— Я не могу, — сказала она тихо.
— Не можешь?.. — не понял Генри, но она резко развернулась, на ходу сорвав и бросив на землю кольцо, и побежала вниз по тропе. Генри медленно подошел и машинально подобрал кольцо. Некоторое время он стоял, как во сне, не в силах пошевелиться, потом, наконец, пришел в себя и побежал следом.
Она была невероятно быстрой. Он никогда не соревновался с ней, и поэтому не представлял, что угнаться за ней будет настолько тяжело. В тот момент, когда он выскочил на площадку у дома, Сагр уже шел к нему, сверкая глазами.
— Что у вас опять случилось?! — прогремел Сагр.
— Я опять не знаю! — взорвался Генри. В конце концов, сейчас он точно ни в чем не был виноват.
Сагр смерил его взглядом.
— Вот что я скажу тебе, Генри. Сейчас я уйду, далеко и надолго, а вы оба останетесь здесь, и разберетесь со всем... этим, — Сагр неопределенно махнул рукой в воздухе, после чего повернулся и быстро зашагал в сторону ущелья. Генри мог ошибаться, но ему показалось, что он явственно услышал слово «идиоты».
***
Несмотря на указание Сагра, Генри вошел в дом далеко не сразу. По правде сказать, он страшно злился. Генри мог допустить, что Джоан было нелегко, что ей стоило большого труда справляться с собой и со своими эмоциями — но это было уже слишком.
Он тихо вошел и прикрыл за собой дверь. Она стояла к нему спиной и не обернулась, хотя он знал, что она слышала его.
Он смотрел на нее. На узкую спину. На сплетенные в косу волосы цвета запекшейся крови. Он стоял на пороге и не знал, что ему делать.
Джоан обернулась. У нее было очень спокойное, сосредоточенное лицо.
— Прости, — сказала она легко. — Я вела себя сейчас импульсивно и необдуманно.
«Неужели?» — язвительно подумал Генри, но вслух ничего не сказал и лишь постарался сделать так, чтобы его лицо ничего не выдало.
— Но я поняла, что не могу тебя так обманывать, — продолжала Джоан все так же ровно.
Генри вздрогнул.
— Обманывать?..
Джоан спокойно посмотрела на него.
— Генри. Я не могу иметь детей.
Генри молчал. Ему стыдно было признаться, но об этом он ни разу не подумал. Обо всем остальном — да. Он знал опасения Джоан насчет физической близости и сильных эмоций, но считал, что эта проблема — решаема. Что он сможет удержать Джоан, не даст ей превратиться. Он был уверен, что справится.
Но дети… Нет, про детей он забыл.
Вот только единственный наследник рода Теннесси не имел права забыть про такое.
Генри не знал, что сказать.
— Я с самого начала говорила, что ты не должен этого делать, — заметила Джоан неожиданно мягко.
Генри стоял, и почему-то ему казалось, что он постепенно начинает врастать в пол, превращаясь в большое дерево, невесть откуда возникшее прямо посреди дома.
— Я не держу тебя, — продолжала Джоан спокойно. Генри уже пустил корни, пальцы кололо в ожидании юных побегов. — Ты можешь идти.
Набухли и выстрелили почки, густая крона окружила Генри, шелест листвы и пение птиц мешало думать.
— Я не хочу никуда уходить, — возразил Генри, стряхивая с себя оцепенение, и тут же листья облетели на пол, птицы с криком вспорхнули с ветвей — и остался только пол, потолок, стены и Генри, стоявший посреди комнаты перед девушкой, которая на самом деле была драконом.
Девушка-дракон смотрела на него внимательно и серьезно.
— Ты должен уйти, Генри, — покачала она головой.
Генри молчал. Он помнил, что почему-то нельзя ее слушать, что по какой-то очень важной причине он не должен уходить. Он знал, что были слова, которые он мог сказать, чтобы исправить все, чтобы разом отменить все разумное и правильное
Но он не мог вспомнить эти слова.
— Иди, Генри, — сказала Джоан неожиданно резко, и в ее голосе больше не было спокойствия. Были только горечь и боль. — Я хочу, чтобы ты ушел.
Генри неожиданно вспомнил слова короля. «Ты уйдешь в тот же момент, когда она прикажет тебе уйти».
