— Здрасте, — тихо поздоровался я с соседкой, стараясь не смотреть на неё.
Фая Петровна в последние два месяца стала поразительно чуткой. Она слышала каждый раз, как я ухожу и прихожу в квартиру, как открываю свою дверь, и каждый раз почему-то караулила при этом в подъезде, словно я и ей был должен денег. Характер моей работы, на которой я взял небольшой перерыв по семейным обстоятельствам, предполагал то, что я прихожу домой практически каждый раз в разное время, в отличие от любой другой работы, так что зачастую даже я не знал, когда я приду. А она знала. То ли спит круглосуточно в подъезде, специально выслеживая меня, то ли она действительно обладает какими-то сверхъестественными способностями, как я уже начинаю подозревать, но меня это бесит. Ладно бы она просто меня встречала, типа «здрасте-здрасте», но нет же! Сначала упрёки были по делу и действительно справедливые — я однажды накричал на кого-то по телефону (связь плохая была, но со стороны могло показаться иное) среди ночи, а это никому не понравится, если твой священный сон прерывает какой-то придурок за стеной. Другой раз у меня сломался пульт от телевизора (тоже среди ночи), и я минуты три пытался хоть как-то убавить звук, взлетевший до максимума. Это тоже можно понять. Но довольно скоро упрёки посыпались совершенно другого фасона — то я слишком громко хлопаю входной дверью, то я снова кричу на кого-то по ночам (хотя я такого не помнил). А тут ещё, видите ли, я после трагической смерти брата, по поводу которого она, видите ли, выражала совершенно искренние соболезнования (я специально даже прочёл как-то в такой момент её мысли — кривит душой, подлая лицемерка!), пристрастился к алкоголю. Алкашом стал. Нет, я здесь тоже не спорил, я действительно распробовал кое-какие спиртные напитки и стал частенько пропускать по рюмке в одиночестве, но я никогда не напивался.
Фая Петровна так не считала. А алкаши в её глазах все были на одно лицо.
А вот теперь представь, что твой сосед-алкаш заявляется откуда-то посреди ночи, вываливается, покачиваясь, из лифта, который до него мочой не пах, и нагло здоровается, будто всё в полном ажуре! Пусть он утверждает, что он — не алкоголик, но его вид говорит об обратном: помятая, новая, но уже грязная куртка, на которой сломался замок, мокрый явно от валяния в снегу свитер, расцарапанная нога, трясущиеся бледные руки и кровавый подтёк на левой скуле.
Только она открыла рот, как я тут же гаркнул:
— С прошедшим праздником Вас!
Театрально поклонился и быстро обогнул круглую лифтовую шахту, пройдя к входной двери пока ещё своей квартиры. Пока старушка соображала, это ж с каким я её праздником поздравляю, я успел отпереть дверь.
— А с каким? — спросила она.
К слову, она считала, что знает все праздники наизусть. Какая наивность!
— Вам тут посылку оставили, — недовольно буркнула она. — И за неё опять я расписалась. Ну сколько можно!
Она зашла к себе и тут же вышла с довольно большой коробкой, которую тут же отдала мне.
— Так что за праздник? — спросила она, подозрительно принюхиваясь ко мне.
— Ну как же! — улыбнулся я. — День победы Наполеона в сражении при Монтро! А Вы не знали?
Её лицо налилось алой краской, но отнюдь не стыда.
— Опять пил?! — вскричала она. — Да сколько можно! Опять повод нашёл, етишкин ты пистолет, а!
Я, наконец, захлопнул дверь, и крики тут же стихли. Надеяться, что Фая Петровна замолчала, было бесполезно, просто у этой двери хорошая звукоизоляция. К сожалению, не такая, как у стен.
Валить отсюда надо, да никак не соберусь.
