твари прямо сейчас истязать себя. Медсестре я не дала ничего уколоть и от капельницы отказалась. Она усмехнулась, но не настаивала. Шепнула только, чтоб я была готова после двенадцати ночи. Поставила пакет в мой шкафчик. Едва она вышла, я бросилась к пакету и посмотрела, что там внутри. Увидела вещи. Значит, я смогу переодеться, так как мою сумку отобрали и переодели меня в больничную пижаму. Еще в один маленький пакет был завернут мой паспорт и билет на поезд. Сердце застучало еще сильнее, и Есения наполнила меня силами бороться дальше. Не будет, как он решил. Не будет! Я сбегу от него. Я вырвусь на свободу. Не пропаду. Я что-то придумаю и справлюсь. Ближе к двенадцати я выглянула в коридор и, прикрыв дверь, начала быстро переодеваться в какое-то неприметное простенькое платье и красную кофту. Показалось, что она слишком заметная, но потом я вспомнила, что эти кофты полгорода носит. Пригладила волосы, заплела косу и спрятала под кофту. Документы положила в карман. Было страшно, что и в этот раз не выйдет, что Барский опять узнает и догонит. Но волка бояться… Я рискну. Если это мой шанс спасти малыша, я его использую.
Ровно в двенадцать никто не пришел, и я уже начала нервничать, поглядывая на простые белые часы, висящие на стене, и на дверь. А вдруг все сорвется?
Но она пришла. Скользнула в палату и приложила палец к губам. Подошла к кровати, начала запихивать подушки под одеяло, якобы это я там лежу. Потом подала мне шапочку и халат.
– Надевай сверху на одежду и идем со мной. Если кто-то остановит, я буду говорить, а ты молчишь.
Я кивнула и послушно надела халат с шапочкой. Когда вышли вместе в коридор, сердце забилось быстрее и адреналин запульсировал в висках. Но медсестра была спокойна, она прошла со мной к лифту, нажала кнопку этажа парковки и ободряюще мне улыбнулась. В этот момент лифт остановился, и в него зашли те самые санитары, которых я видела в кабинете врача. Я отвернулась тут же к стене, а медсестра сделала шаг вперед, оттесняя меня назад.
– Что, Петров, смену закончил?
– Щаз. Я сегодня сутки пашу. Хочу в киоск сбегать, сигареты кончились. Санек со мной. Может, к нам на кофеек? И новенькую возьми.
– Отстань. Мне не до кофейка, сам знаешь, какая кукла у нас лежит, и кто о ней печется. Мне глаз да глаз.
– Да уж. Психованная какая-то. Доктора порезала. Я б на его месте…
– А что ты на его месте? Потом бы остался без работы, а может, и в морге бы оказался. Ладно. Харе болтать. Я вниз в лабораторию.
Они вышли на первом этаже, а она шумно выдохнула, и я вместе с ней. Когда вышли на парковку, повеяло сыростью.
– Дождь опять идет. Не лето, а какой-то кошмар. Я даже в отпуск из-за погоды этой не поехала.
Я промолчала, просто шла рядом, и мозги не работали совершенно. Я не знала, что будет со мной завтра, куда мне идти и как я выживу без денег. Может, там на кредитке, которая в пакете, что-то и есть, но что? И кому я обязана этим спасением?
Мы подошли к машине, судя по шашкам вверху – такси. Неприметная старенькая «семерка» синего цвета с молодым водителем за рулем. Медсестра наклонилась, постучала в окошко, и водитель опустил стекло.
– Довезешь куда надо, и чтоб без приколов. Ясно?
– Какие приколы, Ир. Ты ж меня знаешь. Все будет в лучшем виде.
– Смотри мне.
– А деньги?
Она посмотрела по сторонам и сунула руку за пазуху, достала конверт, протянула водителю.
– Вот, здесь половина суммы. Потом получишь еще. Все. Некогда болтать. Ты, – она постучала по моему плечу, – давай халат и шапку, надень капюшон.
Я протянула ей вещи и села в машину, пребывая в каком-то оцепенении. Словно я – не я и тело не мое совершенно. Я на каком-то чудовищном автопилоте. Голова абсолютно не работает.
Мы отъехали от больницы, и водитель увеличил звук радио, повернулся ко мне, постукивая пальцами по рулю.
– Жизнь дерьмо, да, сестренка?
– Дерьмо, – подтвердила я и уставилась в окно.
– Вопросов не задаю. Но ты неважно выглядишь. Как с того света. Вроде клиника хорошая. Здесь сестра моя лежала пару раз. Один раз аборт от одного придурка сделала, а во второй решила все же оставить, так какие-то проблемы полезли, и, в общем, замер он. Вот по знакомству здесь аккуратно все сделают. Ты если не против, я ее по дороге подхвачу, тебя на вокзал отвезу в город, а с ней сюда в клинику обратно. Нам просто по дороге. А потом я через мост вернусь, быстрее будет.
– Да, конечно.
Отвернулась опять к окну. Бывают состояния, когда никого жалеть особо не хочется. Потому что сама как онемела и оглохла, как будто под каким-то наркотиком, не притупляющим боль, но притупляющим все остальные эмоции и чувства.
– Я в частный сектор заверну. Это на пару минут. Мы успеваем.
Продолжаю кивать, даже не глядя на него.
– Тань, я уже подъезжаю. Выходи. Ааа, ты на остановке? С ума сошла? Дождь такой, еще простудишься. Да ладно, не говори ерунду. Давай, я скоро буду. Сумку, деньги и документы не забыла? Вот и молодец. Не реви. Все что не случается, все к лучшему.
Мы заехали куда-то, и машину беспощадно трясло и бросало из стороны в сторону. Водитель затормозил у остановки, и в кабину юркнула девушка вся мокрая от дождя.
– Блин! Вся промокла, и у меня кофты нет. И печка не пашет. Зачем рано вышла?