— Как скажешь, — ответил он тихо.
И ушел.
Тот Свет
Джоан простояла у окна всю ночь. Краем сознания, каким-то маленьким-маленьким кусочком, который еще был связан с реальностью, она забеспокоилась, где же ночует Сагр. Но этого беспокойства было недостаточно, чтобы она смогла заставить себя отойти от окна.
Сагр пришел рано утром, продрогший и промокший насквозь. Он так спешил зайти в дом и скорее переодеться, что не сразу заметил Джоан. А когда заметил, так и замер, подняв руку, чтобы отдернуть занавеску.
— Джоан?
Она знала, что надо обернуться. Для этого надо было всего лишь оторвать руки от подоконника. Но она слишком долго вспоминала, как это сделать.
— Где Генри?
Надо было ответить, но она не могла заставить себя пошевелить губами.
Сагр подошел к ней и с силой развернул за плечо. Сквозь тонкий рукав его закоченевшие пальцы обжигали холодом.
— Где он?
Прикосновение вывело ее из ступора, связало с реальным миром. Реальный мир был холодным и жестким — как пальцы Сагра.
— Он ушел, — наконец сказала Джоан. Голос звучал хрипло после долгого молчания.
— Как ушел? Взял и ушел?
Она кивнула.
— Я его отпустила.
— Отпустила? Что это значит, Джоан?
Она окончательно пришла в себя, но это лишь означало, что надо было чувствовать то, что она никак не хотела чувствовать. Поэтому Джоан почти выкрикнула в лицо Сагру слова, которые иначе бы ранили слишком сильно:
— А как я могла его держать?! Кто из вас вообще это придумал?
— Придумал что?
— Женить Генри на мне, — зло ответила Джоан.
— Он сам это придумал, — холодно заметил Сагр. — А ты — согласилась.
Глаза Джоан сверкнули.
— Да. Но ты-то мог его отговорить!
— И с чего я должен был его отговаривать?
— Потому что тогда не мне пришлось бы напоминать ему о наследниках!
— Наследниках?.. — не понял было Сагр, но тут же громко вздохнул.
— Ах.
Джоан ядовито усмехнулась.
— Именно. Ах.
— Ты решила, что не можешь иметь детей, — кивнул он.
— Это очевидно.
Сагр молча отошел. Потом вдруг остановился посреди комнаты и посмотрел на Джоан так, что она невольно вздрогнула.
— А ты не думала обсудить это со мной сначала?! С чего вдруг ты это взяла? Я говорил тебе, что это невозможно?
— Нет, но...
— И ты отпустила его, потому что решила, что это будет благородно! И при этом позволила ему совершить подлость! Даже нет, сама толкнула его на эту подлость! И теперь стоишь с видом страдающей самоотверженности!
— Но, Сагр…
— Послушай, что я тебе скажу, Джоан. Если ты не научишься справляться со своей гордостью, рано или поздно она погубит тебя. Не дракон внутри тебя, Джоан. Твой главный враг — это ты сама. Ты сама себя погубишь в конце концов.
Он выдохся и замолчал. Сел на табурет — вода с одежды потекла на пол темными струйками.
— Мы пойдем в Тэнгейл. И ты извинишься перед Генри. Скажешь, что очень сильно ошиблась и заставила ошибиться его, что еще хуже. Потому что он твой муж, Джоан, и ты его жена, и это нельзя теперь просто так отменить.
— Я не успела стать его женой, — пробурчала Джоан. Она боялась себе в этом признаться, но чем больше Сагр сердился и ругался, тем легче ей становилось. Получалось, что то, что казалось ей концом света, можно было исправить. Что жизнь не закончилась и не остановилась.
— Это, — сказал Сагр сухо, — не имеет вообще никакого значения. Никакого.
***
Прошел день, другой и наступили холода, да такие, что на улице сразу пресекалось дыхание — но они никуда не пошли. На третий день Сагра начало сильно знобить. Он лечил себя настойками, отварами, растираниями, но к вечеру настойки и отвары Джоан приносила ему в постель. На следующий день жар усилился, и она несколько раз обтирала его длинное худощавое тело, впрочем, без особого результата. Ночью он впал в беспамятство, и уже не мог ей говорить, что именно надо ему принести, и она просто поила его и обтирала, поила и обтирала. Под утро Джоан задремала, а когда проснулась, увидела, что он больше не мечется в бреду, а тихо спит, закрыв глаза. Она спокойно вздохнула и решила, что надо пойти и что-нибудь съесть. Отдернув занавеску, оглянулась на него еще раз. Остановилась. Вернулась. Взяла за руку. Нащупала пульс — несколько раз пыталась нащупать пульс. И наконец опустилась на колени возле кровати, опершись о нее лбом.