Я разулся, повесил куртку на вешалку — потом с замком разберусь — и прошёл на кухню, оставив посылку в коридоре. Такси вызвать не удалось, дешёвый китайский мобильник снова глючил, так что я прошёл все два километра пешком под падающим снегом с не застёгивающейся курткой. Полчаса торопливой ходьбы, я сначала вспотел, затем меня продуло поднявшимся ветром и залепило всё лицо пригоршнями пушистого, но чертовски холодного снега. Я основательно продрог и теперь намеревался согреться. Достал из шкафа дешёвую подделку «Джима Бима», налил полный стакан и залпом выпил половину. Ощущая, как горло утопает в раскалённой лаве, я одновременно ощутил, что это помогло. Протопал в ванную и принял горячий душ, затем там же обработал длинную царапину на ноге перекисью и залил её сверху медицинским клеем. Вернулся на кухню в одних трусах, впотьмах по пути споткнувшись о посылку, чертыхнулся шёпотом на неё. Сделал себе бутерброд с уже не совсем свежей колбасой, запил его остатками бурбона и пошёл спать.
Стоило голове прикоснуться к подушке, я тут же провалился в сладкие, пропитые подделанным бурбоном грёзы. Денёк выдался напряжённый, пришлось изрядно побегать и поуклоняться от смертельных шаровых молний, так что я был измотан довольно сильно. Хорошо хоть отпуск только начался, так что можно было не волноваться о том, что мне утром надо будет рано вставать и куда-то идти. Можно будет выспаться, что я и сделал.
Но ночь выдалась тревожной, я много ворочался, часто просыпался. Сквозь сон мне казалось, что в квартире кто-то есть, что он чем-то шуршит и непонятно зачем гулко ухает, но стоило мне открыть глаза и прислушаться, как всё стихало.
Утром я проснулся без будильника в восемь часов отдохнувшим и посвежевшим. Клей на ноге держался крепко, и я тут же представил, как я буду его сдирать с ноги вместе с волосами. Неприятно. Но царапина под клеем цвета смолы отчётливо покраснела и слегка вздулась в некоторых местах, а вот это уже плохо — значит, инфекция всё-таки проникла. Я достал из аптечки антибиотик, выпил его и принялся готовить завтрак.
Торопиться мне особо было некуда, но я всё равно всё делал с привычным темпом «у меня есть только пять минут, и я снова опаздываю», так что завтрак на скорую руку был готов очень быстро. Опомнился я только тогда, когда непосредственно сел его есть. Включил маленький плоский дешёвый телевизор (согласен, ещё одна вредная привычка на кухне), узнал утреннюю сводку новостей, прослушал прогноз погоды и увидел рекламу очередного высокобюджетного голливудского блокбастера в красивой обёртке, но совершенно пустого. Узнал, что прошедшей ночью появился ещё один самоубийца, что полиция уже разбирается с этим делом, но по предварительным данным это действительно самоубийство, а не спектакль, косящий под него.
Налил в кружку вместо чая бурбона на два пальца, задумчиво посмотрел на янтарного цвета жидкость.
— И что американцы в тебе такого нашли, что ты считаешься их национальным напитком? — спросил я у «Джима».
Выпил, сморщился, закусил.
— Бормотуха какая-то… — пробормотал я.
— Согласен, — раздалось у меня за спиной.
Я вздрогнул, поскольку считал, что я сейчас один в квартире. Собственно, уже три месяца как один.
Но оборачиваться не стал — я и так знал, кто это.
— Опять… — устало вздохнул я.
— Но, быть может, — продолжил голос, не обращая на мою реплику никакого внимания. — Быть может, ту отраву, которую ты только что выпил, нельзя считать настоящим бурбоном?
— Бурбоном, — повторил я, копируя тон моего собеседника. — Откуда ты только такое слово знаешь? Тебе же всего…
— Двенадцать? — ответил за меня Сашка, садясь напротив меня, на своё привычное место. На нём была всё та же футболка со штанами, в которой его застрелили. — Ты знаешь это слово, а ведь я…
— Да-да-да, — поспешно ответил я. — Ты — всего лишь плод моего воображения. Игры разума. Вопящее подсознание. Крик мозга. Буйное воображение. Воображаемый друг…
— Да остановись же ты! — взмолился, наконец, он.
Я замолчал. Встал из-за стола, поставил тарелку в раковину, достроив вершину пирамиды немытой посуды, и залил её водой. Пирамида угрожающе закачалась, чуть просела, но не упала. Я довольно хмыкнул, сполоснул стакан и пошёл в спальню, по пути снова чуть не споткнувшись о таинственную посылку. В спальне запустил компьютер и уставился на монитор, читать ещё одну сводку новостей, уже не настолько отцензуренную, как по телевизору.
Сашка всё это время следовал призраком за мной. В спальне он прислонился к стене рядом с компьютерным столом таким образом, чтобы я его видел всё время краем глаза. Это здорово нервировало.
Спустя пять минут я его всё-таки спросил:
— Ну что ещё?
Сашка довольно улыбнулся, но не ответил.
— Отлично, — буркнул я. — Докатился: мой воображаемый друг не хочет со мной разговаривать. Ну и фиг с тобой.
Тем временем в интернете на одном городском блоге я натолкнулся на интересную серию заметок, где обсуждался таинственный шум в разных частях города. То треск электричества, хотя нигде после не обнаруживалось оборванных ЛЭПов, то чьи-то волчьи завывания. В одном месте даже внезапно ночью половина фасада пятиэтажки, некоторые места тротуара, а так же парочка столбов покрылись таинственными круглыми большими пятнами, состоящими полностью изо льда. Было несложно догадаться, что это всё происки людей, подобных мне, Алексею и Анне. Хотя волчьи завывания можно списать на обычных пьянчуг. Да и с тем, кто покрывает всё вокруг льдом, я тоже не был знаком, но уж слишком эти пятна напоминали те, что остаются после моих стычек с Алексеем.
Что же. RD распространяется потихоньку, хотя никакого наплыва наркоты я так и не увидел, а его последствий я очень боялся. И до сих пор боюсь. Наркомания, повсюду вылезают чудики со сверхъестественными способностями, повёрнутые на той же наркомании или, что хуже, на идеях расового или иного превосходства. Но всё было относительно тихо. Пока, во всяком случае.
Чёрт, даже странновато как-то, если пораскинуть мозгами. Наумов должен был уже давно заполонить город этой наркотой, набрать себе личную армию и… И здесь я натыкался на тупик. С помощью такой армии можно было делать что угодно, начиная с захвата власти в отдельно взятых банановых республиках (ну или чего покрупнее) и заканчивая ежедневными выигрышами в блэк-джек.
Но пока тихо, как в могиле неизвестного поэта — ни тебе кучи новых трупов, ни громких возгласов о том, куда мы все катимся.
— Посмотри на себя, — произнёс с укоризной Сашка.
— Мёртвые не разговаривают, — заметил я, по-прежнему глядя в монитор.
Там как раз какой-то «Анонимус» черканул пару строк о моей вчерашней стычке с Алексеем. Ничего конкретного, парень, по сути, ничего толком не видел. Пара слабых коротких вспышек, затем тишина. Потом столб электричества в небеса из канала — и снова тишина.
— Ко мне это не относится, — попытался увильнуть Сашка. — Что хочу, то и делаю. Вот сейчас я хочу ещё раз прополоскать тебе мозги по поводу твоего нового образа жизни.
— Да? — притворно удивился я. — Старая пластинка на новый лад?
— Ты пьёшь.
Как отрезал.
Я вздрогнул.
— Совсем чуть-чуть, — отбрыкнулся я. — И даже не водку.
— Ещё бы ты водку литрами пил! Не в этом суть. Ты пьёшь, а до этого вообще к алкоголю не прикасался. И это только начало, дальше будет хуже. Рюмка в день. Рюмка после очередной драки — и вот уже их две в день. Через месяц ты уже привыкнешь к нему, и за раз одной рюмки будет мало. Ещё через месяц заметишь, что без неё ты уже не можешь. Через три месяца у тебя уже начнутся руки трястись. Через год ты будешь валяться в сточной канаве без денег, без друзей и с печенью размером с бачок унитаза.
— Чушь! — фыркнул я. — Денег у меня уже нету, так что свою драгоценную печень я и так через месяц-другой вместо долга отдам.
Брат совсем по-взрослому в растерянности развёл руками, мол, что с меня возьмёшь. Отошёл от стены и встал с другой стороны меня, дыша практически прямо в ухо.
— Ну так объясни мне, как же так получилось, что ты по уши в долгах оказался? — спросил меня он.
— А то ты не знаешь!
— Знаю. В этом-то и проблема.
Я посмотрел на него, ожидая, что тот сейчас усмехнётся, но он был серьёзен. Настолько, как никогда при жизни.
Он — точно плод моего воображения.
— Ты поссорился с папой и мамой на моих похоронах, — ответил он за меня.
— Только с папой, — поправил я его.