Она не знала, сколько просидела в неподвижности, но, когда наконец с огромным трудом заставила себя встать, как будто выныривая со дна огромного ледяного озера, за окном было уже темно.
Утром, как только рассвело, она вышла копать могилу. Нельзя сказать, чтобы Джоан сознательно подумала, что нужно это сделать. Скорее, ее голова продолжала работать как бы отдельно от нее, подсказывая правильные и нужные действия. Одеться. Потеплее, потому что там холодно. Найти заступ. Выбрать место — вот здесь, чуть ниже дома, сбоку от тропы.
Она начала копать, но земля успела промерзнуть, и к полудню Джоан удалось проковырять выемку глубиной в пядь. Стало жарко, она сбросила куртку. Налегла на лопату посильнее, но земля все равно не поддавалась. Она разозлилась и с силой воткнула лопату в промерзший грунт. Раздался треск, и черенок обломился у самого основания. Она долго смотрела на обломанный конец палки, потом отбросила его, опустилась на колени и стала разгребать окаменевшие комья руками, все быстрее, пока наконец не упала и не разрыдалась.
— Зачем ты ушел?! — прошептала Джоан зло и беспомощно и ударила кулаком по мерзлой земле.
Она не заметила, как это произошло — внезапно ее подбросило, и одно крыло сильно ударилось о скалу, а второе чудом не снесло крышу дома.
Дракон сидел, грациозно склонив голову на длинной могучей шее, и смотрел на крошечную ямку внизу.
«Лапы, — подумала дракон спокойно. — Лапами тоже можно копать».
Джоан всякий раз поражало то ощущение полного умиротворения, которое наступало после превращения. Покоя. Ясности. Она знала, что это ощущение обманчиво, что начинает сказываться бесчувственность дракона, но это всегда было таким облегчением, что она не могла им не наслаждаться. Когда она смотрела на мир этими древними желтыми глазами, он был другим. Сложнее, но одновременно намного проще. Это был мир, где у всего имелась своя логика, свое начало и свой конец.
Спокойно и медленно, аккуратно и сосредоточено она начала разгребать землю, мягкую и податливую под когтями дракона. Солнце светило все ярче, оно переливалось на чешуе, отражалось от сложенных крыльев — на скале, нависшей над домом, играли перламутровые блики. Когда яма стала достаточно глубокой, дракон остановился.
Теперь, подумала Джоан, надо превратиться обратно.
И она не знала, как.
Все разы, когда Джоан превращалась в дракона — кроме самого первого — рядом с ней был Сагр. Он говорил с ней, он объяснил ей, кто она и как может превратиться обратно. Помогал вспомнить себя.
Но сейчас здесь не было никого. Никого, кто бы мог объяснить ей, почему она должна снова стать человеком. Почему надо поменять это абсолютное спокойствие и абсолютное знание на боль и неуверенность. Все было прекрасно и уравновешенно. Все было идеально. Она смотрела вдаль и видела... все. Бесконечности бесконечностей, во всем их многообразии и красоте, каждую вещь во всех ее сущностях. Ее удивляло, почему она не могла видеть все эти сущности, когда была человеком, ведь они казались такими очевидными. Все вокруг было очевидно.
Не все.
"Почему?" подумала она. Все так ясно.
О нет, Jowhaneth. Не все. Ты помнишь, почему плакала сейчас?
Она помнила, почему. Помнила, но не позволяла себе думать. Потому что тогда, она чувствовала, мир потеряет свою красоту, свое совершенство, и снова сожмется в маленькую точку — в ее боль, которая и была для нее всем миром, когда она превратилась. Из-за которой она превратилась.
Вспоминай.
"Нет!"
Вспоминай. Иначе мне придется напомнить тебе о другой боли.
"Нет."
И тогда она снова увидела то, что преследовало ее в кошмарах.
Генри, бледный, смертельно бледный, и с руками, которые...
Которых больше нет.
Джоан рухнула так же резко, как до того ее подняло с земли. Падение сбило дыхание, она перекатилась несколько раз по твердой земле — и свалилась в яму.
Некоторое время она лежала и смотрела на небо. Потом села. Откинулась на неровный, срытый драконьей лапой край и прикрыла глаза.
Ты должна помнить.
Она вздохнула, поднялась на ноги и стала карабкаться наверх.
***
Тяжелее всего оказалось дотащить тело до могилы. Несмотря на то, что уже начало темнеть, Джоан заставила себя закидать яму жесткими комьями — она знала, что наутро земля смерзнется в сплошную каменную груду, которую будет не разгрести. Работать обломанной лопатой было тяжело, но в конце концов Джоан справилась и с этим. Солнце уже давно село, и она удивилась, что все еще светло. Пошла в хлев, вспомнив наконец о существовании козы. Вернулась в дом, заставила себя поесть, хотя вкуса еды почти не чувствовала. За окном все еще было светло.
Достала из шкафа настойку пустырника и кружку. Налила остатки, подняла кружку, долго смотрела в окно, за которым все еще не стемнело. Осушила до дна и поморщилась. Достала с полки одну из книг, которую перечитывала уже сотню раз — голова отказывалась думать о том, о чем думать было необходимо.
Джоан долго читала. Когда она подняла глаза, то с удивлением увидела, что за окном все еще светло. Через некоторое время она снова подняла глаза, а за окном стало еще светлее.
А потом она заметила, что первые лучи солнца коснулись противоположного склона ущелья.
Так Джоан узнала, что стала видеть в темноте.
***
На следующий день она взяла самое корявое полено и целое утро строгала и резала его. Получившийся в конце концов дракон не тянул на произведение искусства, но все же это было лучше, чем ничего. Джоан вкопала его в еще не до конца смерзшиеся комья, и долго после стояла на холодном ветру, глядя на могилу.
Вернувшись в дом, Джоан начала собирать вещи и еду, укладывая все в старую котомку Сагра, но надолго ее не хватило. Джоан села на кровати Сагра и обхватила голову руками. Это больше не была его кровать. Его котомка. Его дом. Понять это, осознать это своей головой было невозможно, но почему-то Джоан казалось, что и драконья голова не справилась бы с этим. У смерти нет сущностей. Ее нельзя осознать.
Уже совсем вечером она услышала громкое меканье и снова вспомнила про козу. Постояла в нерешительности на кухне, потом со вздохом взяла самый большой нож.
Коза встретила ее удивленным взглядом умных черных глаз. Джоан стояла в дверях с ножом в руке, но не могла заставить себя сделать следующий шаг.
Она видела, как Сагр по весне резал козу. Они с Генри в не раз и не два подбивали дичь, которую потом нужно было разделать. Но эта коза была последним живым существом, оставшимся у нее. Это была коза, которую они изо дня в день поили, кормили, доили, оберегали от холода. Джоан опустила нож и вышла за дверь.
И тогда она увидела их. Далеко внизу, в самом начале тропы появилась группа людей. Они шли медленно, но уверенно, как люди, которые знают, куда идут.
Джоан увидела их, а в следующее мгновение, так же четко и ясно, как тогда с Генри, она услышала обрывок фразы.
Короткий приказ.
«Хватайте сразу же».
Джоан застыла с ножом в руке. А затем побежала.
Тропа, идущая вверх по ущелью, выводила на седловину, потом через нее — на широкое плато, от котороговторое ущелье уже вело в другую сторону — в Нордейл. Добравшись до плато, Джоан не остановилась и продолжила бежать. Когда солнце село, она поняла, что у нее появилось некоторое преимущество. Вряд ли они видели в темноте так же хорошо. Джоан уже почти пересекла плоскогорье, и начала взбираться снова вверх, к следующим вершинам, за которыми начинался спуск в долину, когда позволила себе впервые за полдня остановиться и оглянуться. Слабый ветер пробегал меж замшелых камней и редкого кустарника, но людей видно не было.
«Наверное, им сейчас совсем темно», — подумала Джоан. Но продолжила идти. Она заметила, что дышать становилось все легче, хотя она шла весь день и добрую часть ночи почти без отдыха.