— Детали не столь важны, несравнимо значимее то, что теперь они больше не присылают тех жалких денег, которые так сильно помогали тебе держаться на плаву. Ты инфантилен. Наивен. Ты даже не подозревал, как сильно ты ещё зависишь от родителей, даже если ты живёшь от них на таком расстоянии. И вот теперь пришло время нести ответственность за собственную жизнь. И что же ты видишь в зеркале сейчас, а? Парня — начинающего алкаша, у которого даже и денег скоро не будет на то, чтобы найти выпить?
— Парня, разговаривающего самого с собой. Заткнись и не мешай. Отстань.
— Не отстану. Займись делом! Ты зачем на работе отпуск взял? Не говори, что тебе мешает работать горечь утраты — я тебя знаю, и на твою работоспособность вообще ничто не влияет. Сидишь целыми днями дома, каким-то левым парням сомнительные услуги оказываешь, только лишь ради того, чтобы долг вернуть не прямо сейчас, а чуть попозже. Ты чуть не утонул из-за этой вшивой батарейки.
— Отвянь! — поднял голос я, закипая.
— Да ты отлипнуть от криминальной хроники не можешь! Как будто ждёшь сигнала действовать, но его всё нет и нет. Ты зря тратишь своё время, свою жизнь! Одумайся!
Я резко отодвинулся от стола, встал и пошёл прочь.
— Теперь я с тобой не разговариваю, — раздражённо сказал я ему.
— Бе-бе-бе, — скривился он и высунул язык. Затем демонстративно отвернулся от меня, уставившись в окно. — Не разговаривает он со мной…
Я пожал плечами и убрался из комнаты, всё ещё ощущая в воздухе разряды вспыхнувшего конфликта между нами. Чёрт, если так подумать, то, по сути, я обиделся сам на себя. Обычно, это не к добру ведёт, совсем не к добру.
Я подошёл, наконец, к таинственной посылке-коробке, которая по-прежнему лежала в коридоре прямо посреди прохода. Обычная коробка, с наклейками почтового отделения и прочими всевозможными штампами о том, где она побывала до этого. Питер, Мурманск, Диксон, Южно-Сахалинск. Штамп каждого последующего, или вернее, предыдущего города всё бледнее и бледнее. Ещё можно разобрать, что посылка прошла Японию, куда её доставили из Сингапура. Дальше есть ещё парочка штампов, но разобрать я их уже не смогу даже с помощью радиоуглеродного анализа и средств криптографии. Это ж кому надо было её отправить мне сюда? Адреса отправителя нигде нет, след потерялся как раз на Сингапуре, но адрес и имя получателя верные. Она предназначается мне. Хотя написано по-английски, но рядом уже сделанный нашей почтой перевод надписей.
Хм, а посылка-то сравнительно целая, несмотря на пройдённое расстояние. В пути она явно была не один месяц, почтовые службы не только в России такие медленные. Мне даже не узнать, когда её отправили, не говоря уж о том, кто это сделал и зачем, даже не знаю, что из этого важнее.
Если честно, то я не имел ни малейшего понятия о том, что там внутри. И, как подсказывает мне моё чувство самосохранения, может быть, не стоит её открывать. А вдруг там споры сибирской язвы? Или штамм говяжьего гриппа какого-нибудь? Или нет, судя по размеру коробки, туда вполне может поместиться безумный злобный карлик со связкой «лимонок».
— Что в коробке? — громко спросил я.
— Откуда мне знать? — раздражённо ответил из спальни Сашка. — И ты же вроде не разговариваешь со мной?
Этот балбес даже будучи плодом моего воображения продолжает меня бесить. Я думал, он уже исчез, но, видимо, своей миссии он ещё не выполнил. Ладно, поживём-увидим.
— А, извини, — съехидничал я. — Я подумал, что это ты её отправил.
— Очень смешно.
Он внезапно материализовался прямо из воздуха у меня перед носом. Два месяца назад меня это шокировало настолько, что я неделю заикался, но теперь я уже привык. Почти.
— Давай, — я кивнул на коробку.
— Что?
— Джедайские штучки свои давай. Засунь башку внутрь и посмотри, там бомба с С4 или со старым добрым тринитротолуолом.
— Я тебе не призрак! И я знаю только то, что знаешь ты.
Я лишь махнул на него рукой, пробормотав: